Само здание расположено в одном из фешенебельных районов округа Колумбия, где с окраин подступает джентрификация, и потому доступное жилье, а округ Колумбия пятый по дороговизне город страны – сейчас найти всё труднее. На данный момент ежемесячная средняя стоимость аренды однокомнатной квартиры превышает 2200 долларов[120]. Это проблема всех американских городов, особенно актуальная для тех, где бюджетное строительство идет быстрыми темпами: Сан-Франциско, Нью-Йорк, Бостон, Вашингтон, Чикаго, Лос-Анжелес и многие другие.
«Исторически сложилось так, что если жертва домашнего насилия обращалась в городские службы за помощью или убежищем и объясняла отсутствие крыши над головой домашним насилием, ее переадресовывали в приют жертв домашнего насилия, поскольку эти службы не занимались такой проблемой», – рассказывает Хаксило. «А система убежищ жертв домашнего насилия была столь неразвита и вместимость ее была настолько мала, что, когда истекало время пребывания жертв в убежищах, они вновь обращались в службы приема семей за помощью с жильем. Однако узнав, что женщина находится в убежище, сотрудники службы не могли признать ее бездомной».
По утверждению Хаксило, чтобы обойти это препятствие, программы практиковали исключение жертв из числа участников тех программ, которые обеспечивали жилье, чтобы жертвы могли с полным юридическим основанием причислить себя к бездомным и нуждающимся в жилье. Для многих это означало замкнутый круг: бездомность и насилие, затем снова убежище, бездомность, насилие и вновь убежище. По данным рабочей группы под эгидой Коалиции против домашнего насилия округа Колумбия, на сегодня треть бездомных женщин в округе не имеют жилья именно из-за насилия в семье.
В кабинете Хаксило стены покрашены фиолетовым, а потолок – красным. На ней оливковое платье-футляр, так что из-за контраста цветов кажется, будто она парит. Волосы заплетены в косы и украшены яркой косынкой. По ее воспоминаниям, в 2006 году в городе было только два убежища, которые в общей сложности могли предоставить сорок восемь спальных мест для женщин и детей (мужчины не допускались). При этом в полицейские участки в год поступало больше тридцати одной тысячи обращений по поводу домашнего насилия (в Вашингтоне домашнее насилие стало классифицироваться как преступление только в 1991 году)[121]. Два основных учреждения округа Колумбия – «Дом Милосердия» и «У сестры» – ежегодно предоставляли помощь тысяче семистам жертвам. Между потребностью и реальной помощью зияла гигантская, безграничная пропасть.
На тот момент Хаксило оставила должность заместителя директора агентства «У сестры» и начала работать в Агентстве насилия в отношении женщин. Когда объединению групп по борьбе с домашним насилием удалось убедить городской совет округа Колумбия, что округу крайне необходимы убежища, совет ассигновал миллион долларов на строительство дополнительного безопасного жилья. Если обычно финансирование – извечная проблема некоммерческих организаций, то здесь всё устроили проще некуда: любой желающий решить очевидную и значимую социальную проблему мог воспользоваться готовым банковским счетом. Простой рецепт: потребность плюс финансирование.
Но за финансированием никто не обращался. Крайне необычная ситуация: огромный потенциал финансирования и отсутствие заявок.
Перед Хаксило, которая прекрасно ориентировалась в сообществе учреждений против домашнего насилия в округе Колумбия, встал вопрос, почему так происходит. Она создала несколько рабочих групп, которые потратили четыре месяца на выяснение проблемы. Всё оказалось до умопомрачения просто: существующие агентства по борьбе с домашним насилием были столь загружены ежедневной работой, потребность в них зашкаливала, и просто не было сотрудников, которые могли бы ежедневно и ежечасно заниматься столь масштабной новой программой. Это совсем необязательно означало отсутствие видения; скорее всем эти учреждениям на личном и коллективном уровне просто не хватало персонала. Поэтому Хаксило обратилась к своему начальнику в агентстве по оказанию помощи жертвам со словами: «В этом вся моя страсть, любовь моей жизни. Если вы не против, я создам некоммерческую организацию и всем займусь сама».
Сегодня Хаксило вспоминает об этом со смехом: «Я запустила некоммерческую организацию задом наперед».
За шесть месяцев ей удалось создать совет директоров, уладить все вопросы с документами, регулирующими статус ее некоммерческой организации, написать заявку на грант, найти спонсора и помещение для аренды. По словам Хаксило, она нерелигиозна, но тот факт, что столь многое уладилось так быстро, заставило ее думать, что «произошло нечто непостижимое».
