Балет показывали по всем каналам, пока танки входили в Москву в понедельник 19 августа. Попытка переворота под командованием Геннадия Янаева была организована КГБ и приверженцами коммунистической партии, выступавшими против Горбачева, чья либеральная политика ставила под угрозу существовавший строй. Нацеленный на реформы Борис Ельцин, недавно избранный президентом РСФСР, под дождем взобрался на танк перед зданием российского парламента, чтобы противостоять путчу. Он знал, что если переворот будет успешным, то одни из многочисленных наручников окажутся на его запястьях. Этого не произошло. Заговорщики были пьяны и неумелы, и еще до того, как закончился дождь, стало ясно, что происходит то, чего они так боялись, — железный занавес пал, обнажив коррупцию, ложь и репрессии, на которых государство держалось последние 7 лет.

Попытка совершить революцию не увенчалась успехом, как в 1917 году. Ельцин уничтожил Янаева в борьбе интересов. Горбачев был выпущен из-под домашнего ареста в Крыму, солдаты вернулись на базы. Небо вновь стало ясным, и солнце засияло над Россией, словно в финале «Лебединого озера», хотя некоторые советские старожилы до сих пор отказываются смотреть его, не желая вспоминать о событиях тех дней.

Советский Союз официально распался, но Россия все еще не осознавала себя автономным государством. Без бюджетных денег здание Большого постепенно превращалось в оседающую развалину, а то, что происходило на сцене, выглядело ничем не лучше. Унылая постановка «Дон Кихота» Григоровича строилась на заезженных приемах, не обладала изюминкой. Танцовщики, не нашедшие работы за рубежом, требовали заключения контрактов и окончания политики протекционизма, из-за чего бесталанные артисты обходили звезд. Многие жаловались, что крепостное право было отменено везде, кроме Большого театра и исправительно-трудовых лагерей. Владимир Коконин, бывший на тот момент директором, понимал, что нужны срочные изменения, и агитировал за созыв совета директоров. Худрук подал в отставку в ответ на угрозы забастовок, но прежде сам попытался убедить сторонников устроить стачку. 10 марта 1995 танцовщики отказались выходить на сцену, чего никогда не происходило раньше, в связи с чем отменили показ «Ромео и Джульетты». Оставшиеся коммунистические газеты, чьи голоса все еще доносились из преисподней в 1990-х, раскритиковали действия артистов, обвинив их в надругательстве над культурными достижениями России: «Известия» напечатали хронологию событий, которые «подтолкнули Большой к краю пропасти».

Предсказываемый коллапс стал бы «преступлением против российской культуры»[870]. Попавший в опалу Григорович все еще оставался балетмейстером театра.

Несколько художественных руководителей сменили друг друга на протяжение 1990-х, практически никто не внес заметного вклада в развитие театра, кроме Алексея Ратманского, который занимался новыми постановками на других сценах во время реновации главного здания. Открытие Новой сцены было анонсировано в 1987 году, но в действительности все произошло лишь 29 ноября 2002 года на месте, где раньше стояли ветхие жилые дома. В одном из этих зданий жил Александр Горский, о чем теперь напоминает лишь мемориальная табличка. Реновация Большого, походившая на возвращение к жизни, началась 3 года спустя, по требованию Дмитрия Медведева, президента, заменившего Путина между его вторым и третьим сроками. Григорович не принимал участия в реставрации. На данный момент Ратманский является самым плодовитым и востребованным хореографом в мире, но он ушел из Большого в 2008 году. Сейчас балетмейстер живет и работает в Нью-Йорке, отделенный 8-ю часовыми поясами от родного театра.

Григорович проводит бо́льшую часть времени на даче, наслаждаясь импортным коньяком, подносимым грузинской горничной. Он носит простые джинсы и фланелевые рубашки. Фотографии и афиши со всего света украшают стены лестничных пролетов и коридоров. Особенно выделяются модели театральных декораций и миниатюрный царский костюм, который однажды надел Мариус Петипа. Однако мало что напоминает о Большом театре, где хореограф провел несколько десятилетий, кроме нескольких очаровательных детских рисунков, вдохновленных «Щелкунчиком». Его дом стал алтарем, но не карьеры, а жизни балерины Наталии Бессмертновой[871], музы и второй жены балетмейстера. Она умерла от рака в 2008 году. Копия ее надгробного камня висит на стене гостиной.

Танцовщица обогатила роли, созданные супругом, оставаясь верной своему темпераменту в роли Жизели — роли, определившей ее карьеру. В «Иване Грозном» она сыграла зачарованную и чарующую Анастасию, будто сошедшую с византийской иконы, но ей также удавались и сложные партии с акробатическими номерами, как в финальной сцене «Золотого века». Балеты Григоровича были тенденциозны и далеки от романтической традиции, но белокожая черноволосая ведущая балерина заставляла зрителей вспомнить о временах Екатерины Санковской.

«Спартак» до сих пор играют в Москве и за рубежом, будто демонстрируя памятник времен марксистско-ленинской теории, прикрывающийся танцем. Для искушенных ценителей балета это скорее ископаемое, каким-то образом пережившее конец мезозоя в лице Советского Союза. «Легенда о любви» вернулась на сцену Большого в 2014 году, в день серебряного юбилея ее московской премьеры. После 22-летнего перерыва «Иван Грозный» был включен в программу сезона 2012–2013. По мнению критика из газеты «Коммерсант», его стоило рекламировать исключительно туристам в качестве «сувенира… русско-советской экзотики» наряду с матрешками, ушанками со значками с серпом и молотом, водкой и темным шоколадом в форме кремлевских башен[872]. Несмотря на это постановка «Ивана Грозного» окончилась полным провалом, когда ведущий танцовщик Павел Дмитриченко был арестован по подозрению в подготовке нападения на художественного директора Сергея Филина. Он провел 3 года в тюрьме как идеальный злодей на сцене и в жизни. По легенде, в XVI веке настоящий Иван Грозный приказал выколоть глаза архитекторам собора Василия Блаженного на Красной площади, чтобы они не смогли повторить свое произведение. Свидетельств об этом чудовищном преступлении не сохранилось, но в 2013 весь мир был потрясен попыткой Дмитриченко и его соратников ослепить Филина.

Григорович никак не прокомментировал скандал. Ничего подобного не могло произойти под его руководством, ведь лишь он назначал наказания, и мир русского балета, полный зависти, страстей и интриг, пользовался меньшей славой (за исключением Плисецкой), чем столь же темные миры британского или американского балета. В его время театр работал исправно, хотя жесткий контроль выдавливал всю жизнь из творческого процесса. Свобода, которая предлагалась танцовщикам, стоила дорого, что возмущало Плисецкую, старавшуюся показать, что между свободным танцем и танцем по указке мало общего. Она чувствовала себя хозяйкой самой себе, но Большой и коммунистический режим настаивали на обратном.

Татьяна Кузнецова честно описала жизнь в театре в эпоху Григоровича в книге, переведенной на английский язык, «Хроники Большого балета»[873]. На русском название обладает двойным смыслом, отсылая к хронической болезни. Плисецкая написала вводное слово и развеяла четыре «мифа» о руководстве Григоровича. Первый связан с убеждением, что худрук спас Большой, как советский институт, хотя самые популярные советские балеты «Красный мак» и полюбившийся публике «Ромео и Джульетта» на самом деле поставили другие хореографы. Успех Большого как гастролирующего театра также ставится под сомнение, поскольку самые известные гастроли в Лондоне в 1956 году были организованы до прихода Григоровича. Его предполагаемая «харизма» подрывается упоминаниями о грубом обращении с танцовщиками, а также неспособности воспитывать таланты. Перечеркнув прошлое, он не оставил после себя преемника, так что даже после официального ухода борьба за контракты велась под его наблюдением[874]. Однако критика жесткости балетмейстера имела и другой контекст. Кузнецова сводила с ним собственные счеты как журналистка и бывшая танцовщица ансамбля имени Моисеева[875]. Ее отец и дед, репрессированный Сталиным, также занимались танцами, а мать выступала рядом с Плисецкой. В отличие от Григоровича, сентиментально отзывавшегося о днях в Большом, она видела прошлое под другим углом.

Хореограф был дружелюбным и ласковым, когда пребывал в хорошем настроении, особенно после постановки «Мастера и Маргариты», но мог внезапно стать неприступным. После смерти Плисецкой 2 мая 2015 года он закрыл дверь прямо перед журналистами и своими ассистентами, чтобы побыть наедине с собственными мыслями.

Майя Плисецкая умерла у себя в доме, расположенном около Национального театра Мюнхена. Щедрин организовал частные похороны для жены, с которой прожил 57 лет. В Большом театре провели минуту молчания и изменили празднование ее 90-летия 20 ноября 2015 на мемориальное мероприятие. Россия и Большой театр воспитали в балерине волю преодолевать все ограничения, наложив на нее множество оков. Она стала по-настоящему свободной лишь под конец жизни. В своем завещании танцовщица пожелала, чтобы ее прах был развеян над родной землей.

Эпилог

Праздник окончания реставрации (которая обошлась Большому более чем в 680 млн долларов) 28 октября 2011 года обозначил обновление и возрождение театра. Работы продолжались 6 лет — последний год оказался более напряженным, чем пять предыдущих вместе взятых — и шли в период правления двух президентов, Владимира Путина и Дмитрия Медведева. Когда Большой вновь открылся, высшие слои русского общества восхищались величием и роскошью отреставрированного здания, невзирая на отставку руководителей проекта (включая бывшего мэра Москвы Юрия Лужкова) и превышение бюджета. Для тех, кто на открытии позировал перед камерами федеральных каналов, недочеты ничего не значили. В своей статье для «Московских новостей» под названием «Зеркало парада» музыкальный критик Юлия Бедерова писала, что парламентарии и звезды шоу-бизнеса интересовались скорее платьем Моники Беллуччи, чем исторически верным сочетанием охры, умбры, глины и извести в покрытии фасада[876]. Канал «Культура» подсчитал количество присутствовавших на спектакле блистательных особ, включая Плисецкую и Вишневскую, которые сидели в ложах на противоположных сторонах зрительного зала.

