В похоронной атмосфере президент выразил глубокое соболезнование по поводу неудачи. Он сказал, что «борьба против коммунизма идет на многих фронтах». США должны считаться с положением дел во всем мире. «Однако, – подчеркнул Кеннеди, – как ни трагично случившееся, никто не может поставить под сомнение наше обязательство видеть Кубу свободной!» Он также заверил, что американские эсминцы с приказом открывать ответный огонь патрулируют в Заливе Свиней и готовы поднять на борт спасающихся вплавь. Аудиенция окончилась. Контрреволюционеры отправились переживать случившееся, президент с супругой отбыли на обед в греческое посольство. Банкротство не изменило привычек Кеннеди – после обеда он выкурил свои обычные две сигары, не больше.
Оставалось немногое, что можно было сделать. Информационное агентство США начало круглосуточные передачи на Латинскую Америку, выступив с «объяснениями». Но дело заключалось в том, как писал официальный историограф ЮСИА, что поражение в Заливе Свиней «случилось всего через пять дней после того, как СССР послал первого человека в космос… Требовалось больше, чем слова, но и слова могли помочь». По крайней мере, президент утешился: что– то делалось…
Почему Кеннеди не отдал приказа о прямой поддержке бригады? Он соразмерил цели с наличными силами США – наследие Эйзенхауэра, – доктрина «массированного возмездия» завела далеко. В тот момент, пишет А. Шлезингер, «американская армия имела 14 дивизий, из которых только 11 боеспособных. Из этих 11 лишь 3 дислоцировались в США. Через несколько недель после вступления в должность Кеннеди ужаснулся, узнав, что отправка 10 тысяч солдат в Азию истощит стратегические резервы, и практически он останется ни с чем, если возникнут чрезвычайные обстоятельства в других районах. Более того, США даже не могли провести вторжение на Кубу после Залива Свиней, не взяв войска из различных районов земного шара, тем самым пригласив коммунистов к наступлению на других фронтах». В дни американской авантюры на Плайя-Хирон Советский Союз сурово предостерег Соединенные Штаты.
Фиаско привело Кеннеди в крайнее бешенство, объясняясь на жаргоне лейтенанта флота, он не сдерживал языка. Кто-то в его окружении заикнулся, что, не поддержав бандитов, США теряют престиж. «Какой престиж? – почти истерически закричал Джон. – Что, речь идет о тени силы или о сущности силы? Мы будем укреплять сущность силы. Разумеется, пару недель нам будут давать пинки в зад, но это не должно повлиять на выполнение главной задачи». Он напомнил: во время событий в районе Суэцкого канала осенью 1956 года Англия потерпела поражение, неудачи преследуют Францию в Алжире. Но мощь Англии или Франции – 6—7 процентов мощи Запада, тогда как США составляют 70 процентов его мощи. «Мы не можем позволить ни болезни Суэца, ни болезни Алжира. Если мы допустим, что Куба овладеет нашей политикой, отравит ее, понесет ущерб весь Запад».
Престарелый Джозеф твердил сыну: «Куба – самый лучший урок для начала правления», но Кеннеди остро переживал позорные последствия. Он сгоряча заявил: «Передам-ка проклятую должность Линдону». Поразмыслив, понаблюдав за политическими истеричками, взывавшими о мщении, президент более спокойно произнес: «Меня поражает, почему эти люди хотят моего провала. Они не понимают, что, если я не преуспею, другого президента вообще не будет». Роберт как мог утешал старшего брата: «Как они могли поступить так с тобой, эти чернобородые коммунисты?» Не совсем понятно, чего хотел министр юстиции – чтобы защитники острова братались с интервентами?
Личный урок, извлеченный Кеннеди из авантюры, – не полагаться на советников. «Всемогущий боже, – твердил он, – какой букет советников мы унаследовали! Возможно ли, чтобы человек, исполнив обязанности президента, оставил после себя таких людей?». 22 апреля президент поручил Р. Кеннеди и отставному генералу М. Тейлору изучить постановку дела в американской разведке и возможности США вести противопартизанские боевые действия. Вскоре М. Тейлор был возвращен на действительную службу и назначен председателем комитета начальников штабов. А. Даллеса через несколько месяцев уволили в отставку. Вместе с ним из ЦРУ ушли ряд лиц, включая великолепного Бендера.
