(Le Chat et le Rat)
Когда-то Кошка-баловница,
Печальница-Сова, грызунья-Мышь
Да кумушка-Куница,
Народ враждебный все, любя лесную тишь,
Привыкли навещать дупло склоненной
Сосны, затерянной в глуши.
Однажды, как они сошлись в завороженной
Тиши,
Там человек раскинул сети.
Выходит Кошка на рассвете
Охотиться. Сквозь дремь толпящихся теней
Тенет не видно ей,
И в западню она попала.
Тут Кошка ну кричать, — и Мышка прибежала.
Одна — в отчаяньи, другая — весела:
Ее смертельный враг отныне враг бессильный.
Рыдая, Кошка начала:
"Твой нрав умильный,
Твоя сердечность, милый друг,
Давно, давно гремят вокруг.
Взгляни: неопытность меня теперь сгубила…
Ах, выручи меня из смертной западни!
Тебя, одну тебя из всей твоей родни
Я беззаветно так любила!
Как, благодарная, я славила богов,
И нынче вышла я им вознести моленья,
За доброту твою всевышним приношенье;
Но сеть опутала. В тебе — мое спасенье,
Перегрызи узлы сетей…"
"А что ты дашь мне?" — Мышь спросила.
"Клянуся! — та проговорила.
Клянусь быть вечною союзницей твоей,
Располагай, как хочешь, мною!
От всех твоих врагов я помогу и всем:
Куницу съем
И схимницу-Сову: они всегда с тобою
Враждуют…" Мышь в ответ:
"Тебя освободить?! Не так глупа я, нет!.."
И к норке Мышь уходит.
Глядит, Куница у дупла,
Мышь — выше по сосне, и здесь Сову находит:
Со всех сторон беда пришла!
Грызунья к Кошке воротилась,
И над сетями так трудилась,
Что удалось, в конце концов,
Ей Кошку вырвать из оков.
Тут Ловчий в лес вошел. В единое мгновенье
Союзники-друзья скорей дерка! Потом
Однажды Кошка в отдаленьи
Заметила, что Мышь держалась, как с врагом,
С союзницей своей. "Сестрица! — в умиленьи
Ей Кошка говорит. — Приди на грудь мою,
И знай, мне это опасенье
Обидно; на меня, союзницу свою,
Ты как на злейшего врага теперь взираешь.
Иль думаешь, что я обет забыла свой,
Спасенная тобой?"
"А я, ты полагаешь,
Тут Мышка, ей в ответ, — забыла норов твой?"
Какой союз ни будет,
Он ведь к признательности Кошку не понудит.
Возможно ль ввериться союзу, если он
По принужденью заключен?
П. Порфиров
Из Бидпая и Локмана, как и предыдущая басня. На русский язык отдаленно переведена Жуковским ("Кот и Мышь").
165. Водопад и Река
(Le Torrent et la Rivière)
С ужасным шумом низвергался
Ручей кристальною стеной
С горы высокой и крутой,
О камни с пеной раздроблялся,
Кипел, крутил песок, ревел
И в берегах стрелой летел;
Ни птица, ниже зверь, к нему не приближались,
И ноги смертного в него не опускались.
Нашелся наконец
Один отважный молодец,
Который на коне через него пустился:
Он от разбойников бежал,
И смелым от боязни стал.
До бедр конь только замочился,
И вынес на берег противный седока.
Разбойники за ним. Он лошадь погоняет;
Скакал, скакал и видит, что река
Ему дорогу пресекает.
Река была не широка,
Притом весьма тиха, как зеркало гладка:
Итак, он смело въехал в воду.
Но что ж? в мгновение одно
Пошел с конем на дно,
И на съедение немых достался роду.
Иной угрюм, суров, сердит,
Шумит, но только не вредит;
Другой так смирен, тих и на речах прекрасен,
Но он-то и опасен.
А. Измайлов
Заимствована из сборника Абстемия (прим. к б. 24). Кроме Измайлова, басня переведена на русский язык Сумароковым ("Река и Лужа").
166. Воспитание
(L"Éducation)
Бaрбос и Цезарь, два родные брата,
Происходившие от знаменитых псов,
Двум разным господам досталися когда-то.
Один охотился среди густых лесов,
На кухне брат его нашел себе жилище.
Благодаря различной пище,
Те качества, которыми равно
Их наделила мать-природа,
В одном все крепли год от года,
В другом же было им заглохнуть суждено:
Здесь не было на свойства эти спроса.
Мальчишка дал ему прозвание Барбоса,
Меж тем как первому из братьев удалось
Стать Цезарем среди собачьего народа.
Был не один кабан и лось
Затравлен им. Высокая порода
Оберегалась в нем, и строго потому
Неравный брак был возбранен ему:
Лишь чистокровное он произвел потомство.
Зато, отсутствию забот благодаря,
Сводил Барбос случайные знакомства,
Своею нежностью, кого пришлось, даря,
И населил своим плебейским родом
Он всю страну. Вертельщиков-собак
Он предком был: они, как знает всяк,
Для цезарей прямым служили антиподом.
Не всякий сын в отца. Отсутствие забот,
Привычка к грубому простому обхожденью
Все неизбежно к вырожденью
С теченьем времени ведет.
Культура и уход не праздные вопросы,
И где заброшены природные дары,
Там с незапамятной поры
Из многих Цезарей выходят лишь Барбосы.
О. Чюмина
Идея басни заимствована у Плутарха из его сочинения "Как нужно воспитывать детей".
167. Собаки и ослиная туша
(Les deux Chiens et l"Âne mort)
Собака каждому, конечно, уж знакома,
Как добрый друг людей, как верный сторож дома;
А я скажу вам, что она
Жадна до крайности и очень не умна.
Вот вам пример: два пса однажды увидали,
Что волны по морю ослину тушу гнали.
"Кум, — говорит один, изволь-ка посмотреть:
Добыча, право ведь, на диво!"
А кум ему в ответ: "Отменная нажива!
Но как нам ею завладеть?
Туда добраться — дело небольшое,
А вот назад…" — "Все брешешь ты пустое!
Авторитетно первый перебил.
К чему нам тратить столько сил,
Когда достать ее мы можем проще вдвое:
От моря стоит нам настолько лишь отпить,
Чтоб дно под тушей осушить,
И через час мы будем уж у цели;
А там пируй хоть две недели!"
Проект, как видите, во всем хорош и прост,
В успехе ж тени нет сомненья,
И остроумный пес, задравши кверху хвост,
Немедленно взялся за исполненье,
За ним и кум, — и ну вдвоем
Давай что мочи есть стараться:
Торопятся, сопят, дохнуть и то боятся;
И кончили разумники на том,
Что уровня воды понизить не сумели,
А с перепою оба тут же околели.
Так точно создан человек:
Чуть что-нибудь вдали его приманит,
О сбыточности он и рассуждать не станет,
И зачастую весь свой век,
Недостижимого достичь стараясь силой,
Кончает преждевременной могилой.
Да, чтоб во всем послушным быть мечтам,
Нам мало обладать двумя руками!
Займемся же такими лишь делами,
Которые посильны нам.
Г–т
Из Эзопа и Локмана (прим, к б. 140 и б. 19).
168. Демокрит и Абдеритяне
(Démocrite et les Abdéritaines)
Бессмысленную чернь я презирал всегда.
Какою мелкою, пустой, несправедливой
Она мне кажется тогда,
Когда все меряет своею маркой лживой
И судит по себе достоинства в другом.
Все это Демокрит познал во дни былые:
Безумцем ведь его сочли умы пустые.
Презренная толпа! Да, впрочем, странно ль то?
В отечестве своем ведь не пророк никто.
Глупцы все эти люди были,
А Демокрит — мудрец из мудрецов.
И что же, наконец? Безумцы снарядили
Гонцов,
Чтоб Гиппократа те к больному пригласили
Его рассудок исцелить.
В слезах и голосом убитым
Гонцы так стали говорить:
"Безумье властвует отныне Демокритом!
Да, чтение с ума свело его, поверь,
И что ж? не более мы чтим его теперь.
Число миров, толкует, бесконечно,
И, может быть, они полны
Бесчисленных существ, подобных мне. Так вечно
Он бредит, и еще другие видит сны:
Каких-то атомов сюда же приплетает,
Невидимых фантомов, он
И с места не сходя мечтает
Измерить небосклон,
Вселенную познать, себя не сознавая…
Он прежде хоть с людьми беседовать умел,
Теперь толкует он с собой лишь. Возрастая,
Безумье перешло предел!
