Чисто на моей памяти это были самые сладкие и самые тяжелые годы моей жизни: 1977–1979. К концу 1978-го группа начала распадаться. Мы с Джо ссорились все больше и больше. Мы ругались за кулисами, мы ругались в самолете… мы ругались даже на сцене, как добрые The Everly Brothers, The Kinks и Oasis. Джо мучил меня до смерти, когда накуривался и так хорошо выглядел. Но больше всего – когда играл на гитаре на гребаной 12-й мощности. Он играл так громко, что даже Хелен Келлер могла подпевать… Так громко, что для того, чтобы услышать себя, мне приходилось ЗАСОВЫВАТЬ ПАЛЕЦ себе в ухо. Меня это так злило, что захотелось ЗАСУНУТЬ КУЛАК ему в задницу. Все, от Фредди Меркьюри до Рода Стюарта, подумали, что это наш образ. На обложке Rolling Stone… со средним пальцем в ухе. ТВОЮ МАТЬ! Вот почему Бог создала мониторы, наушники и акустических гитаристов. Спасибо вам, Crosby, Stills and Nashville. Ебаный ЛСД?.. Мда.

Малоизвестный факт о вокалистах с ЛСД: наша болезнь возникает в основном из-за того, что мы не можем себя слышать. Моя работа – петь вот эту штуку, которая называется «мелодия». Поэтому, ЧТОБЫ петь мелодию, МНЕ НАДО СЛЫШАТЬ, КАК я ее пою.

Так что я ждал, потом подходил к нему и слегка толкал, пока он играл, а он бил меня своей гитарой. Драки начались случайно, но когда они все же начинались, то становились оправданием. «Ты, блядь, хотел меня ударить, мразь». Если я заходил слишком далеко и Джо думал, что я хочу его превзойти, вот тогда начинались игры. Он изо всех сил пытался мне ответить. Но нельзя урезонить того, кто настолько пьян или под кайфом, поэтому мы играли в игры. Помню, однажды я чуть было не ударил Джо, но я не такой, я не бью людей. Я никогда даже не понимал концепт драки. Мы с Джо правда несколько раз чуть не сорвались – может, раза три или четыре, – но намеренно никогда не били друг друга. Однажды Джо проткнул мне нижнюю губу концом струны. Я оплевал его кровью, и в итоге у меня на щеке появилась маленькая дырочка. Честно говоря, не знаю, нарочно он это сделал или нет. Придется спросить его об этом на смертном одре. И кто знает, ответит ли он тогда?

Бывали времена, когда Джо был не в лучшей форме. Он забегал за барабанную стойку, когда ему приходилось петь гармонию с Генри, а с Джо это не так-то просто сделать. Надо следить за его ртом и пытаться понять, какие слова оттуда выйдут. Иногда он просто придумывал слова, а иногда это были даже не слова. Как и любой, кто поет одни и те же слова день за днем, месяц за месяцем, он уставал петь одну и ту же хуйню. Или же ему приходила в голову мысль, пока он пел, и он просто выплевывал какой-то словесный звук.

Где-то есть фотография фейерверка, взорвавшегося в тот самый момент, когда он упал на сцену. Эту фотку прислал поклонник. Нас с Джо сняли в ту самую секунду, когда взорвалась петарда. Мы как раз тогда возвращались на сцену на бис. У меня опалилась роговица, а Джо порезал руку. Рана на руке Джо была в форме улыбки, поэтому он нарисовал на руке рожицу, тряс ею и притворялся, будто она говорит. В 1978 году в «Спектруме» была разбитая бутылка, из-за которой пришлось отменить концерт. Когда фанаты радуются, они звереют. Они не верят, что мы обычные люди, и поступают так, чтобы посмотреть, идет ли у нас так же кровь, как и у них. Однажды мы нашли на сцене сюрикэн – ебучую звездочку, которую бросают ниндзя.

Это военные байки. Когда ты на гастролях, в двух шагах от потери жизни или конечности – или просто смерти, – у тебя нет времени на обычные мирские болезни. Никаких выходных. Ты работаешь до полусмерти. И единственное, что помогало нам выжить, – кокаин.

На протяжении всех семидесятых мы все были знатно обдолбанными. Где-то есть моя фотка, на которой я снюхиваю огромную дорожку со своей фотографии в японском журнале. Какой отличный способ накидаться – снюхать свое лицо.

Мы никогда не останавливались. Мы просто прорывались вперед и разваливались, когда возвращались домой. Идешь домой, падаешь на землю, и разум говорит телу, что делать. Тело знает, что у него выходной, а потом решает заболеть. Но группы вообще не болеют на гастролях, это запрещено.

Через некоторое время наша жизнь вне гастролей стала называться «Дома с Дракулами». Мы были зомбированы на колесах. Келли обычно посылал охранников нас будить – одного к Джо, другого ко мне. Чтобы они стучали в наши двери, а если мы не ответим – выламывали их. Если мы не спали всю ночь или всю неделю – да пофиг, они все равно заходили. Если нет чистой одежды, они собирали все, что валялось на полу, кидали в сумку, закидывал нас себе на плечи, сажали в лимузины и везли в аэропорт… вот так мы с Джо и отправлялись на гастроли в старые добрые времена.

Келли ждал нас в аэропорту. «Вот черт! Ну и где они? Я не вижу их на горизонте!» Однажды, когда Генри пытался задержать рейс, он сказал остальным членам команды: «Слушайте, делайте что хотите… затейте драку, скажите, что в самолете бомба, что угодно, потому что группа пока не приехала, а это последний рейс». Не помню, куда мы тогда ехали.

Как только сотрудник аэропорта услышал слово «бомба», сразу пошел оповещать руководство. Мы все сели в самолет, и дверь закрылась. У Генри была целая унция наркоты. Это была авиалиния Allegheny – у них раньше были столики в самолетах, и мы как раз собирались высыпать себе дорожки. Тогда мы снюхивали прямо перед всеми, потому что никто еще не знал, что это. Но как раз в этот момент дверь самолета снова открывается, и туда входят служба безопасности аэропорта, ФБР, ЦРУ и все остальные люди мира, у кого есть значок, в придачу с этим самым сотрудником и вытаскивают Генри из самолета. У Генри в чемодане была еще и марихуана. Келли утверждал, что багаж его, и нас не обыскивали.

Генри взяли под стражу. В тот день, когда он отправился в суд, его представлял адвокат группы Норман Джейкобс. Генри пришел в суд рано утром. Судья смотрит на документы, просматривает список дел, и когда доходит до Генри, говорит: «Дело закрыто». Оказалось, что полицейский, который вел это дело, был застрелен накануне вечером. Его убил гарвардский футболист. На какое-то время Генри стал похож на головореза, который прикончил полицейского, чтобы не сесть в тюрьму.

К 1978 году мы превратились из ничтожеств в мультиплатиновую группу с четырьмя альбомами за три года. Мы играли перед полумиллионом зрителей. И у нас были соответствующие пристрастия. В первые дни нас воспринимали дойными коровами – мы работали до смерти. Давали по три концерта в неделю и сидели на кокаине. Вы знаете, что такое беговая дорожка? Ну, мы жили на такой все 1970-е. Тур-альбом-тур-альбом-тур-альбом. Никаких перерывов. Все знали, чем мы занимаемся, и мы были в ужасном состоянии. Никто ни разу не говорил: «Ребят, вам бы лучше отдохнуть». У меня на сцене были судороги и обмороки. Я мог в любое время упасть с инфарктом, а люди бы отвернулись и сказали: «Ну, мы же не знали, что все так плохо». Херня! Мы ворочали такими бабками, что всем было плевать.

Промоутеры наших концертов просто купались в бабле, у них были целые чемоданы денег. Наши билеты разлетались. Видимо, в качестве подарочка наши бухгалтеры наебывали нас на количество проданных билетов. Думаю, мы делали не меньше 140 миллионов, но участники группы в итоге получали не больше трех каждый. Я не обижаюсь, но пусть они там все перевернутся в своих могилах через миллиард миллионов лет! Это все, спасибо за внимание. Я оглядываюсь назад и думаю: «Боже, мы только и делали, что писали песни, записывали пластинки и гастролировали». У меня есть пиратский сундук с историями ужасов о том, что они делали с моими братьями и моей группой. Отвратительные вещи! Я смотрю на все это и, стоя перед Иисусом Христом у Небесных врат, говорю: «Спасибо и идите вы на хуй!»

У всех туров есть официальные названия – и наши названия. «Экспресс тур Aerosmith» стал туром АГН – «А Где Наркота?». Дела становились все хуже, и команда придумывала турам все более мрачные названия: тур «Сноси Все Дерьмо», тур «Целуй Ботинки, Которые Тебя Пинают». Келли сделал себе футболку с надписью: «Почему Я Больше Не Могу Пердеть?» – что в переводе означает «нас знатно выебали в жопу».

К концу 1978-го мы все немного выгорели. И все пошло наперекосяк. Мы так изжарились, что слышали, как потрескивают в костре наши синапсы, когда засыпали. Группа распалась, когда распалась гастрольная команда. Команда развалилась первой, а потом подхватила и группа. Главные псы команды начали пускать слюни и выть на луну. Но команда очень помогает группе мирно сосуществовать. Все знали наши характеры, наши странные, дисфункциональные повадки в работе. Небо почернело, и мы молились о дожде, но он все не приходил, и все становилось хуже. Мы были сложной смесью из совершенно безрассудных людей, и все пошло по накатанной, когда Келли покинул нас после Cal Jam. Вот тогда-то я и задумался: «Почему у моего дома есть колеса, а у машины – нет?» База Aerosmith – Келли, Кролик, Генри и Ночной Боб – поддерживала группу в те сумасшедшие времена. Кролик ушел в 1978-м, а Генри – в 1980-м.

Водители стали покидать галактический зонд Aerosmith, как крысы – тонущий корабль. Генри Смит сказал, что уходит из команды, чтобы мы продолжали общаться. А Ночной Боб ушел, чтобы продолжать быть в своем уме. Было проще уйти и быть друзьями, чем остаться и работать в этом адском жерле. В итоге оказалось, что это был разумный выбор, потому что в противном случае, думаю, некоторые из них были бы уже мертвы.

Но мы никогда не отменяли концерты. Я бесился в раздевалке, швыряя все подряд, а Келли – спокойный, ответственный парень – спросил: