Его дворцы – ряд маленьких двориков, по которым разбросаны там и здесь юрты; легкие «байшины», постройки вроде раздевален на морском пляже (кабинки на четырех столбах – с лесенкой), в огромном количестве собачьи будки и т. д. Излюбленные цвета – красный и желтый – цвета лам… Десятки собак, бешено бьющихся на цепях или шныряющих у ваших ног, от миниатюрной болонки до громадного философа – ньюфаундленда, встречают вас несмолкаемым, оглушающим лаем. Если погода теплая, на заборах появляются обезьяны всевозможных пород, перепархивают с палочки на палочку, прикованные за ногу кольцом, попугаи, дико вращают глазами ослепшие совы. В клетках, не находя покоя, мечутся взад и вперед без устали волки, ревут медведи и долгим жалобным взором провожают вас дикие козы. Богдо – большой любитель редких зверей, и каждый из подданных его знает это, доставляя для своего повелителя пойманное животное в ближайшее хошунное управление. В 19 г. был командирован в Верхнеудинск видный монгольский князь «гунн» для покупки редкой по миниатюрности болонки, о которой рассказывал приближенным Богдо монгол, побывавший в России. Доставка в Ургу слона стоила больших денег и хлопот.
Дворец – двухэтажное, казенного типа, каменное здание, набит всевозможными редкостями, хламом, который можно встретить разве в самых глухих местах, куда не привозилось лет 40–60 ни одной новой вещи. Десятки предприимчивых купцов составили на этом состояние. За понравившуюся Богдо вещь платят громадные деньги, правда, до покупки несколько дней подряд придворные с пеной у рта торгуются, но купец, зная покупателей, запрашивает бешеную сумму, затем понемногу спускает. В результате и покупатели, и продавец довольны. В маленькой приемной вы встретите до 10 всевозможных висячих часов, от кухонных шипящих с гирями, до очень ценных, присланных в подарок различными миссиями. Все они идут по-разному. На стене рядом – картина Шишкина и плакат парфюмерной фабрики Сирен… Иногда купленные вещи получают не совсем обыкновенное применение. Так, с прекрасным, очень дорогим роялем долго не знали, что делать, затем на нем стали рубить мясо; в купленный телескоп Богдо заставил одного из лам смотреть на солнце: лама ослеп…
Иногда проделываются эксперименты. Богдо как-то сообщили, что от злоупотребления шампанским (в то время новый, очень понравившийся напиток) – отнимаются ноги. Тотчас же два ламы были переведены исключительно на шампанское, в продолжении нескольких месяцев они отпаивались искристой влагой. Как говорят, опыт удался: ламы обезножили.
Грубо подчеркиваю я эти факты. Мне хочется в кратком очерке показать, как далека психология полудикого монгола и его владыки от тех завоеваний революции, которыми так гордится воинствующий большевизм.
Как часто, лежа на мягком войлоке, вы можете услышать рассказ какого-нибудь заезжего монгольского воина-«царька», с длинной косой, заправленной сзади за широкий матерчатый пояс, от которого спускается громадная серебряная цепь – для ножа. Чавкая, отрезая острым, как бритва, ножом кусок мяса у рта, передает он последние новости: в далеком, далеком хошуне от столетней старухи неожиданно родился четырехглавый, шестиногий ребенок; в западном Хурэ на улицах появился невиданный зверь – помесь волка, зайца и тигра, в один день он сожрал 10 лам; геген созвал в юрту князей, выплеснул чай из ящика – юрту наполнила вода и забились, затрепетали золотые рыбки…
Внимательно слушают обитатели юрты, чмокают губами в особо интересных местах, а какая-нибудь гололобая, бритая, вся сморщенная «шабаганца» – монахиня ворчит: «ой, к худу, к худу». На подставке кипит в громадной чаше молоко, в углу развешено мясо, а в открытую дверь смотрит сливающаяся с небом, засыхающая степь.
И вот в мир этот врывается нелепый маленький человек, в синей рабочей блузе, в кепке – бросает слова: пролетариат, продналог, революция, призывает к объединению, стачке и еще Бог знает к чему…
Все, начиная от последнего нищего, валяющегося в гниющих отрепьях на улице монгольского базара «захадырь», до могущественного хана – правителя аймака беспрекословно подчиняются воле главы государства: может ошибиться монарх, но не может ошибиться Бог.
Интересно, что бывшего императора Николая, «белого царя», монголы считают перерождением богини; видят в устранении его – причину войн и разорения России; в смерть его монголы не верят. Трудно лицезреть Богдо: даже дипломатов не принимает он. Случайно можно видеть Бога при переезде из одного дворца в другой. Иногда показавшись на мгновение у окна, благословляет он распростершийся ниц народ. Прикосновение одежды его исцеляет от всевозможных болезней. Даже экскременты гегенов имеют целебное свойство и продаются приближенными ламами как талисманы и лекарства. Десятки богомольцев проползают вокруг дворца. Эту странную процессию вы можете видеть почти ежедневно. Встав на ноги, высоко подняв руки над головой, вытянув их ладонями вперед, богомолец падает на землю, проползает расстояние, равное длине его тела, встает вновь падает и т. д. На лбу его долго остается темное пятно – след ударов о землю. При появлении гегена преклоняют колена или падают ниц. Преклонение колена – вещь обыкновенная. В монгольских ямынях вы увидите сплошь да рядом коленопреклоненных, подающих бумагу начальнику, чиновников.
Каким же образом отряды «красных монгол», правда, очень незначительные по качеству, идут против Бога, против столицы его? Разведчики «красных монгол», проникавшие в стан врагов, настоятельно подчеркивали, что они борются не против Богдо, а против министерства его, которое находится в руках Унгерна. Красные не сразу вошли в Ургу. В 40 верстах они остановились и после того, как присланные Богдо сказали им: «Зачем вы идете, зачем хотите проливать кровь, русские ушли и сдали оружие…», «красные» вошли в город и воздали почесть Богдо как Богу. Мне кажется, сообщение левых газет о том, что Богдо лишен политической власти и ему оставлена исключительно духовная власть – для монгола непонятно: Бог остается Богом, и слово Божества – закон. Лучший показатель силы Богдо – невозможность для русских большевиков-коммунистов лишить его власти. Красные монголы, за исключением, быть может, присоединившихся к ним бурят, представляют из себя патриотическое, национальное движение, не совместимое с идеями интернационализма. В момент гибели автономии внешней Монголии, растерявшиеся монгольские патриоты, чувствуя, что китайское владычество приведет к уничтожению их национального «Я», искали какой-нибудь поддержки: взоры их были обращены по обыкновению в сторону России. Это было время развала колчаковской армии, неудач Деникина… Время торжества советов. Советы казались сильной группировкой, они предложили помощь, и нынешний министр иностранных дел Данзан выехал в Москву для переговоров… В дальнейшем во многом испортили себе сами белые, оттолкнувшие от себя верного союзника – монгола.
Действия «самостийных» отрядов, вроде отряда Тапхаева, находящегося в состоянии непрекращающейся войны и с красными, и с Унгерном, разграбившего монгол в обширной полосе пограничных с Баргой хошунов, – способствовали покраснению даже «правоверных» монгол. Основной «козырь» красных монгол: «привлечение всех граждан Монголии к податному обложению» – реформа, безусловно, необходимая для благополучия и процветания страны – несколько лет тому назад выдвигалась русским советничеством при монгольском правительстве. Дело в том, что до сего времени все тяготы налогов падали на тяглых «харахунов», многочисленные же ламы и тайджи являлись какими-то тунеядцами. В Министерство внутренних дел в 1921 г. (пребывание Унгерна в Урге) – был внесен проект, отстаивающий эту реформу. И только инертность монгольского чиновничества и оппозиция лам тормозили осуществление ее. Можно смело сказать, что самый «левый» монгол правей правого русского. Члены нового «красного» министерства, кстати сказать, выдающиеся монгольские чиновники, остаются все монголами со всеми достоинствами и недостатками, присущими их народу.
Как все буддисты (ламаисты), монголы враги всякого насилия. Перевороты их отличаются неслыханной для русских, переживших все ужасы Гражданской войны, – мягкостью. Главный виновник гибели автономии Внешней Монголии, бывший премьер-министр Церен-дорджи, несмотря на настойчивые требования барона Унгерна примерно наказать его (смертная казнь), был не только не наказан, но назначен Богдо-гегеном товарищем Министерства внутренних дел (Дет-Сайт) в новое монгольское министерство. Богдо заявил: «У меня мало хороших чиновников, чтобы я мог не дорожить ими». Ямыни наполнились «прощенными» старыми чиновниками. И только один мятежный князь, полуразбойник, был казнен. Его вывезли на верблюде, со связанными сзади руками, с привязанной на спине доской, на которой был начерчен обвинительный акт, за город. Впереди проскакал чиновник с длинной, черной стрелой в руках – знак смерти.
В заключение расскажу следующий случай.
Мы сидели в управлении «тамги», которое только тем и отличается от обширной юрты, что на почетном месте лежали вышитые шелком и золотом подушки – сиденье князя. Лохматые писцы, низко согнувшись, держа на коленях дощечки, выводили старательно кисточкой буквы. Монголы – большие любители канцелярии. Войлок снизу юрты был поднят, и ветерок шевелил тонкие листы бумаги. Разговор шел о достоинствах и недостатках немецкого карабина «Гендель». Вдруг старший чиновник, хитрый старикашка, с полуседой длинной косицей, перевел разговор на аэропланы, на их чудесную способность летать. «Есть ли аэропланы у красных?» – «Есть». – «Это хорошо». – «Почему?» – Чиновник вытащил какую-то бумагу и протянул ее на вытянутых ладонях нам. Это было предписание центрального правительства исполнять все приказания нового «красного министерства». – «Мы красные». Писцы заинтересовались разговором, подняли голову. – «А знаешь, что такое красные: вот у тебя 10 коров, а у бедных монгол ни одной нет. У тебя возьмут 9 и отдадут бедным». Старичок посмотрел и, очевидно, решив, что мы шутим, усмехнулся: «Этого не было и не будет».
Красные монголы – фикция, одна из «нелепостей» – столь обильной нелепостями революции. К ним можно применить брошенный впервые Лениным термин «редиски». Соскоблите тонкую красную кожуру, сверкнет девственной сочностью белизна.
«Тайджи» – дворянин, потомок Чингисхана.
«Хаара-хун» – тяглый монгол.
«Тарык» – нечто вроде простокваши.
«Байшин» – по-монгольски дом, летняя постройка.