Большой театр, 15 мая 2015 года.

В преддверии праздничного вечера федеральное агентство, отвечавшее за реставрацию, завлекало журналистов удивительными сказками о чудесных реставраторах. Мастерство и правда впечатляло, даже в мельчайших деталях. Деминерализация известняковых колонн на входе помогла убрать последствия веков городского смога, и на свет появилась матовая молочно-белая поверхность. Театр выпустил отчет о проекте с поразительными данными: 2812 листов сусального золота использовали при отделке зрительного зала, 24 000 кристаллов были отшлифованы и повешены обратно на люстры. Результат должен впечатлять — и он впечатляет. Как отметил Аластер Маколей из New York Times, отреставрированный Большой «может стать самым роскошным театром на сегодняшний день»[877].

Неудивительно, что режиссер гала-концерта Дмитрий Черняков решил вывести на сцену сам Большой, показывая вместе с результатом и процесс реновации. Занавес поднялся, и зрители увидели шумную, грязную стройплощадку. Рабочие медленно собрались на передней части сцены и хором исполнили гимн «Славься» из оперы «Иван Сусанин» под аккомпанемент медных духовых и перезвон колоколов. Для тех, кто ведет подсчет: было сыграно не менее шести произведений Чайковского. Далее шли Прокофьев и Глинка, по два произведения каждого. Медведев, на тот момент президент Российской Федерации, вежливо аплодировал всему, кроме романса на стихи Пушкина с музыкой Рахманинова «Не пой, красавица, при мне» в исполнении Натали Дессе[878]. Романс был исполнен очень трогательно, но его текст отсылал к отношениям, которые у Грузии, как и у Украины, были с Россией довольно сложными.

Приглашения на праздничный вечер рассылались из Кремля, некоторые, предположительно, продавались онлайн за два миллиона рублей. Однако позвали далеко не всех людей, связанных с театром. Например, танцовщик Николай Цискаридзе еще до его увольнения и переезда в Санкт-Петербург в качестве ректора Академии Русского балета имени Вагановой слишком активно жаловался на низкие потолки в репетиционных залах и был вычеркнут из списка гостей.

Несколько дней спустя, 2 ноября, дирижер Владимир Юровский встал за пульт и провел официальное открытие сезона. Многие годы предполагалось, что для этого эпохального вечера будет выбрано сочинение Глинки «Жизнь за царя» — истинно русская опера, которую национальная идеология одобряла даже в советское время. Казалось, что великолепная новая версия будет исполнена на открытии Большого театра после реставрации, но обстоятельства изменились. Где-то по дороге от Министерства культуры и массовых коммуникаций к Совету попечителей Большого театра, и потом непосредственно к генеральному директору, выбор был сделан в пользу второй оперы Глинки, «Руслан и Людмила», — сказки для взрослых, основанной на одноименной поэме Пушкина. Возможно, выбор объяснялся наличием благополучного финала, которого нет в агрессивной антипольской «Жизни за царя». Или, возможно, не стоило оскорблять поляков, особенно после авиакатастрофы под Смоленском в апреле 2010 года, унесшей жизнь польского президента Леха Качиньского. Билеты было не достать, а их счастливые обладатели опасались, что приобрели подделку. В кассе настаивали на том, что билеты настоящие, особенно те, что продавались с рук за большие деньги (кассиры получали с этого прибыль). Внутри театра невозмутимый Юровский разговаривал с помощниками на трех языках и держался за счет огромного количества кофеина. Директор Черняков выглядел менее расслабленным, справляясь со сложным творческим вызовом: дирижер решил провести всю церемонию — целых пять часов — без каких-либо дублей. Опера «Руслан и Людмила», как и сам театр, представляла собой одновременно и воспоминание, и новое прочтение; она брала начало в прошлом и открывала путь в будущее. Традиционно тяжеловесное исполнение в духе лицемерного советского монументализма заменили на более старое и легкое, соответствовавшее изначальному замыслу автора. Представленная сценография в целом и декорации в частности были невозможны во времена Глинки или в любом другом современном оперном театре.

Большинству критиков все понравилось, но восприятие зрителей разделилось — крики «позор» дождем лились на актеров после острых третьего и четвертого актов (по телевидению сообщали, что в магическом саду, где была заключена героиня, ей будут делать экзотический тайский массаж, так что публика заранее настроилась неодобрительно). Консервативные опероманы с отвращением покачивали головами при виде мускулистой массажистки, танцующей кавказскую лезгинку (в которой очень много притопов ногами и взмахов руками) — эдакий намек на броский Крокус Сити Молл на окраине Москвы, принадлежащий азербайджанцам. Во время кинематографических антрактов свистели те, кто считал, что 5000 рублей — слишком высокая цена за поход в кино. Некоторые из тех, кто уходил до окончания мероприятия, выражали недовольство, хлопая восстановленными дверьми отреставрированных лож. Три четверти зрителей остались на местах и радовались представлению.