Шлезингер оставался при Кеннеди до конца и вовсю развернул государственную деятельность. Внешние атрибуты налицо. Консервативный издатель У. Бакли пригласил Шлезингера вскоре после восшествия Дж. Кеннеди в Белый дом на дискуссию в Бостоне. Бакли так описывал приезд оппонента: «Оп великолепно прибыл в зал, с запозданием на 20 минут, подъехав к зданию с эскортом полицейских машин с включенными сиренами. Очевидно, мистеру Шлезингеру не потребовалось много времени на приобретение королевских привычек».
Но вот с реальным влиянием на политику дело обстояло сложнее. Президент Кеннеди как-то показал посетителю документ, составленный Шлезингером: «Взгляните! Семь страниц через один интервал. И сколько воды. Я бесконечно привязан к этому человеку. У него великолепный интеллект, но в этом случае… – Кеннеди сделал паузу и продолжил: – Он предлагает, чтобы я вел себя как Франклин Рузвельт в 1933 году, но ему никак не приходит в голову, что я не ФДР и сейчас 1963, а не 1933 год, а что подходило для Рузвельта, сейчас не подходит по простой причине – в 1933 году у Рузвельта основной проблемой была депрессия и он мог свободнее вести себя в отношении внутренних проблем, чем я. Кроме того, в 1933 году не было ядерных бомб, ракет, реактивных самолетов и холодной войны».
Публицисту У. Уайту Кеннеди категорически заметил: «Артур Шлезингер не имеет никакого отношения к выработке политики. Он работает там, – президент кивнул в сторону восточного крыла Белого дома, – где нет оперативных ведомств, а вообще он хороший писатель».
Все это обнаружилось со временем. А в 1960 году профессора ожидали великого будущего. Но, уходя с государственной службы в 1963 году, Гелбрейт заявил на одном собрании национального значения: «Тем, кто считает, что они могут наилучшим образом послужить, облагодетельствовав политическую арену своим присутствием, а не осуществлением в жизни своих убеждений, я говорю просто – да, такая жизнь прекрасна, но она похожа на положение статуй воинов в вашингтонских парках – поза полна героики, меч вынут из ножен, но, увы, никакого движения». Опыт, как известно, приходит с годами.
Начало было достаточно трудным. Самые различные люди с тревогой смотрели, как Джона Ф. Кеннеди выдвигают на исходные позиции. Выступая по телевидению, пожилая почтенная дама Элеонора Рузвельт изрекла: «Мне кажется, что вам хотелось бы видеть следующим президентом человека, мужество которого при принятии решений бесспорно». Кроме того, вздохнула она, отец Кеннеди «тратит пачками деньги по всей стране и сейчас, вероятно, имеет по оплачиваемому представителю в каждом штате». Сенатор от Орегона У. Морзе, прославившийся прямолинейными суждениями, бросил: «Американский народ должен показать сенатору Кеннеди, что Белый дом никогда не поступит в продажу». Сенатор Б. Голдуотер возвел глаза к небу: «Я искренне боюсь за мою страну в случае избрания Джэка Кеннеди президентом. У парня абсолютно нет принципов, семья Кеннеди имеет только деньги и нахальство». Говорили люди, хорошо известные в Соединенных Штатах.
Ранней весной 1960 года сенаторы Кеннеди и Хэмфри скрестили мечи в штате Висконсин. Первый прилетел с многочисленной родней, его уже ждал на месте легион сотрудников, второй приехал в дешевом автобусе с кучкой сторонников. Кеннеди неутомимо обследовал штат, заверяя всех, что от исхода первичных выборов зависит судьба президентских. Избирателей штата оглушила и ослепила пропагандистская машина Кеннеди. Хэмфри сокрушался: вести кампанию против Кеннеди все равно, что «мелкому торговцу сражаться с универсальным магазином». Намек был прозрачным. На одном из банкетов Кеннеди огласил телеграмму, будто бы полученную от отца: «Дорогой Джон! Не покупай ни одним голосом больше, чем необходимо. Я разорюсь, если придется оплатить стопроцентную победу». Дружный смех.
Кеннеди получил 56 процентов голосов демократов Висконсина. Результат не блестящий.
– Что это означает? – спросила одна из его сестер.
