Джек с группой разработали каждый нюанс для нашего опыта в стиле альбома Smoke on the Water Deep Purple. Перестроили студию внутри, а снаружи установили мобильную звукозаписывающую машину. К этому прибавили кулинарный антураж Grateful Dead – поваров, которые приезжали по первому зову, и на каждом шагу были дилеры. Все это называлось «Сенакль», поместье недалеко от Армонка, Нью-Йорк, и все участники группы заинтересовались им потому, что нам его представили как замок. В итоге единственным, что хоть отдаленно напоминало средневековый замок, была большая каменная водонапорная башня. Помимо этого Сенакль был просто большим зданием с множеством крошечных комнат, полных паутины и, наверное, призраков. Какой злодейский план.

Сенакль – это отсылка к горнице, где проходила Тайная вечеря. Срань господня! Я и сам там придумывал суд. Я был и судьей, и присяжным, и зачинщиком всего этого безумия, которое происходило в рамках парадигмы неблагополучной семьи-группы и молитв, на которые так и не ответили монахини. Тишина была оглушительной, не было даже лица в банке у двери[8]. Только мой разум, отчаянно пытающийся расшифровать крупицы реальности в заброшенном монастыре. А ну-ка, посмотрим, сможешь ли ты найти какую-нибудь рифму и смысл в этом, Стивен.

Я фантазировал, что я Кит Ричардс и играю на юге Франции слайд только что отломанным горлышком от бутылки винтажного «Лафита-Ротшильда», который я вылакал, чтобы проникнуться необходимой мне атмосферой, – и тут я уже записываюсь в особняке Шопена, где Элтон Джон написал свой классический альбом Honky Château. Мне нужно было напиться творческой амниотической жидкостью своего музыкального воображения. Парадокс творения с восхитительными противоречиями: чтобы создать плодородный образ мышления, мне нужно было оказаться в своем ментальном Сенакле и воплотить музыку в реальность.

Обкуренная рок-звезда в рваных атласных лохмотьях, лежащая на древнем каменном полу замка, – слегка безумная, но все же способная создать революционный альбом, который поразит всех слушателей и заставит критиков передернуться. И все же эта средневековая фантазия, должно быть, одним волшебным вечером просочилась в мое подсознание, и я написал Kings And Queens («Короли и королевы»)…

Сенакль – это наивысший Aerosmith в самый успешный период, мы были на высоте! Мы заполонили это место и ментально, и физически. Задолго до того, как появились сотовые, мы установили в каждой комнате проводные телефоны. У нас была огромная кухня, столовая, место, где команда могла спать и работать, и наша огромная студия вместе с маленькими комнатами для Джека, чтобы работать со звуком. Мы протянули до микрофонов в часовне колючую проволоку на сотню метров, и там на алтаре стояли барабаны Джоуи. Джек Дуглас гонял там Джоуи до посинения, пока он разучивал барабанную партию песни Critical Mass («Критическая масса»).

Некоторые из нас жили и дышали Сенаклем, а некоторые под конец дня просто уходили домой. Мне это никогда не нравилось. Если мы начинали писать в 16:00, то Джоуи все равно заканчивал где-то в шесть утра. Нюхать или не нюхать? В этом даже не было вопроса. Дурь и еще дурь, пока аппаратура не расплавится. Джоуи достиг своей критической массы той ночью, когда врезался в ограждение в четыре утра на своем черном «Феррари 308 GTB», по глупости отказавшись от дозы, которую мы ему предложили, чтобы он не заснул. Он тогда все еще был под кайфом, и когда он расхреначил свою машину, то каким-то чудом остался невредим.

Это было невероятно жуткое место… с очень плохим освещением. В доме почти не осталось того, что могло освещать, поэтому там было много больших темных гостиных и длинных коридоров – пещерное мрачное место, особенно по ночам. А еще там были маленькие комнатки, где спали монахини. Я заходил в каждую комнату и протягивал: «М-м-м-да», потому что там были кровать, стул, окно – это все. Кажется, в соседнюю кабинку мы ходили довольно часто. Супербыстро, в предрассветные часы, это мне так кажется. И все эти частые перелеты сестер… Бог их разберет! Если ты женишься на божестве и откажешься от своей человечности, что-то за это да будет. Они были там до нас, и я терпеливо ждал божественного вмешательства, чтобы меня пустили к их священному эфиру. И я подумал: ТО, ЧТО ДОСТАЕТСЯ ТЕРПЕЛИВЫМ, ВОЗМОЖНО, ОСТАВИЛ ТОТ, КТО ДОЖДАЛСЯ ПЕРВЫМ.

Если тебе было нужно взять что-то на кухне посреди ночи, то это походило на путешествие через Сахару, не говоря уже о дороге обратно. Поэтому у каждого в комнате были маленькие холодильники, ведь иначе пришлось бы идти в этот темный сырой подвал. Он был похож на декорации к фильму Роджера Кормана… а потом там поселились вампиры. Разумеется, только в нашем сознании, но это было что-то вроде закуски перед главным блюдом.

Всегда интересно, как другие люди – вне нашего ковена – видят нас во времена крайностей. Однажды туда приехал карикатурист Эль Гиршфельд и нарисовал нашу группу – этот рисунок мы использовали для обложки альбома Draw the Line («Подведи черту»). Он мастерски справился с работой. Мы там похожи на причудливые живые образцы под стеклом. «Подведи черту» – идеальное название для того, как мы жили. Я всегда заходил слишком далеко, и мне часто напоминали, что я не умею подводить черту. Меня бесили такие слова, но они были правдой. Если кто-то говорил: «Не делайте этого», то мы делали. Ведь я знал, что если ты не знаешь, где подвести черту, то у тебя появляется бесконечное число выборов.

