В Сан-Бруно всем парням на программе еще не вынесен приговор, а значит они стараются показать себя с лучшей стороны. Сидят по стойке смирно, как отличники. Их выбросило из внешнего мира из-за отношений, наркотиков, банд, оружия, да чего угодно. В тюрьме есть только они сами, их истории и время. И давайте начистоту: Джимми часть всего этого. Он действительно помогает. Эспиноза не строит иллюзий: он знает, что не просто так взял и решился жить без наркотиков и отказаться от жестокости, он смог сделать это благодаря поддержке, в том числе материальной. Но здесь, на свободе, этих парней раздирают прежние соблазны, сбивает с пути привычный стиль жизни. Друзья, преступления, женщины. У половины участников глаза закрываются. Один уперся локтями в колени и смотрит в пол. У другого подергиваются веки. Под штанинами на лодыжках троих присутствующих спрятаны электронные браслеты. А у одного парня – по браслету на каждой.

Но Джимми – не профессор фешенебельного университета. Он один из них. Он по себе знает, как и с чем они борются. Не из книг или исследований, – не умом, как я, – но нутром. Я посетила достаточно занятий Джимми, чтобы понять – он замечает тех парней, которые считают себя невидимками. Тех, что приходят на занятия пьяными. Засыпают. Сползают со стульев. Буравят его взглядом. Джимми видит их всех. Он знает. Иногда ему приходится «вышвыривать» кого-нибудь из класса. Тех, кто обдалбывается перед приходом или не хочет участвовать в беседе. А потом об этом узнают в суде, и иногда парень, которого вышвырнули, снова оказывается в том же классе.

«Ответственность» – говорит Джимми. Четыре способа вызвать у себя роковой аффект. Первый – отрицание. «Я этого не делал. Это не я». Второй – преуменьшение. «Я начинаю преуменьшать последствия моей жестокости», – рассказывает Эспиноза. «Но» и «только» – слова-сигналы. «Я ее только раз ударил. Только немного толкнул. Но она на меня первая наскочила». Два оставшихся способа – обвинение и сговор. «Она первая начала, – приводит пример Джимми, – это она на меня наехала». Так выглядит обвинение. А сговор – это, допустим, когда рядом с тобой сидит другой парень и накручивает: «Чувак, и ты позволишь ей так с тобой говорить? Йоу, братан, на твоем месте я бы ей живо разъяснил, кто тут главный».

Джимми объясняет парням, что если они сойдут с этой скользкой дорожки, им больше не нужно будет с ним встречаться: «…ну разве в парке, на игре Джайентс». Все смеются. Джимми напоминает им о том, как похитил Келли. Вторую из трех его главных историй; большинство парней это уже слышали. «Всё сказанное в полицейском отчете было правдой на 125 %. Всё, что она сказала, было чистой правдой», – рассказывает Джимми. Он понижает голос и делает шаг навстречу к слушателям, изогнув тело дугой, наклоняясь к парням, вовлекая их в историю. И это работает. Они начинают выпрямляться и фокусировать внимание на рассказе Джимми. «И знаете что? Каждый полицейский отчет, в котором я упоминался. Это всё моя вина. Меня ни разу не арестовывали по ошибке. Никто никогда на меня не клеветал. И я хочу, чтобы вы это поняли. Я об этом знаю, и это не делает меня особенным, но я знаю, никто ни разу меня не оболгал. Всё это правда. И поэтому я здесь. Я не хочу всё время быть настороже. Не хочу внушать страх своей сожительнице».

Джимми отступает к доске, выпрямляется, потирает руки. На нем бежевые брюки Dickies и кроссовки. «Ну что парни, просекаете?» – спрашивает Эспиноза.

Один из парней отвечает: «Нет».

Джимми улыбается и говорит: «Не волнуйся, чувак, я ж каждую неделю буду об этом рассказывать. Даже не парься. Работа начинается с рокового аффекта. Тут два слова. Роковой – то есть приносящий горе. Смертельный. Аффект. Смертельная опасность, потеря контроля. Ну знаешь, когда едешь по трассе, тебя подрезают, и ты такой “Бля!”, и руки непроизвольно поднимаются», – Джимми показывает, что происходит с руками, принимая оборонительную позицию.

Один из парней говорит: «Это вызов твоей маскулинности».

Джимми кивает. Рассказывает, что сердце начинает биться чаще, мышцы напрягаются, на лице застывает гримаса. Бессознательно. Они об этом могут и не знать, но лимбическая система реагирует на опасность. Эспиноза показывает, как это происходит. Сильно преувеличивает, паясничает, и все смеются.

