Я приехала в Ньюберипорт, поскольку, конечно, неплохо иметь абстрактное представление о том, что коммуникация может как-то усовершенствовать систему, но чтобы действительно в этом разобраться, мне необходимо было увидеть в деталях, как команда оценки высоких рисков может построить стратегию избавления жертв от опасности. Я дала согласие не раскрывать информацию по лицам, упоминаемым в судебных делах Данн, а также не упоминать членов медицинской группы, чья конфиденциальность защищена HIPAA. Если какая-либо подробность была в публичном доступе, например, в полицейском рапорте, я могла ее использовать, а если нет, то упоминание конкретных деталей любого дела разрешалось в случае, если они дублировались еще в нескольких делах; например, в одном деле агрессор угрожал разбить CD диски и перерезать ими горло жены. На первый взгляд, весьма специфично, и может вывести на конкретную пару, но, как оказалось, в практике Данн именно эта угроза отнюдь не редкость (хотя, пожалуй, перестала быть столь частой с приходом стриминга… звучит смехотворно, но, думаю, это так. Spotify спасает жизни). Так мы договорились обеспечить жертвам безопасность, а попутно дать мне возможность своими глазами увидеть, как это всё работает.

В основном, дела предлагает к рассмотрению команда Данн, или один из полицейских участков, а затем команда голосует, какие дела пойдут в работу (работа над одним делом может продолжаться до пяти лет). Около 10 % дел по домашнему насилию – это дела высокого риска. Команда просматривает каждый случай на наличие изменений – новая беременность, попытка ухода, агрессор освобожден условно или досрочно, нарушен запрет на приближение, потеряна работа, опубликован вызывающий пост в фейсбуке. Коллеги анализируют историю каждого случая и модели поведения агрессора через призму индикаторов Кэмпбелл. Накануне в офисе Данн я получила от нее стопку из нескольких десятков полицейских отчетов без конкретных имен, просто чтобы понять, с чем она имеет дело каждый день. Я сидела на кушетке в редко посещаемой комнате кризисного центра, генераторы шума жужжали в фойе (давая посетителям ощущение приватности во время беседы с правозащитниками). Приглушенные цвета, мягкое освещение – это место походило на студию йоги, что и создало впечатление вопиющего контраста с ужасающими свидетельствами, которые я читала:

«Не знаю, как я оказалась на кухонном полу, но первое, что помню после этого, [X], навалившись на меня, душит обеими руками». «[X] и раньше угрожал убить меня, затолкав в морозильный шкаф, а затем вывезти тело на лодке и выбросить в океан. Еще говорил, что может убить меня и сбросить тело в канализационный отстойник». «[X] неоднократно прижимал ее к горячим трубам». «[Он] выпотрошит ее и подвесит как оленя, пока она не истечет кровью». «Если я решу привести в дом другую женщину, ты будешь делать с ней, что я скажу. Я твой хозяин, ты моя рабыня. Если не сделаешь, как я говорю, мне в удовольствие, я убью тебя». «[X] часто угрожает лишить ее жизни, например, разбив ее CD диски и перерезав ей горло, пока она за рулем». «[X] удерживал ее в заложниках под дулом ружья … [и] говорил, что устроит засаду в километре и подстрелит ее».

Еще до этого я разговаривала с женщиной, чей мучитель, ее бывший муж, был на GPS-мониторинге (она больше года находилась под защитой программы Commonwealth of Massachusetts Address Confidentiality Program). По ее рассказам, «он рассуждал так, будто ему было нечего терять». Это напомнило мне другой случай – пожар Джеймса Болдуина. «Самое опасное существо в любом обществе – тот, кому нечего терять».

В день моего посещения Данн и Джонсон предстоит рассмотреть четырнадцать дел. В числе первых проблем, с которыми они сталкиваются, – конфиденциальность медицинских данных. Вот случай жестокого удушения женщины ее бывшим мужем. Она позвонила в кризисный центр, получила действующий запрет на контакты для него, была зарегистрирована в реестре высокого риска. Он, в свою очередь, был помещен под надзор. Но на прошлой неделе позвонил ей, угрожая самоубийством. Она позвонила парамедикам, и его забрали в больницу. Впоследствии он был помещен под стражу за нарушение испытательного срока. Рабочая группа должна спрогнозировать возможные события после его выхода. Можно ли принудительно направить его в психиатрическую лечебницу? Были ли у него какие-то поведенческие симптомы в больнице? Мо Лорд, представляющая больницу, по большей части молчит, хотя, вполне возможно, она дежурила при его поступлении и вспомнила его фамилию, упоминавшуюся на предыдущем совещании группы высокого риска. Законы HIPAA не позволяют ей давать практически никакую информацию. Она сообщила Данн, что не может говорить о его поведении. Говорит только, что часто в больницу поступает пациенты с браслетом GPS на лодыжке, и, вероятно, они агрессоры, отпущенные на испытательный срок. Приходится ей видеть и женщин с подозрительными увечьями, но если пациент сам не заговорит с ней о ситуации, она не вправе даже вызвать полицию по поводу нарушения запрета на приближение. Все-таки она здесь, чтобы получить представление об этих случаях и по возможности повлиять на жертв, оказывающихся в ее пункте скорой помощи. Как минимум, она сможет поделиться информацией об агентстве Данн и о том, как получить адресную помощь.

