Континентальный климат, показанный культурам сахарной свеклы, масличного подсолнуха, люцерны и винограда, с обилием тепла в летний вегетационный период и низкой температурой зимой, с большими снегами и буранами в степной открытой местности, а также отсутствие топлива на месте побудили при снабжении имения необходимыми постройками (около 70 больших и малых) обратить особое внимание на их прочность и долговечность и на удобство и дешевизну их эксплуатации. Так, все большие здания выстроены из кирпича, на цоколе из дикого камня, и во избежание пожара многие из них снабжены внутренней железной и железобетонной конструкцией полов и потолков и кирпичными сводами в нижних этажах. Устройством центральных отоплений, водопровода, электрического освещения и канализации предполагалось удешевить и упорядочить пользование жилыми и фабричными строениями. Содержание мастерских обусловливалось как отдаленностью от города, так и постоянной необходимостью исправного состояния всех технических приспособлений, машин, котлов и сельскохозяйственного инвентаря, краткая опись которого при сем прилагается.
Описанное имение со всеми входившими в состав его хозяйства отраслями служило практическим учебным материалом для открытой в 1884 году Завиваловской низшей сельскохозяйственной школы.
Школа эта была учреждена с разрешения правительства, с выдачей от него субсидии на жалование учебному персоналу и покупку учебных пособий. По уставу она имела целью распространение среди сельского населения всех сословий, путем преимущественно практических занятий, основных познаний по сельскому хозяйству, огородничеству, садоводству и другим предметам сельскохозяйственных знаний, по мере заведения в имении им соответствующих отраслей. Таким образом, указанный уставом заведения наглядный трудовой метод обучения логически ставил качество постановки учебного дела в зависимость от возможно полной и разнообразной организации хозяйства имения. Школа, состоявшая в ведении Министерства земледелия по учебному отделу департамента земледелия, делилась на три специальных и один приготовительный классы. В младший специальный поступали ученики, окончившие курс двуклассных сельских уездных и городских училищ, или выдержавшие соответствующее испытание в приготовительный класс ученики одноклассных сельских училищ. Классным занятиям посвящалось преимущественно зимнее время, хотя параллельно и за этот период не прекращались, но уже в сменном порядке, очередные практические занятия. Наряду с преподаванием основных сведений из физики, химии, минералогии, ботаники, физиологии и других естественных наук в приготовительном и младшем специальном классе по несколько расширенным программам повторялись предметы общеобразовательного курса, дабы лучше и однороднее подготовить учеников к пониманию специальных предметов двух старших классов. В этих последних главными предметами обучения служили: общее и частное земледелие, растениеводство, общее и частное скотоводство, садоводство и огородничество, основные сведения по механике в связи с учением о сельскохозяйственных машинах, краткая технология, земледелие, сельскохозяйственная экономия и счетоводство, пчеловодство, шелководство и краткие сведения о законоведении. Практические занятия учеников, кроме специальных демонстративно-учебных по собиранию и определению растений, энтомологии и землемерию в особо назначавшиеся для того дни, продолжались планомерно круглый год. Занятия носили серьезный, деловой характер и производились с таким расчетом, чтобы каждый ученик за время пребывания в учебном заведении успел хорошо ознакомиться со смыслом и приемами каждой из порученных ему работ.
В 1913 году школа преобразовалась по распоряжению департамента земледелия в училище с увеличенной учебной программой и соответствующим усилением штата преподавателей, не успев воспользоваться недостроенными новыми большими каменными домами училища и общежития, и была временно закрыта весной 1915 года из-за условий военного времени.
Пользуясь любезным разрешением Вашим не слишком стесняться размерами представляемого Вам доклада, позволю себе добавить, что исстари привитое населению конными заводами данной местности чувство любви к конеразведению не пропало бесследно. Любители из крестьян и других сословий за весьма недавнее время затрачивали относительно порядочные средства на приобретение жеребцов и маток и даже нередко из поколения в поколение вели самостоятельно свои, весьма полезные заводы. Должен при этом заметить, что не один коммерческий расчет, как это принято думать, а действительная любовь к лошади руководила ими в этом деле. Полагаю поэтому, что не только описанное имение, но и вся окружающая местность, представляющая по природным, историческим и даже этнографическим особенностям благоприятную почву для развития столь важной отрасли народного хозяйства, как коннозаводство и коневодство, могут сделаться при несомненном сочувствии населения и целесообразных мероприятиях одним из очагов воссоздания павшей в России конепромышленности.
