Рано утром я поспешил к зенитчикам.

У входа в землянку дежурил часовой.

— Привет, — поздоровался я с ним.

— Чего тебе? — спросил он грубовато, похлопывая байковыми коричневыми рукавицами, которые на морозе плохо удерживали тепло. Лицо у него посинело от холода. Из-за спины выглядывала винтовка с примкнутым штыком и оттого казалась очень длинной.

— Мне вашего командира.

— А ты кто такой?

— Долго объяснять. Веди к командиру. Так будет быстрее.

Часовой потоптался и зашел в землянку. Рядом стояла установка, накрытая брезентом.

— Заходи, — высунулся он из-за двери.

— Звание у него какое? — спросил я часового.

— Старшина.

В землянке было темно. Воздух, пропитанный крепким потом и табачным дымом, слезил глаза. Кто-то зажег спичку и посмотрел на меня.

— Слушаю, — донеслось из дальнего угла.

«Наверное, командир расчета», — подумал я и сразу же сказал, что пришел не как-нибудь, а по приказанию старшего техника-лейтенанта, чтобы осмотреть установку, а если она неисправна, наладить ее.

— Деловое предложение, — отозвался голос в темноте. — Только сначала скажи, что ты понимаешь в установке?

Все притихли. Ждали моего ответа.

— Я понимаю, что установка должна сбивать самолеты, а вы носа не показываете, когда нас бомбят…

В темноте загудели и потребовали зажечь свет, чтобы посмотреть на меня при свете — откуда я такой умный взялся.

— Ладно вам, — оборвал старшина.

Мы вышли с ним из землянки, сняли брезент, покрытый снегом.