Агата пожала плечами.

– Я замечала, что определенный сорт нарушителей закона наслаждается шумихой. Несомненно, эта череда убийств – первый «значительный» поступок, который этому несчастному индивидууму удалось совершить.

– Несчастному? – Он сдвинул брови в неприятном удивлении. – Право, Агата, вы же не относитесь к тем сочувствующим, что считают негодяев «бедными жертвами» наследственности и окружения…

Она сделала еще глоток кофе:

– Я готова считать, что подобные нашему Потрошителю «созданы» такими… рождены с неким уродством, словно появились на свет слепыми.

– Это никак не оправдывает…

– Их следует жалеть, – заявила она, прервав собеседника (что делала крайне редко, однако ее твердый взгляд на этот вопрос требовал выражения). – Но не щадить.

Он тихо засмеялся, и морщины меж бровями разгладились.

– Ну, я рад слышать это от вас. Потому что этот негодяй как никто заслуживает виселицы.

Она пожала плечами:

– Я не против повешения. Что еще делать с теми, кто запятнан ненавистью и безжалостен? Для кого жизнь других людей ничего не стоит.

– Миссис Маллоуэн… миссис Кристи. Я не ожидал, что вы такая.

– Вы читали Мильтона, инспектор?

– В школе.

– Насколько хорошо вы его помните?

– Ну, примерно как все, наверное.

– Сатана захотел величия, помните? Он захотел власти – захотел стать Богом. В нем не было любви, не было… смирения. Он выбрал зло.

Инспектор снова покачал головой:

– Трудно поверить, что газеты, прославляющие подобных Потрошителю, могли как-то подвигнуть его…

– Очень жаль, что газеты пишут дурные отзывы о художниках, а восторги приберегают для преступников.