К этой докладной записке были приложены опись Завиваловского конного завода, описание конюшенных построек и краткая опись сельскохозяйственного инвентаря. Дам здесь некоторые цифры о составе Завиваловского завода. На 7 декабря 1917 года в нем было: в верхово-упряжном отделении – 3 производителя, 26 заводских маток и 34 головы молодняка; в рысистом отделении – 2 производителя, 11 заводских маток и 18 голов молодняка; в рабочем отделении – 1 производитель, 10 заводских маток и 17 голов молодняка.
Буонапарте из верхово-упряжного отделения был чистокровный выводной жеребец, Казак – свой, Мильтиад – наполовину английский. Из 26 заводских маток чистокровной была одна – Сильвия, на три четверти кровной тоже одна – Облигация, полукровных – 12, верхово-персидского происхождения одна – Находка и верхово-упряжных – 11, как их классифицировал сам Лодыженский.
В рысистом отделении производителем состоял Королевич завода Лежнева, орлово-американский метис, лошадь по себе противная и несерьезная. Вторым производителем был Белград, на три четверти орловец. Он поступил в завод уже после моего посещения Завиваловки, и я его не знаю. Заводские матки этого отделения были либо орловские, либо орлово-американские, притом весьма невысокого качества. Среди молодняка было 7 голов от моего Кота, они почти все уцелели и теперь находятся в коневодческих товариществах Пензенской губернии.
Свое рабочее отделение Лодыженский сначала строил на полукровных клейдесдалях, а потом на чистопородных, и надо сказать, что это отделение Завиваловского завода было наиболее интересным и серьезным. Там я видел действительно превосходных рабочих лошадей.
В заводе было четыре конюшни, теплый зимний манеж. В конюшни подавалась вода из общего с имением водопровода, а в зимнее время конюшни обогревались голландскими печами, освещались электричеством и вентилировались. На чердаках хранился фураж, который автоматически спускался при раздаче лошадям. При каретнике хранились качалки, американки, беговые дрожки, санки и вся необходимая к ним сбруя.
Лодыженский в своей докладной записке указал, что начало его коннозаводской деятельности относится к началу 1880-х годов. Именно в это время он основал рысистый завод. Затем началась широкая метизация рысистого материала с лошадьми других пород. С 1890-х годов рысистое отделение опять повелось самостоятельно и приняло, благодаря покупке Королевича, орлово-американское направление. В эту первоначальную опись завода вошло восемь производителей, из них два – Гордый и Ловкий – происходили от воейковских лошадей, два – Мак-Магон завода Коробьина и Силач завода Шибаева – были куплены на стороне, Малек-Азир был верхового завода В.П. Воейкова. Игривый родился уже в Завиваловке и был сыном Малек-Азира и рысистой кобылы. Лорд был верховой, он ошибочно занесен в рысистую опись. Непокорный был рысак, аттестат которого утерян, но в том, что он происходил от старых завиваловских лошадей, не было никакого сомнения. Фёдор Ильич считал его правнуком Прусака, в давние времена купленного Д.П. Воейковым у В.И. Шишкина. Интерес с рысистой точки зрения представлял лишь Мак-Магон, лошадь замечательного происхождения и резвая. Мак-Магон родился в заводе Коробьина и был сыном подовского Визапура и кругом толевской Маски. Мак-Магон выиграл и дал превосходный приплод.
Всего заводских маток в заводе было 30 голов, в основном это были кобылы старых завиваловских кровей, преимущественно заводов Ниротморцева, Малича и князя Мансырева. Это был посредственный материал, в течение нескольких поколений не тренированный. В 1889 году Лодыженский прикупил у А.А. Соловцова нескольких кобыл: Волну (Кролик – Волнистая), Державу (Добычник – Меча), Думу (Дан – Волна), Секунду (Степенный – Наследница) и Чесму (Чистяк – Добрыня). Волна дала Подругу, одну из лучших заводских маток у княжны А.С. Голицыной. Вместе с Волной пришла в Завиваловку и ее призовая дочь Дума. От этих кобыл Лодыженский мог уже отвести замечательных рысистых лошадей, но он не сумел оценить свою драгоценную покупку.
После 1889 года Фёдор Ильич лишь случайно и по дешевке покупал рысистый материал и больше увлекался производством верхово-упряжных и рабочих лошадей. Исключение он сделал лишь дважды: приобрел за сравнительно большие деньги у Лежнева Королевича и по моему совету незадолго до войны купил из распродававшегося завода Коноплина двух замечательных по себе и заводской карьере расторгуевских кобыл.
Если бы Лодыженский повел свой рысистый завод в призовом направлении, то, весьма возможно, достиг бы известных результатов. Лодыженский был, несомненно, любителем лошади, но знатоком ее он никогда не был. У него не было ни чутья, ни вкуса к лошади, ни коннозаводского таланта. На свой завод он истратил много денег, но не получил сколько-нибудь заметных результатов. Это был метизатор в душе, человек, который всю жизнь делал опыты, метался из стороны в сторону, вечно кого-то с кем-то скрещивал и ни на чем остановиться не мог. Те рысистые лошади, которых я у него видел, были бы приемлемы в захудалом заводе 1880-х годов, видеть же их в те годы, когда на ипподромах блистал Крепыш, ехали Палач, Барин-Молодой и другие, было более чем странно.
Верховые лошади завода Лодыженского также не отличались какой-либо однотипностью или совершенством форм. Они были просты, часто грубы или сыры, с небезупречными ногами. В Полтавском ремонтном районе, где было столько замечательных заводов верховых лошадей, на них бы даже не посмотрели, но в Пензе они сходили и принимались ремонтерами. Лишь изредка среди них выделялась какая-нибудь замечательная по типу и породности лошадь, как отражение воейковских лошадей, преимущественно тех, в которых текла кровь Малек-Азира. Лодыженский хотя и не говорил, но, по-видимому, сознавал, что его верховые лошади далеки от идеала, поэтому скромно именовал их верхово-упряжными. Рабочие лошади завода были лучше, среди них было немало приятных экземпляров.
Фёдор Ильич любил говорить о лошадях. Он много бывал за границей, много читал, получал в свое время английский коннозаводской журнал, наконец, он провел детство среди знаменитых коннозаводчиков, а потому нельзя не удивляться, что сам он так мало понимал и чувствовал лошадь. Рассказчик он был превосходный, любил и умел рассказывать. Кроме того, он обладал большим чувством юмора. Как и полагалось настоящему барину тех времен, он любил полиберальничать, поругивал власть, тонко высмеивал становых и исправников, правда не подрывая их авторитета и только в своем кругу. Духовенство он недолюбливал, религиозностью не отличался и замечательно рассказывал разные эпизоды из жизни духовных лиц. Он был неподражаем в изображении протодиаконов, и мы закатывались от смеха, когда начинались эти рассказы в лицах. От него я узнал много интересного о коннозаводской старине. Он хорошо помнил своего деда Дмитрия Петровича Воейкова и его брата Василия Петровича. Особенно был замечателен рассказ Лодыженского о том, как Василий Петрович и Дмитрий Петрович, начав спорить о лошадях, переходили все границы и кричали так громко, что нарушали благолепие и монастырскую тишину. Дело происходило в монастыре, где принял схиму Дмитрий Петрович и куда частенько приезжал его брат Василий. В таких случаях неизменно появлялся настоятель монастыря, увещевал братьев и разводил их по кельям. Спор о том, кто был лучше – орловский Синобар или ростопчинский Ришан, – так и оставался неразрешенным!
Однажды Дмитрий Петрович спросил своего внука Фёдора, почему барышники, ведя лошадей на ярмарку, вплетают им в хвосты пучки соломы? Тот же обычай держался и у крестьян, а равно и во многих заводах. Мальчик, конечно, не мог ответить и начал строить разные догадки. Дедушка рассмеялся и сказал: «Этот обычай пришел к нам из Англии: там в прежнее время крестьяне имели обыкновение, ведя лошадей на продажу, вплетать им в хвосты пучки соломы. Где бы такая лошадь ни находилась – на площади, в городе или же просто встречалась на дороге, всякий англичанин знал, что она продается, и мог ее торговать. Хитрые английские крестьяне, народ практичный, тем самым были избавлены от необходимости помещать объявления о продаже своих лошадей». Еще и теперь сплошь и рядом барышники, ведя лошадей на продажу, вплетают им в хвосты пучки соломы. Все думают, что это наш исконный русский обычай, и ошибаются.
