Для теоретиков, выросших в условиях биполярного мира, рассуждения Кеннеди звучали опасным новшеством. Для знавших основные принципы внешней политики заокеанской республики, речь в Беркли вызывала хорошо знакомые ассоциации: собственно, в таком мире жили и действовали США до второй мировой войны. Только в таком мире были пригодны традиционные орудия американской дипломатии – искать выгоду для США в рознях других государств: а если возможно, раздувать конфликты за океанами, добиваясь новой прибыли для Вашингтона. Кеннеди не изобрел пороха, всего-навсего подтвердил правильность испытанных в прошлом и проверенных на прочность методов американской внешней политики. Вероятно, сказалась его начитанность в истории.
Адепт плюрализма в мире, Кеннеди внимательно следил за противоречиями в социалистической системе. То, что противоречия эти подлежали использованию к вящим интересам США, у него сомнений не вызывало, однако выступить с открытым восхвалением политики «баланса сил» политически представлялось затруднительным. Отсюда публично экивоки, стремление уйти от ясных ответов. Вероятно, самые большие откровения были сделаны в интервью 17 декабря 1962 года – президента попросили подвести итог двухлетнего пребывания у власти.
Вопрос: Можем ли мы сделать что-нибудь для оказания влияния на растущий раскол в коммунистическом блоке или мы должны заботиться о нашей части мира, не допускать, чтобы она созрела для коммунистического проникновения?
Президент: Я полагаю, что эти распри, которые усиливаются, являются таким делом, что если мы, следуя вашему предложению, уделим внимание значительной части мира, живущей в ужасающих условиях, некоторым странам Латинской Америки, Африки и Азии, нуждающимся в нашей помощи и поддержке, если мы выполним свою задачу укрепления свободного мира, тогда мы создадим давление, контрдавление наступлению коммунизму, и внутренне под таким давлением судьба коммунизма окажется хуже. Дипломатический язык, однако суть куда как понятна.
В сентябре 1959 года сенатор Дж. Кеннеди произнес примечательную речь в университете Рочестера. В свои президентские годы он как-то застенчиво возвращался к ней по причинам, видным из приводимых ниже извлечений. Сенатор сообщил, что капиталистическая система «со своей уникальной комбинацией государственных усилий и частной конкурентной экономикой является динамичной, прогрессивной и все еще эволюционирующей… Конечно, время от времени она может приостанавливаться или проявлять слабости. Но она способна дать нам необходимую оборону, а также все потребные школы, дома и заводы и в то же время помочь создать обстановку силы и стабильности во всем некоммунистическом мире.
…Речь идет не об атрофирующейся, приходящей в упадок распадающейся капиталистической системе, которой не существует. Мы живем не в умирающей системе, уходящей со сцены, как феодализм несколько столетий назад». Торжествующие нотки в голосе сенатора президент Кеннеди попытался претворить в возрождение капитализма практическими делами и по многим линиям.
Президент Кеннеди любил повторять, что нет ничего страшнее ядерной войны и дефицита платежного баланса. Он даже высмеивал, разумеется не слишком серьезно, утверждения о том, что ядерное оружие необходимо для поддержания государственного престижа. «В сущности, важна лишь стабильность валюты, – говорил он советникам. – Валюта, а не ударная мощь, превратила Францию в фактор на международной арене. Англия имеет ядерные бомбы, однако фунт стерлингов слаб, и поэтому никто не считается с ней. Почему ныне так обходительны с Испанией? У Испании нет термоядерной бомбы, а есть большой золотой запас».
Благополучие платежного баланса определяется состоянием здоровья национальной экономики, которое внушало серьезное беспокойство Кеннеди. Здесь он считал себя компетентным поставить диагноз. В сущности, Кеннеди действительно лучше знал внутриполитические проблемы, хотя силы и время президента отнимала внешняя политика. Обратившись как-то за консультацией к Гелбрейту просветить его по техническим вопросам платежного баланса, президент просил не бояться сложности изложения, ибо «я чертовски много узнал об экономике, занимаясь под руководством Раса Никсона в Гарварде». (Как мы видели, в 1947 году ученик сполна воздал учителю за науку.)
В 50-х годах ежегодный прирост валового национального продукта Соединенных Штатов составлял 2,5 процента. В 1954 и 1958 годах страна пережила серьезные спады производства. В начале 1960 года – вновь застой, к президентским выборам количество безработных увеличилось на 1,2 миллиона человек. На 1961 год экономисты предсказывали экономические затруднения. Время не ждало, если политика «новых рубежей» вообще имела смысл. В феврале 1961 года 8,1 процента занятых оказались без работы.