В мае 1961 года Ф. Кастро заявил, что обменяет примерно 1200 пленных на 500 бульдозеров стоимостью в 28 миллионов долларов. Кеннеди организовал комитет «Тракторы для свободы», возглавленный Э. Рузвельт, М. Эйзенхауэром и У. Рейтером. Республиканские лидеры расценили затею как «еще один удар по нашему руководству миром». В декабре 1962 года кубинские контрреволюционеры были освобождены в обмен на продовольствие и медикаменты общей стоимостью в 53 миллиона долларов.
29 декабря 1962 года Кеннеди в присутствии 40 тысяч кубинских эмигрантов устроил в Майами смотр «бригаде». Ему вручили знамя, осенявшее воинов в Заливе Свиней. Глубоко взволнованный президент схватил древко и сквозь слезы выдавил из себя достойные слова: «Заверяю вас, что знамя будет возвращено бригаде в свободной Гаване». Жаклин, прибывшая на торжество с крошечным сыном, на приличном испанском языке продолжила речь мужа: «Мальчик еще мал, чтобы понять происходящее здесь. Я почитаю своим долгом рассказать ему, когда он подрастет, о вашем мужестве. Хочу надеяться, что когда-нибудь он станет мужчиной хотя бы наполовину столь мужественным, как члены бригады 2506».
В конце 1962 года известный публицист обратился к Кеннеди с просьбой открыть ему архивы, чтобы написать книгу о случившемся в апреле 1961 года. Президент отказал, объяснив: «Сейчас не время, кроме того, мы собираемся сами рассказать об этом».
Людям, бравшимся за этот сюжет, угодить президенту было трудно. Его не устроила статья даже в журнале «Тайм», отнюдь не светоче либерализма. Узнав, что автор должен пройти кратковременную подготовку в ВВС и направлен служить в Пентагон, президент мстительно изменил назначение. «Пусть отслужит в какой-нибудь пустыне», – распорядился он.
Кеннеди громко признал ответственность за кубинскую эскападу. Есть старая поговорка: «Победа имеет сотню отцов, а поражение – сирота», – сказал он на пресс-конференции. Белый дом официально указал: «С самого начала президент Кеннеди заявил, что он несет за все единоличную ответственность». Опрос общественного мнения в стране дал беспрецедентную цифру – 82 процента одобрили правительство. Кеннеди высказал вслух обуревавшие его мысли: «Если бы я был британским премьером, меня бы с треском выгнали, а в Америке – по-другому. Ну, совсем как с Эйзенхауэром. Чем хуже мои дела, тем более я популярен».
Невзирая на установление любопытной закономерности, Кеннеди стал много осторожнее – проучили. В другом районе земного шара – Лаосе другие мятежники при американской поддержке с конца 1960 года вели борьбу одновременно против нейтралистского правительства и патриотических сил страны. США к началу 1961 года дали Лаосу займов на 300 миллионов долларов. На душу населения приходилось 150 долларов американской помощи – самая высокая цифра в мире. Оборотная сторона статистики заключалась в том, что 85 процентов средств пошли на содержание армии, поднявшей мятеж.
Дела мятежников шли плохо, и вашингтонская бюрократия высказалась за американскую интервенцию. Президент предложил военным высказать соображения. Оп получил семь меморандумов с совершенно различными точками зрения (три от военных министров и четыре от членов комитета начальников штабов). Собрался совет национальной безопасности. Председатель комитета начальников штабов генерал Лемнитцер сообщил, что в Лаос следует направить 140-тысячное войско с тактическим атомным оружием. «Если нам дадут право использовать атомное оружие, мы гарантируем победу», – заявил генерал. Кеннеди мрачно молчал, потирая щеку, как при зубной боли. «Г-н президент, – раздался голос, – пусть генерал разъяснит, что значит победа».
Кеннеди не ответил и распустил совещание. Когда спины военных исчезли, он выругался: «Поскольку генерал не мог придумать более высокой степени эскалации, он пообещал нам победу!».
