С 1925 года роль ведущих «спонсоров» дипломатических и гуманитарных организаций перешла к Новицкому и Миллеру. Главным финансистом дипломатического корпуса постепенно стал прижимистый Миллер, в распоряжении которого некогда находилась, в сравнении с его «американскими» и «европейскими» коллегами, наименьшая сумма.
Обосновавшись в Париже, Миллер стал работать в тесном контакте с другими финансовыми агентами и Совещанием послов, хотя по-прежнему сохранял независимость и считал себя персонально ответственным за находившиеся у него на хранении государственные средства, выделяя их на строго оговоренные цели. Миллер занялся в Париже страховым делом, получая в качестве хранителя казенных сумм довольно скромное содержание. В целях экономии он сократил свое жалованье с 1 сентября 1925 года до 35 ф. ст. в месяц.
Наряду с бизнесом Миллер занимался… историческими изысканиями. Подобно многим русским историкам и публицистам, искавшим аналогии потрясших Россию (да и Европу) событий в истории Великой французской революции, он обратился к временам Екатерины II. А именно — к истории французской эмиграции в России в ее царствование. Ее «зеркальным отражением», как казалось многим современникам, была русская эмиграция во Франции в 1920-х годах. Результатом трудов Миллера, в том числе разысканий во французских архивах, стала 400-страничная книга «Французская эмиграция и Россия в царствование Екатерины II» (Париж: [ «Родник»], 1931). Помимо прочего, в книге рассказывалось о судьбах известных французских политиков и аристократов, оказавшихся в эмиграции в России; рассматривалось отношение к эмигрантам русских властей и общества, в том числе постепенное ослабление сочувствия к ним; влияние эмигрантов на русскую жизнь и т. д. Монография написана довольно живо, в ней приведен обширный фактический материал.
Миллер продолжил работать над эмигрантской темой и подготовил следующую монографию — «Французская эмиграция в России в царствование императора Павла I» объемом в 300 страниц, которая осталась в рукописи. Ее публикации, очевидно, помешала война, а затем смерть автора. И лишь почти тридцать лет спустя после кончины Миллера была напечатана одна из глав.
Вернемся, однако, к схеме финансирования российских эмигрантских организаций. Еще во времена Финансового совета, как можно судить по сохранившимся документам, она выглядела следующим образом. Финансовые агенты (преимущественно Миллер) перечисляли деньги в специальные фонды: в так называемый особый 120-тысячный стерлинговый фонд (начало которому положила сумма, переведенная Миллером еще в 1921 году); беженский, дипломатический стерлинговый, дипломатический франковый фонды; фонд пособий семьям героев Гражданской войны (терминология в противоположных лагерях была одинаковой — только герои разные). 120-тысячный фонд был, видимо, резервным; на самом деле 120 тысяч в фонде числилось только в момент его возникновения. Согласно актам ревизии Финансового отдела на 1 января 1924 года, в особом стерлинговом фонде оставалось 4715 ф. ст. и 274 150 фр., на 1 января 1926-го — 4 тыс. ф. ст., год спустя — 2500 ф. ст.
Предоставляемые финансовыми агентами деньги приблизительно поровну тратились на содержание дипломатических учреждений и поддержку гуманитарных организаций. За 1924 год Миллер передал Совету послов 115 300 долл, (здесь и далее опущены центы) и 8,5 тыс. ф. ст. Из них 62 210 долл, пошло на поддержку гуманитарных организаций и помощь беженцам, остальное было зачислено в дипломатические стерлинговый и франковый фонды.
Расходы на содержание дипломатического аппарата быстро сокращались, как сокращался и сам аппарат — отчасти из-за отсутствия денег, отчасти за ненадобностью. Так, сокращенная смета расходов по дипломатическим и консульским учреждениям с 1 января 1923 года составляла 4255 ф. ст. (здесь и далее опущены шиллинги и пенсы) в
На содержание Совета послов в январе 1923 года расходовалось 229 ф. ст. в месяц, а в 1932 году — 44,83 ф. ст. Постепенно сокращалось и содержание бывших служащих дипломатического ведомства, продолжавших исправно составлять обзоры политического положения в странах пребывания, анализировать сведения, полученные тем или иным образом из СССР, но главное — отстаивать интересы русских изгнанников.
