А кто не любит?
Страницы семейного альбома
Почему я всегда хватаюсь за любую возможность убежать из Англии? Хоть на несколько дней…
В предвкушении побега наслаждаюсь хлопотным отъездом. Взбадриваюсь от суеты и беспокойства утомительных передвижений. А потом, вконец измотанная неудобствами чемоданного быта, возвращаюсь домой. И удовлетворенно вздыхаю: обострение отпускного синдрома закончилось. В этот раз я убегала во Францию, принимая приглашение побыть две недели в роли Мери Попинс. Моими подопечными оказались симпатичные двойняшки Дженни и Бетти, появившиеся на свет в одной русской семье, проживающей в северном Лондоне.
Предаваясь редкому тайному удовольствию взрослого человека ни о чем не думать, я сидела на заднем сидении джипа между двумя детскими креслами, на которых восседали двухлетние создания. Мы ехали из Лондона в Бретань. Дети пока еще игнорировали меня как чужеродный предмет, временно находящийся рядом. Глазки-рыбки смотрели недоверчивым, настороженным взглядом.
Однако за окном происходило нечто совершенно захватывающее, целый новый мир провинциальной Бретани, без стен и потолка, с фермами, полями, пастбищами, на которых паслись диковинные чудовища.
– Ой, лошадки, лошадки, лошадки! – работал экскурсоводом сидевший за рулем папа Миша, радостно возвращаясь в свое далекое детство. – Ой! Коровки, коровки, коровки… Все, уже проехали… Овечки, овечки, овечки! Козел!…
– Где козел? – не увидев такого зверя, удивилась мама Алла.
– Ну ка-зел, куда едешь? …Собачка, собачка, собачка… Вот бараны! Они же ездить не умеют! …Речка, речка, речка… смотрите, мостик… Нет, вы посмотрите на этого осла! Как он едет!
Утомленные мельканием за окном и частыми поворотами головы крошки одновременно уснули и так же одновременно проснулись, когда автомобиль остановился у ворот старой фермы, куда мы, наконец, добрались после длительного блуждания по запутанным сельским дорогам Бретани.
За воротами стоял старый дом, выложенный из обтесанных камней. Он казался плоским, потому что все окна его выходили на одну сторону – во двор фермы. Слева от входа висел спасательный круг, на котором было написано название дома, по которому Алла с Мишей установили правильность нашего местонахождения, а справа – выложена из камня дата: тысяча шестьсот сорок второй год.
Алла понюхала воздух и одобрительно покачала головой:
– Запах навоза. Это было в контракте. Надо было кликнуть в положенном месте в интернете.
Дети не скрывали своего восторженного удивления. Но безобидное блеяние овечки на соседней ферме повергло их в ужас – они испуганно бросились к папе и обхватили его за ноги с двух сторон:
– Бедные котята! Они испугались, – не смея двинуться с места, промолвил Миша.
– Ничего, привыкнут, – хладнокровно заметила Алла.
Под ковриком лежал приготовленный ключ, мы внесли вещи в дом и обосновались в нем на две недели.
Дом действительно был очень старый, но от прежних времен остались, в основном, только стены и разные странные звуки, напоминавшие о его возрасте. Он, казалось, иногда вздыхал от старости и одиночества, и от этого тихого вздоха поскрипывали половицы, потрескивали балки, шуршали занавески.
В комнате, где я расположилась, был безвкусный балдахин из полупрозрачного тюля над кроватью и потолок теремком, раздражающий глубоким пустым пространством и темными дубовыми балками поперек гребешка. Оббитые деревом стены напоминали сауну, а специфический запах – «аромат» дустового мыла, и я несколько дней привыкала к этому, но к концу второй недели так привыкла, что перед отъездом уже хотела унести это с собой в памяти как воспоминание о пребывании во французской деревне.
Я выглянула в окно. Гигантские ели раскинули в стороны свои ветви с накинутыми на них темно-зелеными шалями бархатистой хвои, свисающей вниз тяжелой бахромой. Кипарисы протягивали пушистые лапы ветвей и плавно раскачивали ими, как опахалами, в такт набегающему ветерку. На листьях липы, слегка подрагивавших в таинственном сумраке, серебром играл мягкий лунный свет. Свежий воздух разливался вокруг прозрачным облаком вечерней прохлады, и казалось, его можно пить, как целебный нектар, такой он был чистый и густой. Свирищание сверчка и еще какие-то непонятные звуки доносились из пушистых кустов – видно, какой-то ночной зверь уже вышел на охоту.