«Дезертир белый, имел порочные конечности, выбракован». Дезертир был выдающегося происхождения, он сын Волшебника и Дельфины. Родился у В.П. Охотникова и бежал.

«Табор рыжий, по себе был нехорош, поэтому продан».

«Ларчик и Лёгкий. Оба завода Кузнецова, оба пришли от Шибаева. Блесткие лошади, но не заводские. Особенно наряден был Лёгкий. Лёгкого продали, а Ларчика отправили в Даниловское имение».

«Лебедь белый был очень породен, но неглубок; хорош был на ногах, имел замечательный окорок. Его держали до самой смерти как производителя, дающего резвый призовой приплод». Лебедь пал в заводе в 1884 году, 23 лет. Лебедь – отец знаменитого Лихача, давшего блестящий приплод у Петрово-Соловово.

О Кряже и его отце Красивом-Молодце Кочетков не сообщил ничего такого, что я не знал бы со слов Сахновского.

Более обстоятельно говорил Кочетков о лошадях, рожденных в Ивановке: то были «наши» лошади, как он выразился, и к ним больше лежало сердце старого смотрителя. Вот несколько таких отзывов:

«Космач, рост 5½ вершка. Был караковой масти и замечательного сложения. У него была очень красивая голова с хорошим глазом, лебединая шея, вполне правильные ноги с хорошо развитыми коленями и скакательными суставами, на что всегда указывали генералы из свиты герцога. Сам он был сух и очень породен. Многие считали его идеальной по себе лошадью».

«Крутой, гнедой, был родным братом Калача. За хорошие деньги продан из завода. По себе был замечательно хорош. Выпустив эту лошадь из завода, мы сделали ошибку». Крутой поступил производителем к Комсину, где от полукровных кобыл дал выдающийся приплод. По-видимому, был замечательный производитель.

«Калач заявил себя хорошо на бегах и имел большую известность. По формам был хуже Космача: выше на ногах, легче и не имел той красоты».

В таких разговорах время летело незаметно. Мне надо было возвращаться к Цешау, где уже ждал ужин, поэтому я не мог подробно расспросить Кочеткова о кобылах, но он дал им характеристику по группам и отдельно рассказал про кожинских кобыл, которые меня особенно интересовали: «Дочери Кряжа и Красивого-Молодца были очень однотипны, костисты, породны, имели хорошие шеи, превосходные спины, были широки и утробисты. Почти все были рослые. Дочери Машистого выглядели грубее, проще, мельче, но среди них тоже было много дельных кобыл. Дочери Чародея были удивительно капитальны и вместе с тем нарядны. Серые кожинские кобылы были идеальны, приводили в восторг всех и давали отборный приплод».

Думаю, эта характеристика верна, ибо я слышал от многих охотников восторженные отзывы о кожинских кобылах. Оболонский, рассказывая мне про завод Лейхтенбергского, о Машистой отозвался так: «Безусловно идеальная кобыла!» То же говорил мне и И.И. Казаков, который «вырвал», по собственному его выражению, эту кобылу, когда ей минуло 24 года. До этого ее нельзя было купить ни за какие деньги. Боборыкин в 1893 году написал о потомстве кожинских кобыл следующее: «Не хочется ни отходить, ни отвлекаться, ни спускать глаз. Одна лучше другой!» От этих кобыл все побежало в Ивановском заводе, и из этого гнезда впоследствии вышли такие красавицы, как Мельница, Мегера, Медаль и другие. Лучшей из них была, конечно, Метёлка, которая пришла с шибаевским заводом в 1878 году. Лучшие ее дочери, Машистая и Мечта, стали матками в Ивановском заводе. Буква «М» оказалась исторической для Ивановского завода, ибо на эту букву начинались имена потомков Мётелки, знаменитой дочери великого кожинского Потешного!

В заключение отмечу, что в Ивановском заводе был преинтересный коннозаводской архив. Самая старая его часть почти полностью погибла в огне, уцелели лишь отдельные бумаги, но начиная с 1860 года все документы были в порядке. Здесь находились превосходные заводские книги, письма герцога Лейхтенбергского, распоряжения Сахновского, М.И. Бутовича, обоих Зиновьевых, запросы коннозаводчиков и других лиц. Если бы этот архив сохранился, он представил бы исключительную ценность.

В Ивановке существовала также целая коллекция портретов кисти Чиркина. Здесь были все великие и знаменитые лошади этого завода. Картины висели в доме Цешау. Отдельные портреты находились в генеральском и свитском флигелях, а также в конторе. Ныне от всего этого богатства не осталось и следа.

Завод Ф.И. Лодыженского

Фёдор Ильич Лодыженский принадлежал к одной из самых почтенных и родовитых дворянских фамилий и с честью поддерживал блеск своего имени. Лодыженские были уроженцами Тверской губернии, где искони владели землей. Отец Фёдора Ильича был помещиком и предводителем дворянства в своем уезде. Лодыженские исстари занимали видные посты в администрации, служили в гвардии и были в родстве со многими именитыми семьями. Почти все Лодыженские рано или поздно оставляли службу и уезжали в деревню: их тянуло к земле, хозяйству и к лошадям. Это были помещики по призванию, и Фёдор Ильич в этом отношении не составлял исключения. Его отец был женат на Варваре Дмитриевне Воейковой, единственной дочери знаменитого русского коннозаводчика Д.П. Воейкова. От этого брака родилось только двое детей – сын и дочь, вышедшая замуж впоследствии за Д.А. Горяинова. У меня есть портрет кисти художника Каверина, на котором изображен Д.П. Воейков со своим маленьким внуком Фёдором. Все Лодыженские были любителями лошадей преимущественно кровных. Лишь один из них, А.В. Лодыженский, был рысачником, да и то недолго. Ему, между прочим, принадлежал знаменитый когда-то жеребец Беговой. Так что у Ф.И. Лодыженского любовь к лошади была наследственной. Воейковы, напротив, все были рысачники, хотя имели также верховых и кровных лошадей. У Д.П. Воейкова был и знаменитый кровный завод, и недурной, во всяком случае очень большой, завод рысистых лошадей. Фёдор Ильич впоследствии вел заводы трех направлений – верховой, рысистый и тяжеловозов, но больше всего любил верховую лошадь.

Ф.И. Лодыженский

Первоначальное образование Лодыженский получил дома, под наблюдением своей матери Варвары Дмитриевны. Отец его умер рано. Варвара Дмитриевна жила всегда в Москве, в громадной усадьбе. Деда своего Фёдор Ильич очень хорошо помнил и рассказывал мне, как его маленьким возили в Ростовский монастырь Ярославской губернии, куда Д.П. Воейков удалился на старости лет. Поездки в монастырь, высокий, седой, с громадной бородой старик, одетый по-монашески, – все это произвело на пылкое воображение мальчика большое впечатление и осталось в памяти навсегда. Рассказывая мне об этих поездках, Фёдор Ильич говорил, что его дед часто читал толстую книгу «Подробные сведения о конских заводах в России…» 1839 года. Таким образом, уйдя от мира, Воейков продолжал интересоваться лошадьми.

Дослужившись в Кавалергардском полку до чина штабс-ротмистра, Лодыженский ушел в запас и поселился в Завиваловке. Во времена Воейкова там было чуть ли не 20 000 десятин земли, но Фёдор Ильич наследовал от матери лишь часть имения, часть была продана. Сестра Фёдора Ильича получила в наследство знаменитую Дерновку в Орловской губернии.

Фёдор Ильич был очень богат. Свое хозяйство он задумал поставить на заграничный лад и на это истратил большие средства. Один из его соседей рассказывал мне, как Лодыженский рьяно принялся за дело: выписывал из-за границы овес, свиней, скот, машины, семена и всевозможные земледельческие орудия. В имении тогда все мылось, чистилось, учитывалось, записывалось. Стоило это громадных денег и дохода не давало. С тех пор прошло не менее двух десятков лет, но сосед Лодыженского никак не мог примириться с тем, что в Завиваловке свиней чистили щетками, и рассказывал мне об этом как о невероятном чудачестве и самодурстве Фёдора Ильича.

Усадьба в Завиваловке