— Так я и поверила.

Задерживаться нам некогда было. Да и начальник мог опять услышать наш разговор. Мы поспешили в батальоны. Их пока что было два, но поговаривали о слиянии в один. От пулемета к пулемету где ползком, где перебежками мы побывали во всех ротах, на всех участках. Проложенные в снегу траншеи, замаскированные недавней метелью, прикрывали нас в дневное время. Уставшие, проголодавшиеся, мы возвратились на второй день вечером в мастерскую.

Анохин уехал на дивизионный склад за боеприпасами. Кравчук, как всегда, возился с пулеметом, а Сушко с писарем составляли какую-то сводку. Ночное дежурство Кравчук распределил на четверых. Я заступал третьим. После смены с поста часовому вменялось в обязанности топить печь.

Я подбросил в печку дров, устроился поудобнее и незаметно для себя уснул. Разбудил меня окрик Сушко. Вслед за этим меня начал тормошить за плечо Кравчук. Когда я окончательно проснулся, сразу же почувствовал, что в нашем жилом отсеке холодно. Печка давно прогорела. Перегородка из плащ-палаток, отделявшая наше жилое помещение от другой части недостроенного дома, где не было ни окон, ни дверей, долго тепла не держала.

— На передовую!.. — набросился на меня Сушко, натягивая на себя полушубок.

— Товарищ капитан, я только что излазил ее всю на животе, из одного конца в другой. Так что передовая для меня дело привычное и почетное.

— Поговорите еще!..

Кравчук дергал меня за рукав, чтобы я прекратил спор. Я и сам знал, что не положено спорить, но Сушко ведь тоже сильно перегибал, как говорится.

— Не кипятись, — вмешался Кравчук. — Кончай базар!

— Есть.

Он принялся сам помогать мне у печки. Дрова не разгорались.

Меня подмывало еще что-нибудь сказать капитану, но после «есть» надо было сдержать себя, молчать. В темноте он, видимо, не сразу разобрался, кто сидел у печки. Скорее всего он принял меня за Петра. На меня он почти никогда не повышал голоса, даже пытался сделать писарем полковой службы артснабжения, но я тогда отказался.

— Товарищ капитан, огонь восстановлен, как на передовой, — доложил я громко. Потом спохватился, но было поздно. Кравчук незаметно погрозил мне кулаком.

Сушко привстал на своем топчане и покосился на меня.

— Ладно, утром разберемся, — примирительным тоном ответил он и повернулся на другой бок.

Я подтянул ремень, взял карабин и пошел подменить Петра, чтобы погрелся. Петр наотрез отказался. Перед рассветом крепчал мороз. Петр замерз, но греться до окончания смены не пошел.

— Я все слышал, — сказал он. — Иди поспи.

Пост есть пост, и никаких отступлений от службы мы не допускали. Окопы переднего края были рядом, и в любую минуту можно было ожидать в полковом тылу вылазку немцев. Надо быть постоянно начеку в любом настроении и при любом морозе.

— Мальчики, где вы? — звала нас утром Капа.

В мастерскую она не заходила, боялась встретиться с Кравчуком. Он с ней ни разу не обмолвился ни словом, но она его боялась.