В июле 2007 года агентство против домашнего насилия DASH под руководством Хаксило заключило контракт на пользование помещением, где мы и встретились с ней летом 2017 года. Он получил название «Cornerstone Housing Program». Только через три года решились проблемы с ремонтом здания, наймом персонала и планированием программы, что позволило начать прием первых клиентов и их детей. Тем временем Хаксило организовала еще несколько рабочих групп, которые подтвердили то, что ей и так было известно: многие выжившие либо обосновывались в системе убежищ для бездомных, либо возвращались к агрессорам из-за отсутствия выбора жилья. В зависимости от цитируемого исследования, количество женщин, подвергшихся домашнему насилию, варьирует от 25 до 80 %. И ситуация ухудшается. В тех городах, где полиция может выдавать уведомления об обращении в участок по поводу правонарушений в конкретном доме, домашнее насилие оказывается главной причиной выселения. В своей книге «Изгнанные» Мэтью Демод пишет, что в Милуоки уведомления о случаях домашнего насилия превышают по количеству все остальные уведомления о правонарушениях (такие как нарушение общественного порядка или незаконный оборот наркотиков) и 83 % домовладельцев, получивших эти уведомления, либо выгоняли жильцов, либо угрожали их выгнать. Это означает, что жертвы издевательств не только с меньшей вероятностью вызовут полицию в следующий раз, но могут быть вторично подвергнуты унижению через выселение. Демод вспоминает, что шеф полиции Милуоки был ошарашен ростом количества убийств в результате домашнего насилия; она сообщает, что «правила его отделения предлагали подвергшимся избиению женщинам сделку с дьяволом: либо молча принять издевательства, либо вызвать полицию и столкнуться с угрозой выселения».
Сразу после открытия Корнерстоун Хаксило с удивлением узнала, что в DASH поступает не меньше звонков от правозащитников из других агентств по борьбе с домашним насилием и из социальных служб, чем от женщин, подвергающихся издевательствам и нуждающихся в жилье. Правозащитники говорили: «Вот прямо передо мной жертва [домашнего насилия] и я не знаю, что делать». Хаксило поняла, насколько разобщены службы по борьбе с домашним насилием и службы по предоставлению жилья, насколько не отлажена их коммуникация и совместная работа. «В результате жертвы проваливаются в трещины такой системы», – говорила она, описывая непрекращающийся ад, в который превратилась жизнь многих потерпевших.
Занимаясь программой Корнерстоун, Хаксило начала искать временное социальное жилье для расселения жертв; по сути это просто здания, об аренде которых DASH договаривалась для своих клиентов. На рынке недвижимости Вашингтона с его непомерно взвинченными ценами социальное жилье для расселения пользуются постоянным спросом, поэтому DASH приходилось искать доступные варианты и готовых к партнерству домовладельцев в удаленных пригородах. В то же время, в ситуации, когда доступное жилье по всей стране становится для выживших жертв дорогой к стабильности, по свидетельству Хаксило, агентство по жилищному строительству и градостроительству (АЖСГ) отказывается от временного жилья, находя его непомерно дорогим с точки зрения соотношения цены и качества. Вместо этого агентство отдает предпочтение так называемому «быстрому переселению», которое предполагает периодическое помещение выживших жертв домашнего насилия на четыре – шесть месяцев в субсидируемое жилье.
По словам Хаксило, многим людям этого времени попросту не хватает. Нередко жертвы обременены значительными долгами, агрессор набрал кредитов на их имя, или у них долгое время нет работы. Бывает, что они хотят получить диплом об образовании или профессиональном обучении. DASH два года платил аренду за них. Иногда они могут подать заявку на продление срока выплаты еще на шесть месяцев, после чего DASH предлагает участие в проекте, обеспечивающем частичную субсидию на аренду жилья в течение еще двух лет. Но, по мнению Хаксило, даже этого времени порой недостаточно. Я задумываюсь о Мишель Монсон Мозур и ее видении своего выживания. Она посещала школу, пыталась всё устроить, чтобы выкупить дом у своего отца и со временем взять кредит на свое имя, собиралась получить должность медсестры. Как много бы она успела за четыре или шесть месяцев?
