«Будьте хоть на один момент истинно русским человеком – застрелитесь!» Адъютант барона Унгерна или русский маркиз де Сад

Записки есаула Блохина, хранившиеся в Русском зарубежном историческом архиве в Праге, а после Второй мировой войны переданные в Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д 252, л. 1—199), – это уникальный документ об эпопее барона Унгерна. Впервые на них обратил внимание С. Л. Кузьмин, опубликовавший фрагменты этих записок в своей биографии барона Унгерна[15]. Однако он считал этот источник не слишком достоверным и опубликовал далеко не самые интересные фрагменты. По мнению Кузьмина, авторами записок является есаул Блохин, упоминаемый в «рапорте» польского писателя и журналиста Фердинанда Оссендовского[16]. В тексте этого рапорта, датированного апрелем – маем 1921 года, упоминается «есаул Блохин, который принес разложение в хатгальский отряд Казагранди, а потом убежал». Здесь упоминается отряд полковника Н. Н. Казагранди, который некоторое время стоял в монгольском поселке Хатгал. Позднее в Улясутае Блохин будто бы «прямо при солдатах говорил, что надо всех старших офицеров положить, даже бить нагайками, а который переживет всех остальных – того и поставить командиром отряда»[17].

Однако скорее приходится предположить, что «Блохин» – это псевдоним, вполне возможно, взятый автором в честь есаула Блохина, служившего в отряде Казагранди и упомянутого в докладе («рапорте») Оссендовского. Этот рапорт мемуарист «Блохин» упоминает в тексте своих записок. Но вряд ли автор данных мемуаров – это тот Блохин, которого упоминает Оссендовский. Ведь служивший у Казагранди есаул Блохин непосредственно под началом Унгерна не служил, иначе бы Оссендовский наверняка отметил бы наличие его в унгерновском штабе. Между тем Блохин в своем труде «Боевые операции барона Унгерна-Штернберга в Монголии» гораздо подробнее описывает деятельность самого барона и события в местах пребывания его штаба, чем деятельность отряда Казагранди. В тех случаях, когда речь идет о событиях, связанных с Казагранди, например, об обстоятельствах убийства доктора Гея, события даны скорее не глазами членов отряда Казагранди, а глазами унгерновцев, прибывших вместе с поручиком Сергеем Гордеевым, чтобы уничтожить Гея. При этом многие детали выглядят фантастично, но другие совпадают с показаниями других источников, причем таких, которых в 1926 году мемуарист знать не мог. Кроме того, в объяснительной записке он фактически утверждает, что был адъютантом Унгерна, каковым упоминаемый Оссендовским Блохин ни в коем случае не был. Но адъютант у Унгерна был, и звали его Алексей Макеев. Он оставил целый ряд мемуаров об Унгерне[18]. Кроме того, эмигрировав в США, он выпустил мемуары под псевдонимом «поручик (или сотник) Валентин Тихонов»[19]. Она стала бестселлером в жанре ужасов и ее сравнивали с романом Владимира Познера на ту же тему «Кровавый Барон». Не исключено, что в середине 30-х годов, а может быть, и раньше, он перебрался в Америку, но неизвестно, под каким именем он жил там. Не исключено, что и книга Дмитрия Алешина «Азиатская Одиссея», изданная в США в 1940 году и в странах Британской империи в 1941 году[20], – это еще один вариант мемуаров Макеева, благо, что адъютант Унгерна там охарактеризован весьма положительно, а Унгерн называется «богом войны». Замечу, что в мемуарах Тихонова и Алешина Макеев назван лейтенантом, т. е. поручиком или сотником, а в очерке Макеева «Ночной визит» автобиографический герой именуется «есаул А.» (Алешин?).

По всей вероятности, Макеев также является автором мемуаров, написанных от имени некоего Г. Голубева[21]. Вероятно, псевдоним взят в честь служившего в Азиатской дивизии интендантом статсткого советника Г. П. Голубева. Эпизод с тем, как Голубев вынужден был выпороть свою жену, а потом был выпорот сам, есть в мемуарах А. С. Макеева. С мемуарами Блохина и Макеева у Голубева совпадают описания взятия Урги, террора, установленного там контрразведкой Унгерна, предшествовавшее захвату Урги сожжение прапорщика Чернова, а также описание штаба Унгерна и его начальника – военного чиновника Ивановского. Как установил его племянник И. М. Маркелов, начальником штаба Унгерна был Кирилл Николаевич Ивановский (1886–1942), сын профессора Казанской духовной академии, окончивший юридический факультет Казанского университета и умерший в Омской тюрьме 30 августа 1942 года, через четыре дня после вынесения смертного приговора[22].