Приди, божественный из смертных!.."
Этой речи
Не верил Гиппократ, но все ж пустился в путь.
Подчас какие в жизни встречи
Устраивает рок! Он пожелал столкнуть
Друг с другом мудрецов нежданно.
В тот миг, как Демокрит трудился неустанно
Над самой важною из всех своих идей:
Где у животных и людей,
В сердцах или в мозгу, таится ум?
Философ
Сидел под деревом тенистым, над ручьем,
О мышленьи томясь тревогою вопросов;
Лежала груда книг кругом,
И, погружаяся, как и всегда, в их чтенье,
Он не заметил друга приближенья.
Конечно, краток был привет друзей моих:
Не тратят мудрецы часов в речах пустых.
Про разум и людей друзья потолковали
И перешли к морали…
Мне не к чему писать о речи той,
Что мудрецы вели между собой:
Довольно, кажется, рассказанного мной,
Чтоб видеть, что народ — судья, увы, негодный!
Тогда какая ж правда есть
В словах, что мне пришлось прочесть,
Где Божиим зовется глас народный?
П. Порфиров
Сюжет басни есть анекдот, рассказанный в одном из писем Гиппократа, достоверность которого (письма) подвергается, впрочем, сомнению. Абдеры, родина Демокрита, небольшой фракийский городок, жители которого славились туповатостью. Как известно, Демокриту приписывается учение об атомистическом строении мира.
169. Волк и Охотник
(Le Loup et le Chasseur)
Страсть к накоплению сокровищ,
Ты — худшее из всех чудовищ!
Глядишь, как на ничто, на милости богов!
Ужели тщетно силой слов
Сражался я с тобой неутомимо?
Ужели, глух к словам моим неумолимо,
Как ранее к речам мудрейшего, во век
Себе не скажет человек:
"Довольно! Я хочу изведать наслажденье!",
Тебе осталось жить недолго. Поспеши,
Даю тебе совет подобный от души;
Он стоит целого, поверь, произведенья.
"Я жить начну". — Когда? — "Вот с завтрашнего дня".
Нет, Друг, послушайся меня,
Смерть может захватить тебя на полдороге,
Начни сегодня же; иначе могут боги
Тебе конец послать в единый миг,
Какой Охотника и Волка здесь постиг.
Охотник, натянув у лука тетиву,
Оленя положил стрелою на траву
С убитою им раньше ланью.
Подобною довольствоваться данью
Конечно бы Охотник каждый мог;
Но вепря видит наш стрелок
И, жадный до подобной дичи,
Он не откажется от лакомой добычи:
Желает вепря он на месте положить.
Хоть парки ножницы перерезают нить
С большим усилием, стрелою пораженный,
Однако, падает кабан изнеможенный.
Довольно жертв? Но что же утолит
Завоевателя громадный аппетит?
При виде жалкой куропатки,
Он вновь натягивает лук.
Тогда кабан, в себя пришедший вдруг,
Кидается к нему, собравши сил остатки,
И, растерзав того, кем был он поражен,
На трупе у врага, упившись местью сладкой,
Благословляем куропаткой,
Сам издыхает, отомщен.
Начало басни к людям жадным
Вполне относится; что до ее конца,
То он касается скупца.
Волк мимо проходил, и видом безотрадным
Был восхищен. Судьбу благодаря:
"Фортуна, ты вполне достойна алтаря!
Воскликнул он. — Четыре целых трупа!
Но их беречь должно; набрасываться — глупо;
Когда еще найдешь подобный же запас!
(Не все ль скупцы так молвят и у нас?)
Одно, два, три, четыре тела!
На столько же недель, на месяц хватит смело.
Примусь за них дня через два.
Но из кишки вот эта тетива,
И ею закусить могу я несомненно!.."
За лук берется Волк зубами, но мгновенно
Стрела взвилась, — она летит в него,
Пронзая внутренность его.
За вывод мой стою я неизменно,
Те два глупца — живой пример тому;
Их той же участи постигла беспощадность:
И скупость принесла погибель одному,
Другого же сгубила жадность.
О. Чюмина
Заимствована из Бидпая и Локмана (прим. к б. 140).
Книга IX
170. Нечестный Сберегатель
(Le Dépositaire infidèle)