Эта обеспокоенность понятна Хаксило, но она знает, что вынуждена работать в реальном мире, а не в мире своей мечты. Как только появится возможность, она воплотит мечты в реальность. Сегодня Хаксило разрабатывает общенациональную модель (NASH – Национальный альянс безопасного жилья) на основе того, что создала в рамках DASH. В 2013 году она сообщила мне, что запустила новую пилотную программу, которая полностью изменила ее представления о выживании в ситуации домашнего насилия. Программа получила название Survivor Resilience Fund, и в этом вся идея: резерв денежных средств для помощи выжившим. «Традиционно считается, что если жертва хочет выйти из ситуации, ей следует уйти из дома, сорвать семью с насиженного места и начать всё с начала, что, как правило, означает приход в убежище и необходимость найти еще какое-то долгосрочное субсидируемое жилье, новую работу, новую школу, собрать новую жизнь по крупицам», – говорит Хаксило. Именно с этим и столкнулась Дороти Гвинта-Коттер и ей подобные. Но в ходе пилотного проекта Хаксило обнаружила, что многие жертвы вполне способны оплатить жилье, однако сталкиваются с краткосрочным финансовым кризисом. Возможно, у них не хватает денег на гарантийный вклад или внесение платы за первый месяц аренды; или возможности обставить жилье, куда они переселились. Может быть, агрессор превысил задолженность по их кредитной карте. Как бы ни складывалась ситуация, Survivor Resilience Fund – возможность преодолеть первую крупную финансовую преграду, не покидая привычного окружения.
По признанию Хаксило, такой подход означал для нее полное изменение парадигмы, поскольку до этого вся ее работа была сосредоточена на убежищах или временном жилье. Она говорит, что, по сути, предлагаемые средства позволяют пережившим домашнее насилие не потерять крышу над головой. Но этот фонд позволил Хаксило понять, что традиционный взгляд на проблему не всегда соответствует истине, что выжившие не хотят отрываться от привычного окружения, многие даже не хотят уходить от своих мучителей. Они стремятся к безопасности, желая в то же время, чтобы у их детей были оба родителя, поэтому фонд дает им возможность создать собственный дом в своем привычном сообществе и во многих случаях избежать обращения в органы правопорядка. Хаксило утверждает: «Когда выжившие имеют шанс заработать, у них больше оснований требовать безопасности и справедливого отношения».
Под конец нашей встречи Хаксило устраивает мне небольшую экскурсию по Корнерстоун. Он открылся для постояльцев в 2010 году, сегодня в комплексе сорок три помещения: студии и однокомнатные квартиры; DASH покрывает расходы в течение двух лет – достаточно, по мнению Хаксило, чтобы постояльцы смогли уладить финансовые проблемы, выплатить долги и по возможности скопить немного денег на собственные нужды, например, борьбу с зависимостями или устройство детей в школу. В одном из отделений есть небольшой тренажерный зал с телевизором и двумя общими игровыми зонами для детей – одна для маленьких, другая для детей постарше, и игровая площадка во дворе. Дважды в неделю волонтеры-игротерапевты и двое выпускников Школы искусства и дизайна Коркоран на некоммерческой основе проводят занятия по арт-терапии с детьми.
На стенах цокольного этажа детские рисунки размещены профессиональными монтажниками выставочных стендов; Хаксило также рассказывает о регулярных программных арт-шоу, на которых дети выступают в роли гидов. Полы в отделениях из твердой древесины, помещения оснащены эргономичными кухнями со свежим ремонтом, большие окна выходят на улицу: солнечный свет проникает сюда и в этот влажный летний день.
Корнерстоун обеспечивает мгновенную помощь: это не самое прекрасное место для жизни, но оно дает независимость. Хаксило сравнивает его с первой собственной квартирой по окончании колледжа. Но этот комплекс совсем не похож на убежище, где всё общее, и чтобы чем-нибудь воспользоваться, приходится со всеми договариваться. У семей есть личное пространство; большинство из шестидесяти детей, живущих здесь одновременно, даже не знают, что участвуют в программе против домашнего насилия. Отделения Корнерстоун – визуальное воплощение надежды. Надежды на то, что для жертв и их детей есть будущее без домашнего насилия. Другими словами: личная свобода расширяет возможности.
В огне
Я сижу в бледно-зеленом кресле у овального стола в конференц-зале центра Ньюберипорт. Слева от меня во главе стола Келли Данн в черной юбке и туфлях без каблуков, кончики волос обесцвечены. Перед ней – стопка манильских папок. Напротив сержанта полиции Ньюберипорта Хоуи Адамса расположился инспектор Вайл, который только что вернулся из отпуска. На нем шорты цвета хаки и кроссовки. По загару Вайла видно, что лето на исходе. За окном, совсем рядом, река Мерримак впадает в Атлантический океан, белые парусники покачиваются на аквамариновых волнах на фоне неизменно летнего пейзажа Новой Англии. Рекламные баннеры приглашают понаблюдать за китами, в путешествия на остров Плам. Ньюберипорт, некогда запущенный фабричный городишко, теперь расцвел: открылись бутики, рестораны натуральных продуктов, местные галереи пользуются успехом. За одним столом собрались представители службы надзора за условно осужденными, досрочно освобожденными, работники отделения полиции Мерримак, делегаты групп профилактики рукоприкладства, местных больниц. Данн и ее коллега Кейт Джонсон ведут совещание.