Президент тем не менее осведомился у Пентагона, как планируется доставка войск в Лаос. Генералы охотно разъяснили, что можно высаживать по тысяче человек в день, правда, только при дневном свете, ибо рядом с аэродромами джунгли кишат партизанами. Хорошо, прервал президент, а если партизаны пару дней полюбуются на высадку войск, а потом нападут? Военные признались, что как раз об этом не подумали. «Не вижу, как мы можем что-либо сделать в Лаосе в пяти тысячах миль, если мы ничего не делаем в отношении Кубы – в 90 милях отсюда», – сокрушался Кеннеди. «Если бы не Куба, мы, пожалуй, подошли бы вплотную к интервенции в Лаосе».
В тот же день Кеннеди учил редакторов американских газет: «Значение Кубы, Лаоса, растущие силы коммунистов в Азии и Латинской Америке означают одно и то же. Благодушные, сытые и мягкие страны стоят на пороге того, что их сметут в навоз истории. Выживают лишь сильные и трудолюбивые, решительные и мужественные государства, способные различать смысл борьбы». Сердитое бессилие. Шесть тысяч американских солдат, переброшенных в Таиланд, потоптались у границ Лаоса. США были вынуждены согласиться на созыв международного совещания по Лаосу, которое 23 июля 1962 года приняло «Декларацию о нейтралитете Лаоса».
Покончив с неотложными делами, Кеннеди собрался в Европу. 29 мая, накануне отъезда, в Бостоне он сказал: «Я искренен. Я не прибегну к экивокам. Я не буду извиняться. Я не уступлю ни дюйма. Меня услышат». Прекрасные слова принадлежали американскому аболиционисту XIX века У. Гаррисону. Кеннеди, проезжая по улице города, заметил памятник и приказал сопровождавшему мотоциклисту остановиться и списать надпись на цоколе. В Париже президент сказал журналистам: «Полагаю, что все же нужно представиться. Я – тот самый человек, который сопровождает Жаклин Кеннеди в Европу, чем я очень доволен». Влиятельный журналист Сульцбергер писал в «Нью-Йорк таймс», что цель европейской поездки – рассеять впечатление, «будто из-за недавних дипломатических поражений США менее склонны защищать свои широкие интересы. В последние месяцы Советскому Союзу поразительно везло. Гагарин совершил полет вокруг Земли, вторжение на Кубу разгромлено, наши клиенты в Лаосе потерпели поражение…». В столице Франции Кеннеди объявил: «Американские войска останутся в Европе столько, сколько потребуется, готовые встретить необходимыми средствами любой вызов».
Переговоры с де Голлем. Рестон сообщил 1 июня из Парижа: «Каждая трехдневная встреча руководителей союзных держав имеет тенденцию проходить по одному образцу. В первый же день великие люди клянутся в вечной любви и дружбе. На второй день они пытаются доказать их и терпят неудачу. На третий день они пишут коммюнике, заявляя, что все равно любят друг друга… Тысяча журналистов, считающих, что встречи проводятся только для них, взбешены, однако молчание двух президентов показывает, что, хотя они не разрешили своих противоречий, они столкнулись лицом к лицу с ними». После встречи Кеннеди получил конфиденциально обнадеживающие сведения. Он понравился старому французу. Де Голль отозвался о нем – дитя Жак».
3—4 июня в Beнe Кеннеди встретился с Н. С. Хрущевым. Состоялся откровенный обмен мнениями об отношениях между СССР и США. Американский президент признал, что между обеими державами существует равенство в силах. Трезвое умозаключение не подвинуло решение вопросов, поставленных советской стороной: о разоружении, прекращении ядерных испытаний, германской проблеме. СССР предложил заключить мирный договор с Германией и на этой основе урегулировать вопрос о Западном Берлине. Положительной реакции американской стороны не последовало. Во время венской встречи представители обоих правительств лишь подтвердили заинтересованность в сохранении Лаоса нейтральным и независимым.
По пути на родину Кеннеди провел еще одно совещание на высшем уровне – в Лондоне с Макмилланом. Европа повидала американского президента, особое впечатление произвели изысканные туалеты Жаклин. В Лондоне тысячные толпы скандировали: «Джеки, Джеки!»