Очень колоритен был рассказ Лодыженского о том, как Лавровку и ее маститого хозяина В.П. Воейкова удостоил своим посещением великий князь Николай Николаевич (Старший). По тем временам это было событие, и о нем долго говорили в коннозаводских кругах. Фёдор Ильич знал историю этого посещения во всех подробностях и сообщил мне интересные детали. Во время этого визита случился весьма неприятный эпизод с Л.И. Сенявиным, в то время еще сравнительно молодым коннозаводчиком. Как и все соседи Воейкова, он был осведомлен о дне и часе приезда великого князя в Лавровку и усиленно добивался попасть на прием. Однако Воейков категорически отказал ему, так как великий князь не желал видеть посторонних и хотел провести некоторое время в кругу воейковской семьи, в деревенской обстановке и тиши, чтобы обстоятельно осмотреть завод. Желанный день настал, августейший гость приближался в открытой коляске, окруженный свитой, к знаменитой Лавровке. Там уже ждали высокого гостя хозяин, его семья и служащие. Сенявин незаметно пробрался на прием и стал рядом с винокуром. Представление началось. Каково же было удивление Воейкова, когда, дойдя до винокура, он увидал рядом с ним Сенявина! Василий Петрович был находчивый человек и не растерялся. Представив великому князю винокура, он затем указал на Сенявина и сказал: «А это его помощник, “подкурок”». Великий князь с недоумением посмотрел на «подкурка» в дворянском мундире, догадался, в чем дело, любезно раскланялся и прошел дальше. Как только представление окончилось, Сенявин моментально исчез из Лавровки и больше туда во все время пребывания великого князя не показывался. Когда эта история стала известна, то все от души посмеялись над Сенявиным и больше всех великий князь.
Сенявин хорошо знал страсть Воейкова к пегим лошадям и однажды подшутил над ним. Он купил на базаре с десяток ладных пегих меринов, подстриг им хвосты и гривы и пустил в табун. Эти меринки издали имели вид крупных и дельных полуторников. Приезжает к нему Воейков. Смотрят лошадей, потом едут в табуны. На обратном пути попадается им рабочий табунок. Воейков, заинтересованный пегарями, спрашивает о них Сенявина. Тот отвечает, что это дрянь, смотреть не следует. Воейков хочет подъехать к табуну, но табун как бы случайно уходит от него. Сенявин торопит гостя и говорит, что дома ждет хозяйка и не стоит тратить время на осмотр рабочих лошадей. «Ладные жеребята! – говорит Воейков. – Какие рослые и капитальные!» Сенявин молчит. Хозяин с гостем едут дальше, и уже через несколько минут Воейков начинает торговать пегарей. Сенявин прикидывается равнодушным и не хочет продавать такую дрянь. «Полно, брось хитрить! – говорит раздраженно Воейков. – Назначай цену!» Цена была назначена, и притом довольно высокая. Когда же привели «полуторников» в Лавровку, Воейков обнаружил, что это мерины.
По словам Лодыженского, Дмитрий Петрович считал своего брата величайшим знатоком лошади и часто говорил, что если бы ему не помешали работать в Хреновом, то этот завод достиг бы европейской славы. Сам Дмитрий Петрович был большой англоман и рысаков любил меньше, чем чистокровных. Он ставил в особую заслугу брату, что тот основал в Хреновом школу наездников и взял в работу всех лошадей, то есть поступил так, как поступают в аналогичных случаях англичане. По его словам, Василий Петрович отлично знал породы рысистых лошадей и обладал редким чутьем при подборе. Лично я вполне разделяю этот взгляд Дмитрия Петровича. Василий Петрович Воейков знал рысистые породы и имел большое чутье, иначе он никогда не создал бы столько кобыл, которые впоследствии оказались выдающимися заводскими матками.