Дороти говорила Данн, что ничего плохого не сделала, так почему же именно ей нужно уйти? Она была уверена, что Вильям всё равно знает, где находятся практически все убежища, а потому прятаться от него бессмысленно. Она просто не уходила. Ни в этот раз, и никогда после. Позднее Данн отзовется об этом моменте «твою ж мать». «У нас не было плана для женщины, которая отказывается от убежища. Нашим планом было само убежище», – говорила она.

Ту воскресную ночь Дороти и Кристен провели в убежище Салем, а на следующий день отправились в суд с Данн и юристом центра. Суд предоставил ей запрет на приближение – с одной оговоркой: Вильям заявил судье, что ему нужен доступ к гаражу, чтобы пользоваться инструментами для работы. Поэтому судья позволил Вильяму брать инструменты из дома утром и возвращать их вечером. Это было необычным указанием, но за Вильямом не было замечено жестокости, и конечно же ему нужно было сохранять рабочее место, пока он с Дороти разрешал супружеские споры.

После суда Вильям ушел из дома. А Дороти и Кристен въехали обратно. Дороти жила в трехэтажном доме, первый этаж которого полностью занимал гараж. Он примыкал к небольшой соседской парковке. Здания стояли так тесно, что между ними и руки не протянуть. Арендованный дом Дороти был обшит белой вагонкой с зеленой отделкой; пролет расшатанной деревянной лестницы вел к узкой веранде с двумя входными дверями. Кризисный центр поменял замки, установил систему безопасности и предоставил Дороти и ее дочерям мобильные телефоны. Женщине также выдали цепочку на шею для обеспечения немедленного реагирования при опасности. Однажды вечером Дороти готовила ужин и случайно задела кнопку. Приехало полдесятка полицейских машин, и Дороти было очень неловко за ложный вызов, поэтому она перестала носить цепочку, оставив ее в спальне.

Через десять дней после возвращения Дороти вошла в гараж взять машину. Ей нужно было поехать на собеседование по работе в супермаркет. Неожиданно Вильям, у которого был запрет на контакты, схватил женщину сзади и зажал ей рот. «Не кричи, а то застрелю», – предупредил он. Кейтлин, их старшая дочь, услышала звуки борьбы и, сбежав вниз, увидела, что отец держит мать. «Изо рта у нее шла кровь, она казалась страшно напуганной, – напишет Кейтлин в показаниях. – Я оставалась там, рядом с отцом и матерью, чтобы ничего не случилось». Через два с половиной часа Вильям ушел. На следующий день Дороти подала в полицию заявление о нарушении Вильямом запрета на контакты; оно было принято Робертом Вайлом. Они долго разговаривали; это была их первая встреча. Она сказала Вайлу о муже: «Каждый раз, когда я вижу его, мне страшно».

По словам офицера, Дороти была спокойна и рассудительна. Она сказала, что в убежище ей придется жить в одной комнате с двумя дочерями, что позволит Вильяму убить всех троих, если он найдет их. В собственном доме, как она уточнила, больше вероятности, что «он убьет только меня». Вайл просто онемел: «Она по сути говорила: “Я готовлюсь к смерти, а что делаете вы?” У меня просто не было слов».

Вайл, которого друзья зовут Бобби, к моменту знакомства с Дороти уже два десятка лет работал в органах правопорядка, продвигаясь к должности следователя. Нередко именно его первым вызывали на места самых жестоких преступлений в округе: дети, убитые родителями, жены, убитые мужьями. В Эймсбери, Массачусетс, как правило, не совершалось спонтанных преступлений вроде стрельбы из проезжающих автомобилей, уличных ограблений и случайных убийств. Бостон всего лишь в часе езды – вот это место для спонтанных преступлений. Ну а Эймсбери – рабочий массачусетский городок. Скромное очарование маленьких скверов и выложенных красным кирпичом тротуаров. Образец колониальной эстетики Новой Англии. И всё же город печально выделяется самым высоким уровнем домашнего насилия в округе Эссекс. Особенностью убийств неизменно было близкое знакомство жертвы и преступника, что позволяло классифицировать эти преступления как домашнее насилие. Вайла такие случаи раздражали. Как и большинство служащих правопорядка, в полицию он пришел не для того, чтобы разрешать бытовые споры мужа и жены. По сути, он воспринимал это так: «Вы что, шутите? Мне опять ехать в этот дом?» И хотя случай Дороти, ее фатализм в отношении будущего, и предстал перед ним с угрожающей серьезностью, его мнение о домашнем насилии на тот момент оставалось прежним.

Вайл издал ордер на арест Коттера. 21 марта 2002 года Вильям в сопровождении юриста явился с повинной в суд округа Ньюберипорт. Данн утверждала: Коттер знал, что делает. Явившись в пятницу под конец рабочего дня с адвокатом, он продемонстрировал знание системы. Согласно истории правонарушений, Вильям пару раз проигнорировал правила дорожного движения и просрочил несколько чеков. У него была стабильная работа прокладчика кабелей, и он тренировал местную юношескую спортивную команду. В тот день судье не было известно о десятилетиях издевательств над Дороти, не знал он и подробностей нарушения запрета на приближение, у него не было информации о сталкинге и похищении Дороти. Судью не уведомили о том, что Вильям столкнул беременную Дороти с лестницы, что он душил ее телефонным шнуром. У прокурора в суде в тот день не было и показаний Дороти, запротоколировавших десятилетия издевательств. Возможно, знай Вайл, что Вильям появится в суде в тот день, он пришел бы сам, чтобы предоставить судье больше информации. Может быть, он позвонил бы сотрудникам суда и предупредил о Коттере, но у Вайла были только показания Дороти, полученные в день их встречи. Он знал, что муж внушал ей страх, но он не представлял масштаба. Данн была прекрасно осведомлена о ситуации, но с Вайлом они никогда не общались. Данн знала об издевательствах, которые Дороти пришлось вынести в последние недели жизни, но не сообщала о них полиции. На тот момент следователь Вайл не был знаком ни с кем из правозащитников местного центра по борьбе с домашним насилием, включая Келли Данн и Сьюзан Дубус, которые в последующие годы сыграют ключевую роль в его профессиональной деятельности. В суде никто не располагал достаточной информацией, чтобы начать за Коттером прицельное наблюдение.

Все эти критические нестыковки в системе, включая отсутствие коммуникации между уголовными и гражданскими органами, которое всё еще наблюдается не только в этом конкретном округе Массачусетса, но в других штатах и округах страны, нередко определяют, кому жить, а кому умирать. Сам факт рассмотрения насилия со стороны интимного партнера гражданским, а не уголовным судом, указывает на отношение нашего общества к этой проблеме. Первый в стране суд, получивший название «семейного», появился в Буффало, Нью-Йорк. В то время создание учреждения, где семьи могли урегулировать внутренние тяжбы, например, вопросы развода и опеки над детьми, не обращаясь в уголовный суд, было невероятной юридической инновацией. Однако в последующие годы такой подход привел к тому, что домашнее насилие стали рассматривать в одном ряду с другими семейными вопросами, вроде развода и опеки, и не выводили в разряд уголовных преступлений, каковым оно является. Представьте, что какой-то незнакомец душит человека телефонным проводом, сталкивает с лестницы, избивает, ломая кость глазницы. Жертвы домашнего насилия ежедневно претерпевают такие мучения, но я еще не встречала прокурора, который отнесся к подобным преступлениям в контексте домашнего насилия достаточно серьезно. «Меня поразило, что люди причиняют членам своей семьи вред, оставляют увечья, которые не осмелились бы нанести незнакомцу на улице или в пьяной драке», – рассказывает бывший прокурор из Огайо Эн Тамашаски. В день, когда Вильям Коттер явился в суд, он заплатил пятьсот долларов и был отпущен под залог через несколько минут после этого.