– Это означает, – ответил спокойно и печально Джон, – что нам предстоит проделать все сначала. Мы должны победить во всех этих штатах – Западная Вирджиния и Мэриленд, Индиана и Орегон – на пути на конвент.
Следующая схватка – в штате Западная Вирджиния. Хэмфри шутил, покидая Висконсин: «Я попытался пристроиться на самолет Джона, но он постановил, что мне ехать на автобусе». За кампанию в Висконсине над Хэмфри повис долг в 75 тысяч долларов, для борьбы в Западной Вирджинии он смог наскрести только 30 тысяч долларов. Больше денег взять было неоткуда, лейтенанты Кеннеди резко одергивали тех, кто пытался финансировать противника. Т. Бейли, узнав, что издатель «Британской энциклопедии» Бентон, живущий в штате Коннектикут, дал Хэмфри в начале года 5 тысяч долларов, предупредил: если это повторится, Бентон не может рассчитывать на какой-нибудь пост в штате. Угроза политического остракизма подействовала.
Одни расходы Кеннеди на телевидение во время кампании в Западной Вирджинии достигли 34 тысяч долларов, а общие затраты составили 250 тысяч долларов. Хэмфри восклицал: «Есть три вида политики – большого бизнеса, больших боссов, больших денег. Я – против их всех, я – за народную политику». Никакого результата. Оп развивал тезис: «У меня нет папочки, платящего по моим счетам. Я не могу позволить себе летать по штату с маленьким черным саквояжем и чековой книжкой». Никакого резонанса. Тогда, поздней весной 1960 года, Хэмфри пожаловался избирателям, что Роберт Кеннеди борется против него за брата методами, которым он научился, «работая в комиссии Маккарти в период ее расцвета». Никакого внимания.
Что случилось, жители штата оглохли? Вовсе нет. Организация Кеннеди точно рассчитывала, куда направить средства, – в первую очередь местным политикам. Они знали, как употребить их. В связи с упадком угольной промышленности штат превратился в один из «бедствующих», даже по официальным критериям, районов страны. Хэмфри насмешливо отзывался о тратах Кеннеди как «о краткосрочной программе развития Западной Вирджинии». Но семья Кеннеди была куда более практичной, голоса бедняков просто скупались, что стало известно, например, в округе Логан. Редактор местной газеты «Знамя Логана» писал: предварительные выборы в округе «самые коррумпированные за всю его историю… за голос платят от 2 долларов и стакана виски до 6 долларов и двух пинт виски».
Конечно, на место действия пожаловали агенты ФБР расследовать обвинение, но они ничего не добились; оказалось невозможным выяснить, где граница между прерогативами полиции штата и федеральных властей. Джон Кеннеди наигранно возмущался: «С каких пор ФБР используется как политическое оружие?» На вопрос ответило большое жюри округа Логан, обвинившее 11 человек в нарушении избирательных законов. Случилось это уже после избрания Дж. Кеннеди президентом. Никто из 11 не подвергся дальнейшему судебному преследованию. Доклад ФБР, занявший 200 страниц, Э. Гувер списал в архив.
Пропагандистская машина Кеннеди бесперебойно оповещала: перед вами герой («Послушать их чепуху, – негодовал сторонник Хэмфри, – можно вообразить, что Джон в одиночку выиграл войну») отличный человек. Приглашенный Кеннеди Франклин Рузвельт-младший даже нашел, что Хэмфри в годы войны умышленно избегал военной службы. Это было слишком. Кеннеди дезавуировал утверждения ревностного сторонника. В Западной Вирджинии клан Кеннеди одолел противника при соотношении голосов 3 и 2. Раздосадованный Хэмфри заявил, что он снимает свою кандидатуру в президенты. Наутро после поражения он вышел из отеля к потрепанному автобусу: на ветровом стекле белел листок – полиция оштрафовала владельца за стоянку в запрещенном месте.
Хэмфри пал жертвой рассчитанной тактики семьи Кеннеди – на предварительных выборах было необходимо победить соперника во плоти, а не собирать голоса только в пользу лозунгов. Один из помощников Кеннеди выразился коротко и точно: «Если бы Губерт Хэмфри не существовал, нужно было бы изобрести его». Исследователи политической карьеры Г. Хэмфри отмечают: «Травмы, полученные Хэмфри от рук Кеннеди, никогда не зажили. Острая ненависть к этому клану была одной из причин, по которой он крепко привязался к другому их ненавистнику – Линдону Б. Джонсону».