Джимми рассказывает: идею о том, что мальчики не плачут, всем им внушили в детстве. «Папа или мама говорили нам: “Не плачь. Забудь об этом”, ведь так? Но почему? Ведь больно же. Почему нельзя поплакать? Что не так со слезами? Мальчишкам нельзя плакать, даже если они больно ударяются о камни. А моей дочери? Другой разговор! Ее брали на руки, качали, целовали, а сыну просто говорили не реветь». Джимми качает головой. «Теперь, когда я многому научился, я говорю: иди сюда, малыш. Мне тоже хочется поплакать с тобой вместе. Я знаю, это больно. Поплачь».

Джимми рассказывает, как рос, веря, что женщины прислуживают мужчинам, потому что видел, как бабушка и двоюродные сестры готовят, сервируют стол и убирают, пока мужчины смотрят футбол. Чему их всех учат? А теперь он вырос и всё понял, ведь ему пришлось учиться готовить для себя, жарить этот чертов омлет. «Я понятия не имел о благодарности, – теперь Джимми говорит о своих бывших девушках, о Келли, – у меня не было плохой сожительницы. Зато был дурной характер».

«Что правда, то правда», – замечает один из парней. Джимми смеется.

«Меня многие любят», – рассказывает Джимми. «Но в молодости мне было на всех плевать». Сейчас это кажется нелепым, но раньше Эспинозе было важнее произвести впечатление на других мужчин, на других сутенеров, грязных уличных гангстеров, одним из которых был и он сам. «Меня волновало мнение каких-то незнакомых ублюдков. Мне хотелось быть охеренным мужиком. И пока я пытаюсь впечатлить незнакомцев, я причиняю боль близким людям, которые меня любят». Эспиноза рассказывает, что это – внутренний убийца. Внутренняя тяга к жестокости, которая блокирует истинные проявления чувств, укрепляя мужскую систему ценностей. «Почему мы называем его убийцей? Потому что убийца подкрадывается бесшумно. Он не выходит на улицу. Не ездит на старом добром кадиллаке с выкрученным радио и косяком в зубах. Этот ублюдок живет в пригороде и владеет строительной компанией, сечете? У него трое детей в католической школе». Джимми двигается по комнате туда-сюда, как будто боксируя с невидимым противником. Убийцы не похожи друг на друга. Их облик зависит от лжи, в которую они заставляют тебя верить. Эспиноза рассказывает, что его убийца – «манипулятор, бабник и агрессивный ублюдок». Джимми останавливается. «Каждое слово имеет значение, когда речь заходит о преступлении против ваших дочерей».

Ах да, вот эта штука: мужчины хотят, чтобы их дочери были в безопасности, подальше от парней вроде них самих, но почему-то на сожительниц это правило не распространяется. Меня всегда коробило от этого подхода; а что, не пережив что-то на собственной шкуре, другому сочувствовать нельзя? Почему мы не выступаем за право на безопасность для всех, не только для наших матерей и дочерей? Без отождествления, что, нет эмпатии? И вот еще какая штука с Джимми. Когда я говорила ему, что мне нужно побеседовать с Келли, услышать ее историю, пообщаться с его детьми и, может быть, с родителями, он сразу замолкал. Один раз я разговаривала с его отцом: мужчина был явно недоволен, что Джимми общается с журналистом. Он высказал это при мне. Спросил, указывая на меня: «Ты ей собрался всё про себя выложить?» Джимми сказал, что это не проблема, но его отец покачал головой. А потом, когда пришло время поговорить с его семьей, Джимми как будто растворился. Сказал, что не хочет их снова травмировать, и это мне понятно. Никто не хочет подвергать свою семью риску. Но я задала еще один вопрос: «Почему ты решаешь за взрослых женщин – дочь, мать, бывшую девушку – с кем им можно говорить, а с кем нельзя?»

И тогда Джимми перестал выходить на связь. Через некоторое время мне удалось пообщаться с Келли, его бывшей девушкой. Она согласилась говорить под запись. По ее словам, все общие друзья, члены семьи, все уже знали о них с Джимми. Келли называет себя «вводной историей» Джимми. Она понимает, что ее история стала частью пути Эспинозы к ненасилию и выздоровлению. Девушка не в восторге от того, что ей пришлось пожертвовать неприкосновенностью частной жизни, чтобы Джимми и другие неизвестные ей мужчины почувствовали себя лучше. Но Келли помирилась с бывшим мужем, вернулась к нормальной жизни и говорит, что больше никогда не потерпит мужских издевательств.

Она рассказывает, что Джимми был первым человеком, который хорошо к ней относился, по крайней мере, в начале. Он был богатым и обходительным, хотя Келли также назвала его «хищником». Через много лет, когда девушка наконец нашла силы от него уйти, ей говорили, что она от него «отмахивается». Келли чувствовала себя виноватой, но не вернулась. По словам девушки, сейчас ее дочь в отличных отношениях с отцом, но Келли тут ни при чем. У них с Джимми общий ребенок, и всё. Когда я спросила Келли, верит ли она, что Эспиноза и вправду изменился, девушка ответила, что верит, но еще она верит, что он может сорваться в любую минуту. И поэтому держится от него подальше.