Чем дольше мы кружились, тем сильнее я понимала, что Роберт уже давно не воспринимается мной как машина, да и как подросток тоже. Я незаметно для себя стала относиться к нему, как к мужчине, взрослому, интересному, притягательному. Мне было приятно находиться с ним рядом, разговаривать обо всем и ни о чем, работать, отдыхать, молчать.
Где—то на задворках сознания почувствовала, как дрогнуло мое сердце, преисполненное надежды и нерастраченной любви, а потом больно сжалось, когда я мысленно напомнила себе о том, что испытывать подобный интерес к роботу противоестественно. Это как любить чайник, который, гипотетически, тоже мог бы испытывать по отношению к тебе взаимные чувства, но создать семью ты с ним не сможешь, потому что он прибор, предназначенный для того, чтобы кипятить воду, а ты живой человек.
Как только закончилась мелодия, я вывернулась из объятий помощника и, не оглядываясь, вышла из музыкального зала. Возможно, этот поступок смотрелся не очень красиво, но я не могла больше находиться рядом с Робертом, иначе мое сумасшествие могло бы зайти намного дальше. Не хватало еще влюбиться в робота!
Роберт
Домой я возвращался расстроенным, как никогда. Небо казалось серее, солнце тусклее, а астероидный пояс нависал над головой, словно лезвие косы одной неприятной старухи в невзрачном черном балахоне с капюшоном. Откровенно раздражали люди, снующие то туда, то сюда, но особенно бесили влюбленные парочки, чинно прогуливающиеся по городу и беззаветно целующиеся на каждом шагу.
В кабинет отца я ворвался без стука, прошел через всю комнату и уселся в кресло напротив его рабочего стола. Звенящая тишина тоже начинала подбешивать, поэтому я не выдержал и сказал:
— Я ей не нравлюсь.
Папа откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и спросил:
— Почему ты так решил?
— После танца она сбежала, даже не обернувшись, — я попытался передать голосом всю испытываемую мною горечь. — Как будто я прокаженный какой—то!
— Ты робот, — спокойно констатировал мой отец. — Вы разные, понимаешь?
Я молчал, обиженно нахохлившись.
— Может, нам с мамой стоит создать для тебя механическую пару? — вдруг предложил он.
Я с укоризной посмотрел ему в глаза, а потом спросил:
— Если бы тебе сейчас привели постороннюю женщину и сказали, что она создана специально для тебя, ты бы перестал любить маму?
Отец поднял голову к потолку, шумно выдохнул, а потом, снова обратившись ко мне, ответил:
— Нет.
— Вот и я не смогу забыть Валери.
— Я понял, — он поднялся и начал расхаживать по комнате, о чем—то раздумывая.
Я продолжал сидеть и молчать.