Алексей Макеев, писавший под фамилиями Голубев, Макеев, Блохин, Тихонов и Алешин, оказался автором наибольшего числа мемуаров об Унгерне. То, что бойцы Азиатской дивизии знали унгерновского адъютанта под фамилией Макеев, вовсе не означает, что это его настоящая фамилия. Она может быть любой из пяти перечисленных или какой-нибудь шестой, нам неизвестной. Макеев, несомненно, был забайкальским казаком и есть шанс найти его послужной список в делах личного состава одного из забайкальских полков. Тогда мы сможем установить его подлинную биографию до 1917 года.

Макеев-Блохин писал свои записки, переданные в Пражский архив без расчета на публикацию, поэтому был в этом своем наиболее раннем по времени мемуарном очерке наиболее раскован как в передаче реальных фактов, так и в полете фантазии. Чтобы создать у издателей и архивистов впечатление, что его мемуары под разными фамилиями написаны разными лицами, он менял фамилии действующих лиц, а также детали описываемых событий. Например, сожженный живьем прапорщик у Блохина назван Попов, и сжигают его в одежде, тогда как у Макеева и Голубева прапорщик именуется Чернов и сжигают его голым. Замечу, что Черновым несчастного прапорщика именуют и другие мемуаристы – Б. Н. Волков, Н. Н. Князев и М. Г. Торновский, так что скорее всего это была его настоящая фамилия[23].

Вообще же, как справедливо отмечает российский историк Д. Р. Касаточкин, воспоминания об Унгерне и Азиатской дивизии «в основном, оставили колчаковцы и каппелевцы, влившиеся в ряды дивизии после захвата Урги. Офицеры «унгерновского производства» или так называемые даурцы, «коренные даурцы» (служившие у барона в Забайкалье) в отличие от вышеупомянутых, были люди малообразованные, часто практически совсем неграмотные, так как Р. Ф. Унгерн очень часто производил в офицеры бывших урядников»[24]. Мемуары Макеева – это одни из немногих мемуаров «коренных даурцев».

Поскольку Макеев был единственным из мемуаристов, столь близко стоявших к Унгерну и непосредственно участвовавший в деятельности контрразведки во главе с полковником Л. Сипайловым, то сообщаемые им сведения в ряде случаев очень трудно проверить. Макеев выполнял роль штатного палача у Унгерна. Чтобы обелить себя, он стремился изобразить Унгерна, Сипайлова, Бурдуковского, Безродного настоящими чудовищами, гомосексуалистами, садистами, каннибалами и вампирами. Целый ряд описаний в рукописи Блохина напоминает романы знаменитого маркиза де Сада «Жюльетта» и «120 дней Содома». Насколько все они соответствуют действительности – большой вопрос. Можно лишь предположить, что садистские нравы, царившие в контрразведке, питали фантазию Блохина, сделавшего палачей еще и каннибалами и вампирами. Но, повторяю, очень трудно понять, где здесь кончается правда и начинается вымысел, в том числе в отношении нестандартной сексуальной ориентации самого барона Унгерна.

Впрочем, подобные садистские сюжеты – не редкость в воспоминаниях об Унгерне. Вот некто, укрывшийся под псевдонимом Н. П. Даурец, писал, как развлекался начальник унгерновской контрразведки Сипайло, когда еще служил у Семенова в Чите: «Он вызывает одного арестованного, привязывает его за известный отросток к дверной ручке так, что арестованный, подтянутый стоит на цыпочках лицом к двери, Сипайло же в это время бьет несчастного поленом, тот кричит от невыносимой боли, т. к. удары, главным образом были направлены на голову, и рвется. В конце концов, он отрывает конец «отростка», за который он был привязан и в полуобморочном состоянии его пока оставляют в покое, т. е. до дня казни, или же до следующего сеанса. Чаще всего и бывает, что арестованный в один из таких сеансов умирает от пытки…»[25].