Пять дней спустя Вильям появился в доме Дороти, одетый в бронежилет и вооруженный перцовым баллончиком, наручниками, патронташем и обрезом. Кейтлин была в гостях у друзей, а Кристен, не подумав, открыла входную дверь. Услышав голос Вильяма, Дороти забаррикадировалась в спальне. Оттолкнув Кристен, Вильям рванулся к двери спальни, мгновенно выломал ее и выволок женщину оттуда. Кристен побежала наверх и позвала соседку, которая позвонила в службу спасения, такую тактику придумала Дороти, чтобы Кристен не пришлось испытывать психологический шок, заявляя в полицию на собственного отца. Полиция прибыла через несколько минут.

Порой эта сцена предстает для меня замершим кадром: вот Дороти, еще живая, ее держит в заложниках муж-агрессор, вот полицейские – не меньше половины всего штата, с заряженным оружием наготове. Теперь эту семью знали в отделении как благодаря инспектору Пулину, так и благодаря следователю Вайлу, после того как Дороти приходила к нему. Теперь Вайл понимал, что Коттер опасен, возможно, более опасен, чем кто-либо, и он сообщил об этом в участке, чтобы там были настороже. Тот самый момент: Вильям жив. Дороти жива. Диспетчер на проводе. Полиция у дома.

Может быть, именно эту сцену Дороти описала следователю Вайлу, представляя свою гибель в собственном доме? Ей было тридцать два, еще и полжизни не прожито. Женщина с чарующей внешностью актрисы 1940-х годов, как Хеди Ламарр или Лоретта Янг.

Было ли у Дороти время вспомнить тот роковой день, когда в свои пятнадцать она встретила парня, который поклялся, что полюбил ее с первого взгляда? Винила ли она ту прежнюю себя? Осознавали ли, как навязанная ей система ценностей толкает юных девушек к любви, твердит, что любовь побеждает всё? Задумывалась ли о том, почему мы так мало говорим о крушении отношений? Я не думаю, что любовь побеждает всё. В мире так много других вещей сильнее любви. Обязательства. Гнев. Страх. Насилие.

Перед моими глазами одиннадцатилетняя Кристен: она прячется под кроватью, не желая видеть происходящего. Невыносимая тяжесть сознания, что именно она впустила отца в дом. Подумала, что подруга пришла. Я потеряла свою мать, когда была примерно в возрасте Кристен. Это был рак. Вполне цивилизованная смерть, если можно так сказать. И мне понятна лишь доля бушующего отчаяния, которое испытала Кристен, то обещание, которое она в пылу момента, наверное, давала любым мыслимым невидимым богам, защитить свою мать. И вот что еще я понимаю: как бы ни ужасал сам краткий момент смерти, как бы ни преследовали потом воспоминания об этих хрупких последних секундах, утрата познается после, год за годом. Ее масштаб, ее жестокое «навсегда», стальные ворота размером со вселенную, закрывшиеся в мгновение ока.

Сцена оживает. Когда диспетчер перезвонил Кристен подтвердить, что полиция выезжает, Вильям ответил на звонок по телефону на первом этаже. Он потребовал у диспетчера отозвать наряд полиции, пригрозив, что иначе «кое-кому придется очень плохо». Его голос звучал угрожающе, но удивительно спокойно, как будто он всё еще считал, что происходящее – сугубо его личное дело, что всё это – большое недопонимание, вопрос, который он уладит сам. Первым у дверей дома оказался инспектор Дэвид Нойс. Он слышал крики Дороти: «Он убьет меня! Он убьет меня!» На Нойсе был бронежилет, курок пистолета взведен. Шел дождь. Все одеты по форме на случай дождя. Бронежилет, пояс с инструментами и дождевик затрудняли движения. Диспетчер, разумеется, не стал отзывать наряд. Нойс пинком выбил дверь в тот самый момент, когда Вильям выстрелил в Дороти. Инспектор вспоминает, что вспышка на мгновение ослепила его, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Вильям направил обрез на себя. Сохранилась аудиозапись всей этой сцены. Крики Дороти как фоновый звук, мгновенно оборвавший их хлопок, а потом мужские голоса, отрывисто отдающие приказы. И весь этот хаотичный гул перекрывается одним воплем: «Не-е-е-е-е-ет!», выкрикнутым в трубку одиннадцатилетней девочкой.