– А вот это и есть их ферма… – торжественно сказал Андрей Станиславович, обводя рукой поля.

Вот, зачем он нас привел. Он решил шарахнуть по нервам. Писатель хренов.

– Так с тех пор и заброшено? – удивился Коля.

– Да. А Геннадий Голубев живет вон там.

Он показал рукой на дом из белого силикатного кирпича. За домом, видимо, и начиналась Павлодарка.

– А где жила семья Бориса? – спросил Коля.

– В центре Павлодарки. Там сейчас магазин.

– Каким образом? Мальчик продал землю?

– Не знаю. Может, самозахват?

– Интересно… Ну, пошли в гости? А то холодно.

– Пошли. Только надо водки купить. Без водки он разговаривать не будет.

В ближайшем сельпо мы купили две бутылки и пакетик соленых огурцов.

Калитка была распахнута. Поперек дорожки валялась ржавая кроватная сетка. По кривым яблоням висело грязное тряпье. Хозяин сидел на пороге и курил.

Это был мужчина неопределенного возраста. Морда у него была обветренная и мятая. Нос покрывала сеточка лопнувших сосудов. Блеклые выцветшие глаза, пегая прядь волос, черные зубы. Типичный алкаш. Впрочем, я сразу обратила внимание, что черты лица у него красивые. Такие же, как у брата на кладбищенской фотографии. Жена фермера была простушкой, но сам фермер казался очень интересным.

Что же это значило? А то, что их мальчик сейчас может быть красавцем. А может, нет. Как говорится, одно из двух.

Коля достал пластиковые стаканы, молча разлил. Андрей Станиславович объяснял цель нашего приезда – журналисты из Москвы, хотят раскопать старую историю, ведь это же было убийство, да, Гена?

– А то! – флегматично сказал Гена, забирая стакан, и сразу же опрокинул его в рот. Даже не поморщившись, он протянул стакан снова. Коля налил еще.

– Ты расскажи, где сейчас Дмитрий? – сказал Андрей Станиславович.

– Какой Дмитрий? – испугался Геннадий.

– Ну, племянник твой.