Победа над Хэмфри в двух штатах, успех на предварительных выборах еще в пяти выдвинули Кеннеди на первое место. Он на глазах уверенно набирал темпы. Плеяда старых политиков с сокрушенными сердцами следила за возвышением молодого, верные соратники которого уже занялись массовой обработкой будущих делегатов конвента. Г. Трумэн слабым старческим голосом воззвал к Кеннеди: «Выйдите из игры, уступите место кому-нибудь более зрелому политически и более опытному». Экс-президент отказался поехать делегатом на конвент, где «все предрешено». В ответ Кеннеди на пресс-конференции в Нью-Йорке заявил, что Белый дом нуждается «в силе, здоровье и энергии», и начисто отверг возводимый на семью поклеп, будто бы она «оказывает несносное давление» на делегатов конвента.
В ходе предварительных выборов в основном упало препятствие, считавшееся серьезным, – принадлежность кандидата к католической церкви. Он высмеивал как чепуху, что лояльность к Риму может стоять выше приверженности к США. Это поняли, хотя случались и курьезные эпизоды. В штате Индиана религиозные ханжи, называвшие себя объединением индианских баптистов, проведя ночь в молитвах, утром явились к Дж. Кеннеди и предложили ему резолюцию: «Решено, что президент-католик не может беспристрастно защищать конституцию и способствовать благу США, оставаясь верным своей религии». Кеннеди невозмутимо принял резолюцию, а на пресс-конференции в который раз повторил: «Лица, вручившие мне документ, могут придерживаться своих взглядов, но я также верю в первую поправку к конституции, предусматривающую отделение церкви от государства», а «также в статью шестую, предусматривающую, что при избрании на государственные посты не должно быть никаких ограничений по религиозным основаниям». В общем, утверждал американский знаток вопроса, подтвердилось, что «Кеннеди никогда не проявлял особого интереса к католической вере».
Тут нахлынули международные события: 1 мая 1960 года над Советским Союзом был сбит самолет-шпион У-2, правительство Эйзенхауэра сорвало совещание в верхах в Париже. Наглая ложь американских руководителей о полете У-2 выставила США к позорному столбу. Реакция в стране была очень острой, и Кеннеди не мог оставаться в стороне от возникших споров, на время смешавших рассчитанный ход избирательной кампании. Кеннеди довольно сбивчиво заметил, что президент «допустил, что риск войны зависит от отказа двигателя» (тогда в США никак не могли поверить, что высотный У-2 был сбит советской зенитной ракетой), а Эйзенхауэр мог бы «выразить сожаление» по поводу полетов У-2, если от этого зависело проведение совещания в верхах. Следовательно, принести извинения, что и требовало Советское правительство. Это навлекло на него свирепый гнев не только республиканцев, но и партийных собратьев.
Лидер демократического большинства в сенате Л. Джонсон уже продвигал свою кандидатуру на пост президента от демократической партии. Поскольку главным противником в период до конвента был Джон Ф. Кеннеди, кампания Джонсона сосредоточилась на Кеннеди, а, сделав это, Джонсон любопытным образом предвосхитил позднейшую кампанию Никсона. Кеннеди, вновь и вновь повторял Джонсон, слишком молод, неопытен, в то время как страна нуждается в человеке, «голову которого тронула седина». Кеннеди, говорил Джонсон, не прав в деле с У-2, нужно не уступать русским ни дюйма. «Извиниться за У-2, как предлагал Кеннеди – значит пойти на умиротворение».
В разгар замешательства Кеннеди 14 июня выступил в сенате с тщательно подготовленной программной речью. «Я не собираюсь возвращаться к печальной истории с У-2», – начал он. Провал совещания в верхах был подготовлен не полетом Пауэрса, а тем, что «мы не сумели в последние восемь лет создать позиции силы, необходимые для успешного ведения переговоров». Если кампания 1960 года выродится в состязание, «какая партия является партией войны, а какая – партией умиротворения, или какой кандидат может сказать американским избирателям то, что им угодно слышать, а не то, что им нужно услышать, или кто мягок к коммунизму, или кто наиболее непримирим к иностранной помощи, тогда, на мой взгляд, нет большой разницы, кто победит в июле и ноябре».