Данн спрашивает Лорд, существует ли механизм информирования полиции о выписке агрессоров. Лорд отвечает: «Если нами известно об этом, и он позволяет говорить». Данн интересуется: «Получается, он просто выходит из больницы?» Это опасный сценарий. Агрессор нарушил запрет на приближение, и жертва вызвала полицию, что с высокой вероятностью обострит ситуацию и приведет мужчину в еще большую ярость.

Лорд кивает. Лицо Данн вспыхивает от негодования. Сосредоточенно хмурясь, она разглядывает папку перед собой. Правозащитница всегда поражала меня своей невозмутимостью и спокойствием в стрессовой ситуации.

Инспектор по надзору, приглашенный на встречу, рассказывает, что жертва пришла к нему лично после обращения в полицию, и что следователь Вайл, как выяснилось, знает агрессора. Он рассказывает историю обвинений, выдвинутых другими жертвами (я не имею права включать ее сюда). Вайл всю жизнь прожил в этих местах. Такое ощущение, что он знает все семьи из всех небольших городков поблизости, и на совещаниях любит распространяться о том, как живет та или иная семья, как у нее то появляются, то разрешаются проблемы, либо о годах наркотической зависимости, или о том, что чей-то брат женился на чьей-то сестре с соседней улицы, и теперь он наблюдает за проблемами детей их детей. Вайл частенько использует слово «болван».

Наконец Данн говорит: «Думаю, исключением может быть предупреждение Тарасофф». Она имеет в виду предупреждение, которое требуется от психиатров, если жертве грозит реальная опасность. Иногда это просто называют «обязанностью предупредить».

Лорд кивает, обдумывая эту мысль и комментирует: «Если я знаю об этом». Иными словами, если она уверена, что агрессор, которого она знает по рассматриваемым делам, может представлять реальную опасность для жертвы после его выписки. «Думаю, мы нашли обходной путь, – говорит она Лорд, – Если в будущем мы столкнемся с более опасным случаем, если от службы надзора вы слышали, что это только предписание, то сделать ничего нельзя. [Но] если вы услышали несколько иную формулировку… например, он угрожал лишить ее жизни, то это – случай Тарасофф».

Лорд соглашается с такой возможностью. Группа разрабатывает скоординированный план действий для каждого случая. Иногда полиция планирует дополнительные визиты на дом. В этом случае отмечаются машины около дома, необычное включение или выключение освещения. Мне вспоминается рассказ полицейского, который увидел свет в окне верхнего этажа дома, за которым ему следовало наблюдать. Он притормозил там, спросил жертву, все ли было нормально. Оказалось, что ее ребенок включил свет на чердаке. Тогда полицейский отъехал и вернулся – агрессоры нередко высматривают приезд полиции и потом появляются, как только полицейский сворачивает за угол. Но полицейские здесь прекрасно знают об этой тактике благодаря группе высокого риска. Поэтому полицейский объехал квартал и вернулся к дому через две минуты, как раз вовремя, чтобы увидеть, как агрессор выходит из машины.

В некоторых случаях агрессора могут отслеживать по GPS, или предписать ему запретные зоны – как правило, запретив въезд в определенные города. Тогда можно поместить жертву во временное жилье, помочь с судебными издержками и представительством в суде, предложить инструктаж по мерам безопасности. Можно поменять замки, снабдить жертву и детей новыми мобильниками. «Если наша цель – долгосрочное здоровье жертвы, то спасти ее от гибели недостаточно, – говорит Данн. – Когда обидчик оказывается в тюрьме, жертва может быть в безопасности физически, но вся ее жизнь развалится с утратой поддержки. Необходимо вернуть жертву к состоянию, в котором она была до насилия».

Для Данн это принципиально важно. Нередко у жертв хватает своих трудностей: зависимости, бедность, отсутствие работы. Данн не стремится разрешить их все. Она пытается вывести жертв в безопасное пространство, где они смогут продумать решения более глобальных проблем – таких как зависимости и отсутствие работы. Возможно, обеспечить им эмоциональное, физическое, ментальное пространство для обращения к этим проблемам.

«Ключевым моментом в домашнем насилии, – утверждает Данн, – оказывается принятие мер еще на стадии проступка». Но среди гораздо более сложных аспектов работы с домашним насилием – попытка предотвратить нарастание издевательств. Для успеха на этом поприще к проступкам необходимо относиться значительно серьезнее, чем в текущей ситуации при рассмотрении дел о насилии, совершенном близким партнером; как в случаях, произошедших с Тари Рамирез и Клэр Джойс Темпонгко в Сан-Франциско. Ряд экстремально жестоких преступлений, как в данном случае, считаются проступками, и за них преступники получают поразительно мягкие приговоры. Вспомните, Рамиреза приговорили всего к шести месяцам. Даже Донте Льюс получил только четыре года за то, что похитил свою девушку и бил ее по голове с такой силой, что у нее изо рта пошла пена, и она потеряла сознание. Многие правонарушители, как Рамирез, напрямую переходят от проступка к убийству. Перед правосудием стоит задача решить, какое обвинение вынести преступнику, и определить спектр мер, который суд может применить для предотвращения и профилактики преступного поведения.

Один из самых эффективных инструментов для группы высокого риска – это массачусетский акт об освобождении под залог, получивший название 58А или слушание об опасности. Стандартное слушание по вопросу об освобождении под залог проводится для того, чтобы оценить риск побега преступника. В свою очередь 58A, который может быть запрошен окружным прокурором, позволяет удерживать даже ранее несудимых ответчиков под арестом за проступок без права залога в случае, если таких правонарушителей признают достаточно опасными для жертвы или сообщества в целом.

Этот акт мог бы предотвратить освобождение Вильяма Коттера и спасти жизнь Дороти, но в то время он редко применялся к случаям домашнего насилия, поэтому не оказался в фокусе внимания Данн, поскольку подробности ситуации в семье Коттеров были рассеяны между разными учреждениями. В Массачусетсе нарушителей могут задерживать на 180 дней. Данн сообщает: «Немало насилия происходит в период между предъявлением обвинения и вынесением постановления. Мы удерживаем нарушителя, чтобы не пришлось прятать жертву». Лишь в немногих штатах действует столь прямой акт об опасности. На тренингах Данн убеждает правозащитников поискать нечто подобное в актах о залогах в своих штатах. Многие правозащитники просто не догадываются о такой возможности, и даже если они все же обращаются к актам о залогах своих штатов, результат по большей части их разочаровывает. В апреле 2018 года Пенсильвания стала всего лишь вторым штатом, принявшим акт, который позволяет судье принимать во внимание опасность, исходящую от правонарушителя, совершившего домашнее насилие[122].

58А относится к категории актов о залоге, классифицируемых как превентивный арест. По наблюдению Данн, на ее тренингах крайне редко встречаются другие правозащитники, у которых действовал бы подобный акт. Большинство задают ей вопрос, как они могли бы содействовать принятию подобного акта правоохранительной системой своих штатов. По словам Чериз Фанно Бердиин, исполнительного директора Института досудебного рассмотрения, правозащитной организации, внедряющей на местах эффективные залоговые практики, во многих штатах действуют акты о превентивном аресте. Печально, что применяются они крайне редко. Системы прибегают к обходным путям, которые не всегда эффективны. А значит, опасные лица ежедневно выходят из тюрьмы, оставаясь без надзора.

Акты о превентивном аресте появились благодаря принятию федеральным законодательством в 1984 году Акта о реформе залога, согласно которому обвиняемого можно задержать до суда, если он или она признаны опасными для другого человека или общества. Определение опасности включает, среди прочих, такие факторы, как характер преступления, показания против обвиняемого, история преступлений. В основном такие акты применялись в случае групповых преступлений или преступлений, связанных с наркотиками, хотя в последнее время в Массачусетсе их всё чаще применяют к случаям домашнего насилия.

Хотя никто не отслеживает, насколько часто проводятся такие слушания – ни в Массачусетсе, ни во всей стране – способы и основания применения актов о превентивном аресте специфичны в каждом штате. Однако общей для всех чертой является сам вопрос о применимости акта о превентивном аресте. Рональд С. Сулливан мл., директор Гарвардского института криминальной юстиции, сообщает: «Конституция без одобрения относится к перспективным наказаниям. Мы наказываем за уже совершенные, доказанные правонарушения. А в этом случае мы держим людей в заключении, поскольку считаем их потенциально опасными». Однако Виктория Кристианссон, уполномоченная AEquitas, указывает на важность слушания дела об опасности, утверждая, что «это автоматически предоставляет судье иной контекст рассмотрения доказательств».

Досудебное задержание преступника позволило жертвам обойтись без убежища, сэкономить деньги, обратиться за консультированием, и, возможно, найти работу. Данн заявляет: «Мы знаем, что арест сам по себе несет защитную функцию. С его помощью мы пытаемся остановить растущую волну насилия». Заключение преступника в тюрьме до вынесения судебного приговора позволяет жертвам собраться с силами, привести в порядок жизнь до начала судебного разбирательства, когда опасность вновь возрастает. По свидетельству Данн, в этом – ключ к успеху. Среди агрессоров с GPS-браслетами, фигурирующих в делах Данн, ни один не совершил повторного оскорбления жертвы и почти 60 % из них прошли через предварительное слушание для определения степени опасности. И хотя никто не отслеживал периодичность применения 58А до создания команды высокого риска, на основе личных наблюдений Данн, до убийства Дороти акт использовался «примерно пять раз в три года. А теперь – два раза в месяц».