Разумеется, руководители на местах состоят в рядах коммунистов, но они уже научились ловко лавировать между строгой государственной линией и местными или личными интересами.

Провинции гигантской страны привыкли к самостоятельности. Древняя, подлинно китайская пословица гласит: «Горы высоки, а император далеко». Централизованно управлять государством размером с Европу всегда было сложно. Вдобавок в 1980-е, при Дэн Сяопине, провинциям предоставили свободу: китайский лидер хотел, чтобы каждая из них выбрала оптимальный способ обогащения.

В заботе о жителях провинциям и городам приходится проявлять изобретательность, поскольку центральная власть забирает часть налогов себе. Региональные власти получают лишь половину от сборов, но при этом несут большинство расходов. Когда центр требует приструнить заводы, загрязняющие воздух, местные власти начинают тянуть время, чтобы не нанести вред экономике региона. В этом для чиновников есть и личная выгода: если дела в провинции идут в гору, можно высоко подняться по карьерной лестнице.

Когда речь заходит о деньгах и выгоде, крупные госкомпании тоже могут совать палки в колеса государственной машине. Микаэль Маттлин приводит такой пример: центральная власть годами не могла заставить компании выделять часть прибыли на общее благо – в частности, на соцобеспечение.

Сложности коммунистов в достижении целей стали одной из причин того, что в последние годы Си Цзиньпин сосредоточивает власть в своих руках. Западные СМИ со смешанными чувствами наблюдают за этим процессом. После диктатора Мао Цзэдуна с его вышедшими из-под контроля реформами партия стремилась разделять властные полномочия и ограничивать срок правления каждого лидера. Сейчас, благодаря изменениям в законодательстве, китайский лидер может оставаться председателем столько, сколько пожелает, тогда как раньше этот срок ограничивался десятью годами. На практике Си Цзиньпин контролирует все важнейшие сферы, от обороны до экономики. На руководящие посты он назначил своих ставленников, а оппонентов под предлогом антикоррупционной кампании скинул с должностей, упрятав многих из них за решетку.

Смысл действий Си Цзиньпина видится в том, что для него это – единственный способ реализовать масштабные и жизненно важные для Китая реформы. Необходимо улучшить плачевное положение малоимущих, приструнить загрязнителей воздуха и переориентировать экономику с экспорта на внутреннее потребление. С другой стороны, ужесточившаяся хватка центра может окончательно парализовать региональные власти. Никто не решится на инновации, зная, что при малейшем неверном движении раздастся свист кнута из Пекина. Другая же трактовка гласит, что Си Цзиньпин просто жаждет власти. Скорее всего, доля истины есть в обоих предположениях – осталось понять, где ее больше.

После распада СССР любимой забавой Запада было гадать, когда же революция вспыхнет в Китае. Бытует мнение, что экономическая свобода рано или поздно – скорее рано – приведет к свержению однопартийной системы.

Китайская компартия зорко следит за своими гражданами. Много говорят о растущем оборонном бюджете страны, но не стоит забывать, что на внутреннюю безопасность денег уходит едва ли не больше.

Считается, что коммунисты остаются у власти главным образом за счет негласного договора: партия заботится о росте народного благосостояния, а благодарные граждане позволяют ей руководить. Естественно, китайцы рады тому, что стремительно богатеют. Автомобилисты до сих пор вспоминают мрачные времена, когда велосипед считался роскошью. Все взрослое население прекрасно помнит годы, когда даже путешествия внутри страны были редкостью, а поездка за рубеж вовсе казалась чем-то из области фантастики. Теперь же китайцы просто одержимы туризмом. Жизнь и вправду изменилась к лучшему по сравнению с началом 1990-х, не говоря уже о 1970-х.

Партия постоянно трубит о своем законном праве на власть. Мол, если бы не твердая рука коммунистов, в Китае царили бы хаос и нищета. Китайские СМИ смакуют последствия переворотов в других странах. Компартия не устает напоминать, что именно она избавила страну от унижений западного и японского колониализма, превратив Китай в державу, с которой считаются во всем мире.

С приходом к власти коммунистов действительно многое изменилось в лучшую сторону. Несмотря на сумасбродные начинания Мао, средняя продолжительность жизни в стране быстро выросла. Заметно сократилось социальное неравенство. После запрета многоженства и проституции улучшилось положение женщин. Даже коррупцию среди чиновников почти удалось искоренить. Так что у партии были основания гордиться своими достижениями.

Но с ростом благополучия вновь усугубилась разница в уровне жизни различных слоев населения, да и многие другие достижения оказались не так однозначны. Когда я путешествовала по Китаю, в отелях мне не раз подкладывали под дверь рекламу услуг «ночных бабочек». Однажды я по ошибке зашла в сомнительный массажный салон, где девушка в откровенной мини-юбке захихикала, неумело пытаясь размять мне мышцы пальцами, привычными к совсем другим занятиям. Китайские богачи вновь заводят по нескольку наложниц (теперь их называют любовницами), возвращается коррупция. Чем меньше у коммунистов остается поводов для гордости, тем громче они называют себя патриотами, вернувшими Китаю былой престиж.

Партия по-прежнему у руля, экономика процветает, и разговоры о революции вроде бы стихли. Даже западные СМИ пишут, что в целом китайцы довольны ситуацией в стране. Новозеландская исследовательница Энн-Мари Брэйди, изучающая китайскую политику и пропаганду, утверждает, что китайцы и американцы одинаково относятся к политическому устройству своих государств: не подвергая сомнению саму систему, они считают, что кое-что можно бы и улучшить.

Большинство моих китайских друзей смирилось с системой и не хочет менять ее на демократию. Одна моя знакомая, образованная женщина, много работавшая с европейцами, сформулировала это так: «Мне не особо нравится партия, но я уважаю ее за рост уровня жизни в стране. У нас все стабильно. Демократия – хорошая идея, но что если она принесет с собой хаос?»

Ее слова врезались мне в память: в отличие от среднестатистического китайца, она прекрасно знала, как жестоко партия относится к инакомыслящим. И все же она была готова продолжать жить под властью коммунистов, ей казалось, что так будет лучше для всех.

По мнению Матти Нойонена, западные медиа необъективно оценивают отношение китайцев к власти.

«Журналисты, похоже, думают, что все китайцы преданы партии. Это не так. Многие настроены весьма критично», – говорит Нойонен.

Тогда какой процент населения поддерживает коммунистов?

«Ни один сторонний наблюдатель не узнает наверняка, что народ думает о властях. Достоверные результаты опросов не публикуют, а на серьезный вопрос китаец ни за что честно не ответит», – утверждает Микаэль Маттлин.

Маттлин считает, что о революции в ближайшем будущем говорить не приходится: «Перевороты случаются внезапно и предугадать их невозможно».