Глубокой ночью читатели из ФБ присоветовали мне легенду квартирного бизнеса, юриста и риелтора в одном лице. Та самая Легенда, женщина с фигурой родины-матери, связалась с представителями Патриарших и схватилась за голову: «Там же кривое наследство!» Выяснилось, что квартира досталась Иванову от неблизкой тетушки с другой фамилией и с момента вступления в наследство не прошло нужного срока – а значит, претенденты-родственники могут рухнуть нам на голову в любой момент.
Мы потребовали два дня на проверку безопасности подарка неблизкой тетушки. И сразу же после этого получили sms от Иванова о том, что все-таки тетушка из Парижа, пусть бы даже и троюродная, – это святое. Видимо, решение продать квартиру родственницы задешево было принято не просто так, – она имела право претендовать на часть жилья.
А с агентством «И*ком» мы столкнулись еще раз. Я захотела посмотреть квартиру в послевоенном доме в Малом Левшинском.
– Она под предоплатой, – отрапортовал наглый юнец Георгий, – но, если вы дадите больше, отдам вам.
– Ну давайте посмотрим.
– Нет, вы мне сейчас скажите, будете вы брать или нет, а то что мне зря мотаться.
– Георгий, вы спрашиваете, буду ли я покупать квартиру, не посмотрев? Точно нет. Я не покупаю квартиры вслепую, – одернула я, и юнец Георгий охолонился.
– Значит, так, – рассвирепел мой муж, – если в объявлении есть слово «И*ком», мы квартиру даже не смотрим. Это для нас табу.
В январе с рынка пропали хорошие квартиры. Люди пытались сохранить рубли и скупили все, что было. Как в «Осеннем марафоне»: «Приехали на машинах, ханурики дешевые, и все грибы подмели». Остались только безумные расселения: это когда с одной квартиры старомосковская семья пытается выкроить семь шапок из овцы и еще чтобы денежек осталось.
Если бы вы знали, сколько нерях проживает на Патриарших и Остоженке! Сколько семей живет в квартирах, полученных дедами в каком-нибудь глухом 1929 году от Наркомата путей сообщения, и не думает делать в этих квартирах ремонт! Над тем дедом земля давно просела, а потомки его знай сидят на одном месте и гадят: здесь тебе и шкаф старинный резной при входе, и старые венские стулья в кухне, а что толку, если в туалете воняет страшнее, чем в привокзальных уборных этих самых путей сообщения.
Сколько таких квартир пришлось перелопатить! Потолок такого цвета, будто в него мочились из положения лежа. Я, когда вошла, не поняла, что это за природные отложения такие – желтые хлопья по стенам. «А это мы тут никогда ремонт не делали», – обрадовалась хозяйка. Непьющая, не нищая семья не делала ремонт с 1929 года. Да, они любят котов, да побольше – и из любви их не кастрируют. Все одно хуже туалета пахнуть коты не могут. Тут давеча Астахов отнял детей у семейки интеллигентов с котиками, и я впервые не могу на него нести. Дорогая либеральная общественность, это не банальный срач. Это преступная антисанитария, которая свидетельствует о душевном расстройстве.
…Малая Бронная, красивый парадный подъезд. Не коммуналка. Дверь открывает «особенный человек». С ярко выраженными особенностями: приоткрытый рот, пустой взгляд…. И тот же запах застарелой грязи, мочи, запах Федориного горя. Бедностью пахнет, скажете вы? – Нет, свинством. Хозяева не стесняются ни грязнющей плиты с наслоениями докембрийского периода, ни проводов, свисающих отовсюду на манер лиан – «Они давно так живут». Еще раз убеждаюсь, что свинарник в квартире – явный признак душевной болезни. Есть даже такое выражение «шизофренический беспорядок». А сам дом – памятник архитектуры. Двадцатые годы.
Сталинский дом в районе Пречистенки. Продавец нудно и вязко объясняет, что он – сын генерала, что квартиру давали за заслуги, что продавать ее абы кому много чести, что там сейчас живет девушка – настоящая москвичка и что неизвестного человека он внутрь не пустит, а посему я должна прислать ему скан паспорта и фотографию. И все это обильное безумие сына генерала я слушаю десять минут и не могу перебить.
– Что он тебе втирает? – удивляется муж.
– Втирает, что сын генерала…
– А тебе надо обязательно дослушать его до конца, прежде чем понять, что он просто больной?!
В квартиру меня так и не пустили, хотя фотографию я выслала – смеха ради.
Тихий домик в лучшем месте центра Москвы, в саду на Малом Левшинском, за красивой оградой. «Кооператив Госстроя». Лучшие строители Москвы перед войной возвели его сами для себя. И себя не обидели. Продавцы – пожилая пара – хотят за свои 80 убитых метров миллион долларов. Почему миллион? «Ну уж это у меня счет такой, – как говорила героиня Островского, – я все на миллионы считаю: у меня что больше тысячи, то и миллион. Сколько в миллионе денег, я и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло».
Туалет обит вагонкой: сквозь нее просматривается синяя масляная краска. Прямо по прекрасной потолочной лепнине стелется клеенка с амурами, пукетами да купидонами. Квартира так заросла вещами, что передвигаться в ее пределах можно только по одной-единственной муравьиной тропе. «Я вам точно говорю, пять миллионов на ремонт – и будет отличная квартира. Я сам строитель, я знаю!» – уговаривает хозяин.
Квартиру сам строитель продает уже четыре года, и он, и супруга его драгоценная не уступают даже десятки. Им нравится сообщать знакомым, что у них квартира стоит миллион – и баста, а они – миллионеры. За всю жизнь эти люди не держали в руках даже тысячи долларов – какой уж там миллион! Но они на пенсии, им скучно.