У Джо было соло, которое он написал на шестиструнном басу, оно было настолько решительным, что песня практически сама написалась. Оно залезло внутрь моей шеи и вытащило слова из моего горла. То, как группа играла этот трек, было вне шкалы Рихтера, поскольку энергия этой песни определяла само наше существование в то время.

Все это и еще жрачка Grateful Dead на кухне! Две или три девушки готовили полуночные закуски на большой старой плите, а также выращивали в подвале траву. Вот и все, что мы о них знали, – что они готовили для Grateful Dead. Это была не очень хорошая еда… еще и с «приправами». Они подсыпали нам в обед всевозможные наркотики. Мы никогда не знали, что нас ждет. Однажды они испекли брауни, и Джоуи с них так накидался, что не смог записываться. Мы начали сами покупать себе еду. Человек сам должен выбрать свой яд… а не удивляться, если он окажется в супе.

Генри частенько брал мой «Порше» и отправлялся в Счастливый город, Нью-Йорк или Вестпорт, забирал свои дозы, возвращался и делился со всеми. И когда наши запасы истощались, все набрасывались на Тома, потому что у него всегда была заначка в носке. На следующий день мы говорили: «Черт, нам нужно еще». Кто-нибудь из дорожной команды брал машину, ехал в город сделок, покупал дурь и возвращался в Сенакль. Наша жизнь была похожа на «День сурка», за исключением будильника, Sonny и Шер. Время от времени к нам кто-то приходил. Олицетворение обслуживания номеров. Мне, пожалуйста, чизбургер и порцию дури. Он приходил, мы играли ему трек, чтобы у него сносило крышу, нюхали и отправляли его восвояси.

Мы все жили на разных этажах, чтобы не выдавать свои секретки, скрытые под вуалью «Мне нужно личное пространство». На чердаке особняка Джо устроил тир, но с настоящим оружием. У Джо была винтовка 22-го калибра, а у меня – пистолет «Вальтер PPK 380»; я подарил другой пистолет Киту Ричардсу в Нью-Йорке в гостевой спальне квартиры Фредди Сесслера на тридцать шестой день рождения Кита… вместе с гигантской таблеткой.

Я прятал порошок под пепельницами и в разных местах комнаты, чтобы никто его не нашел. Кролик и Генри Смит, два наших верных роуди, знали, что Рэй прокрадется в мою комнату и пропылесосит там все своим шнобелем. Он мог снюхать жокея с лошади или мою кухонную столешницу. И вот однажды, когда я увидел, что обчистили даже мою кровать, я высыпал дорожку из чистящего средства на кухонную раковину под кем-то оставленной салфеткой. Я был внизу, записывал вокал Draw the Line, когда он заорал так, что его было слышно даже в Перу. Мы оставили этот крик в альбоме, он был такими офигенным; мы немного его обработали и вписали в один из треков вместе с гитарой. Это было просто… ТВИДЛ-И-ДИ.

У наркотиков была противная сводная сестра – СКУКА. В моей сумасшедшей фазе в Сенакле – где-то между моим разумом и там, где обитали слухи, – я начал тайно записывать людей, которые обсирали меня за спиной. Блядь, я смотрел в глазок своей квартиры и видел ЦРУ, инопланетян и Джона Эдгара Гувера в женском платье (ТВОЮ-ТО МАТЬ, ОНИ ТАМ!), и они правда говорили обо мне. Я купил в Японии несколько беспроводных подслушивающих устройств с передатчиками и голосовыми микрофонами. Я специально разбросал их повсюду и вскоре слушал, как они говорят о том, как она кричала прошлой ночью (а не я в Milk Cow Blues). Команда называла их «Токийскими пауками»; они находили их повсюду – обычно у меня не получалось их прятать. Я думал, что у меня паранойя, раз считал, что они говорят обо мне. Только представьте, как паранойя увеличилась, когда я услышал эту историю. Ну, это скорее какая-то байка, потому что я ничего не подбрасывал! И единственный раз, когда я видел Токийского паука, она выдувала шары для пинг-понга из своей вагины в стрип-клубе.

Как же круто были описаны наш жизни в строчках Bright Light Fright…

Лучшие слова, которые когда-либо написал Джо Перри. Это правда, это интересно и это описывало нас как нельзя лучше.

Нам тяжело давалось написание Draw the Line из-за всех этих гор наркоты, на которые мы взбирались с рюкзаками, набитыми сильнодействующими препаратами. И когда это стало важнее музыки, тогда-то и надо было подвести черту. Я глотал по четыре-пять таблеток в день, а Дэвид Йохансен привозил для Джо мексиканскую черную смолу. Тогда были все за одного, один за всех… и я за себя. Все просыпались в разное время. Нас просили приходить в студию к полудню, но мы приползали только к семи-восьми вечера. Иногда я приходил намного позже. Я мог появляться в пять утра, чтобы записываться, а Джо как раз тогда уходил. Наша команда работала по двое, и кому-то всегда приходилось брать ночные смены. Тогда я записал свой лучший вокал с Джеком. Мне не было никакого смысла туда приходить, пока там записывался Джо. И он все равно не хотел записываться, пока я не закончу с вокалом. И мою хрень называли ЛСД! Опять Латентный сольный даунизм? Джо знал, что я буду неделями писать слова и записывать вокал, и все это время пропадал в Элиссе.