— Ну что, опять за лошадью? — встретил меня около конюшни капитан.

— Надо быстро отвезти снаряды на батарею.

— А что же автомашинами не пользуешься?

— Товарищ капитан, в следующий раз я готов продолжить дискуссию, а сейчас…

— Васьков, запрягай! — распорядился капитан.

Пока боец накидывал хомут, ставил своего буланого мерина в оглобли и затягивал супонь, я имел неосторожность заметить, что тяглу, которым командует капитан, скоро придет конец.

— Лошадка всегда выручала, — сказал он, расправив пышные усы. — С Александра Македонского до империалистической и гражданской все армии веками воевали на лошадях. Веками!.. Ты понял?

— Понял, товарищ капитан. Только это было давно, а теперь на смену коню приходит техника.

— Опять?.. — строго сказал капитан. — Ты еще мальчишка, молоко на губах не обсохло. Не тебе рассуждать об этом! Я на коне провел всю гражданскую, и разбили мы всех к чертовой бабушке на всех фронтах, в том числе и тех, у кого были танки. Понял?

Спорить с ним у меня больше не было времени. Я ругал себя за то, что не удержался и задел капитана за живое.

— Я все понял, товарищ капитан.

Он все так же строго смотрел на меня. Наверное, на моем лице было написано сомнение в его правоте, и капитана охватила досада.

— Васьков, распрягай! Пусть везет снаряды на своей технике.

Ездовой Васьков, пожилой и обстоятельный боец, не знал, что делать: стоял в растерянности, держа конец чересседельника в руках.

— Товарищ капитан, я же все понял! Снаряды срочно нужны на батарее. Никакая машина туда не пройдет. Только лошадь может выручить, — взмолился я перед капитаном.

— То-то… Ладно! Поезжай, Васьков. Торопись…

Только теперь я заметил на капитане начищенные до блеска сапоги и услышал нежный перезвон шпор, когда он направился от меня в конюшню.

— Поехали, и побыстрее, — обратился я к ездовому.

Васьков будто не слышал. Он молча подергивал вожжи, пытаясь заставить лошадь идти порасторопнее, но она шла медленным, размеренным шагом. По-моему, конь был старый, тощий, много повидавший на своем нелегком веку.

Когда мы положили на повозку пятый, последний, ящик, Васьков скептически посмотрел и хмуро сказал: