А про оружие все они сказали, что хотели бы, чтобы у гражданских его было поменьше.
Вот этому я поверила.
Оружие делает работу полицейских в разы опаснее и гораздо менее предсказуемой и, в отличие от гражданских сторонников ношения оружия, все они прекрасно понимают, какой хаос их ждет, если участники конфликта вооружены. Как говорил мой бывший муж: «С оружием не ведут переговоров». По его мнению, если прибегнуть к дипломатии, шанс разрешить дело бескровно для всех, а не только для преступника, гораздо выше.
Мне всегда казалась подозрительной идея о том, что оружие может «спасти» любого и в любой ситуации. Оружие – пассивный инструмент; оно делает то, что велят люди, а им свойственно совершать ошибки. Представьте незаконное проникновение в дом: хозяин спит в кровати и, внезапно проснувшись, видит склонившуюся над ним темную фигуру незнакомца. Как в руках у хозяина оказалось оружие? Кто отключил сигнализацию? Как пуля попала в цель за считанные секунды? Может быть, в доме тишина; хозяин просыпается, залезает рукой под матрас, неслышно достает оружие, беззвучно отключает сигнализацию, бесшумно спускается вниз. Он слышит вора, но вор не слышит его. В тишине он замечает вора с телевизором в руках и стреляет. А, может быть, мы в кинозале. В темноте заходит парень, открывает стрельбу. У одного из зрителей – он хороший парень – тоже есть пистолет. Он тоже стреляет. Или, может быть, дело происходит в отеле. Парни открывают стрельбу. У десятка человек в толпе с собой пистолеты, но это хорошие люди. Хорошее оружие. Они стреляют в ответ. Как отличить хороших от плохих? Умышленное от случайного? Может быть, стрелок на заправке. А у парня в тойоте есть пистолет. Он хороший парень. И он тоже стреляет. А может, стрелок – подросток, а у другого подростка тоже с собой пистолет. Хороший мальчик с пистолетом. Хороший учитель с пистолетом. Откуда вы знаете, откуда я знаю, откуда кому-то известно, кто есть кто, у кого какое оружие? Всё происходит за несколько панических миллисекунд. Куда бежать, как спрятаться? Разве пластиковое сидение, покрытое тканью, остановит пулю? Или дверь машины? Дверь шкафчика? Колонка? Столешница из ДСП? Неважно, кто хороший, а кто плохой. Пулям всё равно. У всех известных мне историй домашнего насилия, в которых фигурирует оружие, есть одно сходство: отсутствие времени на размышление. Нож дает секунду форы. А пуля нет. Оружие многократно эскалирует опасность для всех вовлеченных сторон. Я вспоминаю ту женщину в Монтане, ту, что была на заседании рабочей группы по обзору смертельных случаев домашнего насилия, медсестру на пенсии с вязанием в руках, которая говорила: «Избавьтесь от треклятых пушек». Она знала, что больше чем у половины присутствующих в том самом зале с собой было оружие.
Несколько десятилетий исследователи и представители правоохранительных органов говорили о том, что вызовы по домашнему насилию – в числе самых опасных. И очевидно, что они наименее предсказуемы. Верно и то, что многие полицейские в нашей стране были убиты или ранены на таких вызовах. Согласно исследованию, охватывающему четырнадцатилетний период, за который был убит 771 полицейский (в среднем это пятьдесят в год), около 14 % были убиты на вызовах по домашнему насилию, и 97 % из них – застрелены[101]. В первые годы, когда я задавала тем полицейским, к которым меня прикрепляли, вопрос об опасности, они практически всегда отвечали, что вызовы по домашнему насилию – самые рискованные (иногда кто-нибудь также упоминал остановки автомобилей для проверки). Но в последние два – три года в отдельных случаях полицейские говорили, что теперь угрозу представляют активные стрелки. Для них это самый страшный сценарий. В докладе правоохранительных органов, посвященном анализу данных ФБР об активных стрелках в период с 2008 по 2012 годы, авторы установили, что в 40 % случаев преступник прекращал стрельбу после приезда полиции. В исследовании сделан вывод о том, что количество ситуаций с участием активных стрелков (СУАС) увеличивается, и эти случаи в настоящее время фигурируют среди наиболее смертоносных для полицейских[102]. В докладе нет упоминаний о том, что ситуации с участием активных стрелков, с которыми могут столкнуться полицейские, нередко начинаются с домашнего насилия.
Ограничить доступ гражданских к оружию хотят не только полицейские. Сегодня треть всех женщин в Соединенных Штатах живут в домах, где есть оружие, но лишь менее 20 % говорят, что благодаря этому чувствуют себя в большей безопасности, и более половины выступает за ужесточение контроля над стрелковым оружием в нашей стране[103]. При наличии огнестрельного оружия риск убийства подвергающегося жестокому обращению человека возрастает в восемь раз[104].
В 1996 году была принята Поправка Лаутенберга, направленная на то, чтобы запретить абьюзерам, осужденным за связанные с домашним насилием проступки, владеть огнестрельным оружием и приобретать его, но, согласно исследованию, эту поправку практически не применяют[105]. Важно отметить, что под проступком понимают как простую пощечину, так и чуть не приведшее к смерти жертвы удушение, в зависимости от штата. Штаты должны издавать собственные законодательные акты, обязывая абьюзеров сдать оружие, но в момент написания этой книги, только в шестнадцати штатах такие акты были вписаны в действующее законодательство[106]. Федеральный закон, как правило, не распространяется на тех, кто официально не зарегистрировал брак[107] (это часто называют «уверткой бойфренда»). Поправка Лаутенберга не распространяется и на сталкинг, а это значит, что сегодня в Америке десятки тысяч сталкеров легально владеют огнестрельным оружием[108].
Эйприл Зеоли, ведущий эксперт страны по оружию и домашнему насилию и доцент Мичиганского Государственного Университета, вместе с коллегой Дениэлом Вебстером изучили информацию по сорока шести крупнейшим американским городам, чтобы проверить, как повлияли эти ограничения по огнестрельному оружию на убийства интимных партнеров. Удивительно, но они обнаружили, что федеральный запрет на владение и приобретение огнестрельного оружия для осужденных за проступки, связанные с насилием в семье, не снизил количества подобных убийств[109]. Зеоли полагает, что такой результат обусловлен рядом причин, включая необеспечение исполнения судебных решений, неосведомленность местных органов о данных ограничениях, а также тот факт, что судьи некоторых штатов обладают широкой свободой действий, когда речь заходит о введении запретов. Сами законы тоже могут вводить в заблуждение. «Допустим, если в законе, согласно которому лицо не имеет права владеть огнестрельным оружием, не прописано, кто и каким образом должен изъять это оружие, где его хранить и кто за это платит… значит эти решения будут принимать местные органы власти… а это дает людям, которые могут быть не заинтересованы в соблюдении этого закона, большую свободу действий».
Однако эти законы действуют в тех двадцати четырех штатах, где имеются ограничения на огнестрельное оружие для преступников, против которых выписан охранный ордер, временный или постоянный. На данный момент в восемнадцати штатах также действуют законы, позволяющие полицейским конфисковать огнестрельное оружие прямо на месте инцидента домашнего насилия[110]. Согласно исследованию Зеоли, в городах, где законы об охранных ордерах четко прописаны и соблюдаются, количество убийств интимных партнеров снизилось на 25 %.
«Из оружия не обязательно стрелять» – говорит Тереза Гарвли, бывший прокурор и советник адвоката в AEquitas, ресурсе для прокуроров, работающих над законом о домашнем насилии. «Оружием угрожают, ведь с ним любая угроза выглядит убедительнее, оно создает нужную атмосферу для запугивания»,[111] – продолжает она. Оружие используют как грубую силу и как напоминание о том, кто здесь главный. Как Донте Льюис, который так сильно ударил свою девушку пистолетом, что у нее изо рта пошла пена. Каждый год в Соединенных Штатах фиксируют тридцать три тысячи случаев домашнего насилия с применением огнестрельного оружия – таких случаев гораздо больше, чем убийств интимных партнеров[112]. В присутствии оружия жертва полностью теряет возможность диктовать свои условия.
Один из наиболее распространенных аргументов в пользу владения оружием заключается в том, что так будет безопаснее для женщин. Не важно, запретите ли вы абьюзерам владеть оружием и покупать его; если они захотят причинить вред другому человеку, они найдут способ это сделать. Но, по словам Зеоли: «Это не так… будущие преступники не заменяют огнестрельное оружие чем-то другим»[113]. В леденящем душу заявлении, которое Дэвид Адамс представил Объединенному комитету по общественной и внут ренней безопасности, он сказал, что тоже решил проверить эту теорию в интервью с четырнадцатью убийцами. Адамс рассказал комитету, что: «Одиннадцать из двенадцати мужчин, которые применили огнестрельное оружие, заявили, что не будь оружия под рукой, они бы не стали убивать своих жертв».
«У многих жестоких абьюзеров уже есть мотив убить своего нынешнего или бывшего интимного партнера; давайте не будем упрощать им задачу»[114].
По словам Кит Груелл, безопасность огнестрельного оружия – одно из главных заблуждений по поводу роли оружия в домашнем насилии. «Оружие многократно увеличивает опасность для женщины, – рассказывает Груелл. – До того, как появляется оружие, женщина полагает, что так или иначе может повлиять на отношения, знает, что может убежать, запереть дверь спальни, или что-то в этом роде»[115]. Груелл отмечает, что, по мнению сторонников оружия, женщинам нужно вооружиться, а значит, начать вести себя так же, как их абьюзеры. Эта точка зрения снова переворачивает всё с ног на голову, обвиняя жертв в том, что они делают недостаточно для собственной защиты. «То, что женщины от природы не склонны стрелять в отца их детей – не недостаток их характера», – говорит Груелл. Она также замечает, что если бы когда-нибудь и направила на своего мужа-абьюзера пистолет, «он бы просто отобрал оружие, и посмеялся надо мной».
Благодаря моим поездкам на вызовы вместе с полицейскими, я поняла, что неважно, как часто старшие по чину рассказывают им о домашнем насилии, ведь на происходящее на улицах влияет культура конкретного отделения полиции и система ценностей конкретного полицейского. Субботним вечером в Монтане меня закрепили за полицейским, который работает в системе больше десяти лет[116]. После полуночи поступил вызов на «бытовуху». Наша служебная машина третьей подъехала к трейлеру. У пикапа стояла рыдающая женщина с распустившейся кичкой, а ее муж беседовал с несколькими полицейскими у дороги. Мужчина, с которым я приехала, назовем его Дэн, прошел мимо женщины прямо в трейлер. Двое детей в возрасте до пяти лет бродили туда-сюда. Еще один полицейский искал нож в поле за трейлером. Мужчина вызвал полицию, потому что женщина угрожала ему ножом. После звонка она выбежала и выбросила нож на поле. Оба участника конфликта находились в состоянии алкогольного опьянения.
К этому времени на место преступления прибыли восемь полицейских, и все они – белые мужчины. Женщина была одета в растянутую черную футболку и леггинсы. Она смотрела, как полицейские входят и выходят из ее трейлера, прочесывают поле и двор. Трое беседовали с ее мужем; к ней никто не обращался. «Он первый меня ударил», – сказала женщина, вытирая слезы. Я стояла у трейлера и делала записи.
Я посмотрела на женщину, показывая, что услышала ее, но мне не хотелось ничего говорить. Очевидно, она думала, что я – в полицейской команде. Женщина сказала, что схватила нож, чтобы защититься, потому что муж напал на нее после того, как они вернулись с вечеринки. В то же самое время девочка постарше, подросток, вышла из трейлера, взяла детей и завела их обратно. На женщине были травянисто-зеленые кроксы.
«Вы рассказали полиции?» – спросила я. Она кивнула. «Он бил вас раньше?» Опять кивок, лицо исказили рыдания. Я ждала, подойдут ли полицейские с вопросами, может быть, проведут оценку рисков, но никто не появился. И я сама задала женщине вопросы, которые помнила из анкеты оценки рисков. Ее душили? (Да). Дети от этого мужчины? (Нет). У него есть огнестрельное оружие? (Да). Он работает? (Да). Но затем подошел полицейский и сказал, что женщине следует пройти с ним. Я подошла к Дэну, который привез меня на место, и рассказала, что женщина утверждает, что этот мужчина избивал ее. Дэн кивнул. «К сожалению, в полицию позвонил он. Поэтому мы должны арестовать ее».
В этот момент из трейлера снова вышла девочка-подросток и начала кричать на полицейских. «Вы ее арестовываете?
«Это он нас вызвал», – ответил Дэн. Двое маленьких детей снова вышли на улицу. Страсти накалялись. Теперь женщина сидит на заднем сидении патрульной машины, смотрит в окно расширенными от ужаса глазами.
«Хотя бы не арестовывайте ее при детях! – сказала девочка. – Я их куда-нибудь уведу».