Кеннеди, проводивший свою избирательную кампанию под лозунгом жертв и дисциплины, дабы возобладать над Советским Союзом, выдвинул цель – добиться ежегодного увеличения национального продукта не менее чем на 5 процентов. «Темпы экономического роста, – настаивал он, – задача помер один в области внутренней политики». Как достичь желанных 5 процентов? В министерстве торговли на всех столах установили таблички: «Что ты сделал сегодня для роста». Вопросы, обращенные к профессорам, не оставались без ответа, но ответы получались самые различные. Утешало, по крайней мере, то, что было из чего выбирать. Кеннеди не был крупным теоретиком и даже не претендовал на ученое звание. С хваткой разумного человека он попытался совместить на практике пестрые теории. Что, объяснял он группе бизнесменов, очень трудно: «Экономический рост начинает напоминать погоду в Вашингтоне – каждый говорит о ней, никто не знает точно, что делать, и единственное утешение – погода не станет хуже».
Как-то президент пригласил на обед видного французского деятеля. Разговор коснулся живучести старых мифов в обновленном мире. «В XIX веке, – заметил француз, – внешним конфликтом в Европе было: республика против монархии. Однако в действительности конфликт сводился к следующему: пролетариат против буржуазии. В XX столетии внешне конфликт предстает так: капитализм против пролетариата. Но мир идет вперед, и в чем же ныне основной спорный вопрос?» Подумав и, вероятно, припомнив внушения Гелбрейта, Кеннеди ответил: «Речь идет о руководстве промышленным обществом. Это проблема не идеологии, а администрации».
Об этом президент говорил и в массовой аудитории. Выступая в мае 1962 года, он подчеркнул, что главная спорная проблема современности «сводится не к глубоким столкновениям в философии или идеологии, а к путям и средствам достижения общих целей… Сейчас речь идет не о великой войне соперничающих идеологий, потрясающей страну страстями, а о практическом управлении современной экономикой. Нам нужны не ярлыки и клише, а серьезное обсуждение сложных и технических вопросов, связанных с тем, как двигать вперед громадную экономическую машину».
Кеннеди и его советники в то время, видимо, верили – за океаном Н. С. Хрущев знает точно, как это сделать. На рубеже пятидесятых и шестидесятых годов он выдвинул «задачу в течение ближайшего десятилетия превратить нашу страну в первую индустриальную державу мира, добиться преобладания над США как по абсолютному объему промышленного производства, так и по объему производства промышленной продукции на душу населения… Я помню, в молодости мы пели: «Наш паровоз вперед лети! В Коммуне – остановка». Теперь же мы и вся социалистическая система двигаемся вперед не на паровозе, а на могучем электровозе. Нет никакого сомнения в том, что наш социалистический экспресс перегонит и оставит капитализм позади. Не те силы у капитализма, не та тяга!»
Эти расчеты основывались на том, что в 1960—1980 годы среднегодовой прирост промышленной продукции в СССР должен был составить 9—10 процентов, а в США не более 2 процентов. Н. С. Хрущев сообщал: «Многие западные политические деятели иной раз говорят:
– В достижения вашей промышленности мы верим, но не понимаем, как вы выправите положение с сельским хозяйством.
Беседуя с ними, я говорил:
– Обождите, мы вам еще покажем кузькину мать в производстве сельскохозяйственной продукции».
Когда ураган речей Н. С. Хрущева подкреплялся успехами советской науки и техники, в первую очередь Спутником, тогда администрация Дж. Кеннеди очень серьезно взялась за дело – не допустить победы социализма в экономическом соревновании с капитализмом. Вашингтон ввел в дело многие и разнообразные меры. В первую голову двинуть американскую экономику.
Теоретики-экономисты в США в то время, грубо говоря, разделились на две школы. Первая из них утверждала, что автоматизация, структурные изменения в экономике приводит к тому, что, как ни парадоксально, возникает нехватка квалифицированной рабочей силы. Новые виды производства требуют постоянного притока обученных рабочих. Достаточное количество таких рабочих не приходит на предприятия, хотя существует «технологическая безработица». Отсюда – замедление темпов экономического роста. Выход – лучшая подготовка рабочих при помощи государства, забота правительства о «районах упадка» и т. д.
Другая школа усматривала беду в недостаточном платежеспособном спросе. Экономисты этого направления настаивали на том, что высокие налоги на предпринимателей замедляют темпы экономического роста, что, в свою очередь, умножает ряды безработных. В результате происходит дальнейшее сужение платежеспособного спроса. Выход – более гибкая фискальная политика: снижение налогов главным образом на предпринимательскую деятельность, не останавливаясь перед ростом государственного долга. За каждым из двух описанных подходов стояли живые люди, убежденно отстаивавшие соответствующие доктрины.