Что касается фонда пособий семьям героев Гражданской войны, то в него было зачислено первоначально 12 тыс. долл. На 1 января 1926 года в фонде числилось 6519 долл.; в течение года было выдано 1248 долл., начислено процентов на 173 долл.; остаток составил 5445 долл. Дальнейшие операции по этому фонду в обнаруженных нами документах не отражены.
Поскольку казенные суммы хранились на личных счетах финансовых агентов, а все люди смертны, они сочли необходимым назначить себе преемников, выбранных из числа лиц, ранее служивших по финансовому ведомству и причастных к заведованию казенными деньгами. Заместителем Новицкого стал Б. В. Гаугер, Угета — Д. П. Перцов, Миллера — А. А. Никольский. Они обязались держать в случае смерти кого-либо из агентов казенные суммы в совместном распоряжении с кем-либо из оставшихся в живых финансовых агентов; в случае если не останется в живых ни одного финансового агента — в совместном распоряжении с их заместителями. Эта мера, как увидим в дальнейшем, оказалась весьма разумной.
Финансовые агенты стремились приумножить казенный капитал, вкладывая средства в высокодоходные бумаги; это позволяло тратить на эмигрантские нужды заработанные на валютных операциях средства, по возможности не затрагивая значительно сократившийся «основной капитал». Серьезные потери нанес финансистам мировой экономический кризис 1929–1933 годов. Особенно сказались падение курса фунта стерлингов (а именно в этой, наиболее надежной, валюте хранились основные суммы) и потери при продаже некоторых ценных бумаг. К тому же перестал выплачивать дивиденды «Истрабанк», в акции которого была вложена значительная часть остававшихся казенных сумм.
В этих обстоятельствах 14 ноября 1931 года Новицкий и Миллер обратились с совместным письмом к Гирсу, указав на необходимость сократить расходы. Теперь приходилось держать средства на текущих счетах, не приносящих почти никакого дохода, или помещать их в низкопроцентные бумаги, ориентируясь в условиях экономической нестабильности скорее на степень их надежности, нежели доходности.
Нам неизвестны подробности расходования государственных средств в период 1933–1940 годов. В одном из писем Маклаков, вступивший в должность председателя Совета послов после смерти Тирса в 1932 году, упоминал, что финансовыми агентами в 1940 году был подготовлен «подробный отчет о движении сумм за время от 1920 года до 1939 года». Маклакову было передано введение к отчету на 32 страницах. Отчет предполагалось опубликовать. К сожалению, этого документа в бумагах Маклакова ни в архиве Гуверовского института, ни в Русском архиве в Лидсе нами не обнаружено, хотя практически вся остальная переписка по финансовым вопросам сохранилась. Начавшаяся Вторая мировая война, оккупация нацистами Франции, казалось бы, должны были привести российских финансистов к полному краху. Однако благодаря предусмотрительности финансовых агентов этого не произошло.
В годы войны лица, ответственные за расходование казенных денег, начали буквально вымирать. Осенью 1941 года Бернацкий, перенесший затяжной грипп, вследствие недостаточного питания очень ослабел; в одежде он весил 41 килограмм. Проблема усугублялась тем, что в сентябре 1941 года продовольственные посылки были запрещены, и председатель парижского Земгора Н. С. Долгополов, находившийся, по-видимому, в «свободной» зоне, которую контролировало правительство Виши, потерял возможность подкармливать «русских парижан». По его словам, «в очень тяжелом положении оказался и Никанор Васильевич [Савич]» — из-за тяжелой болезни жены.
Бахметеву удалось перевести деньги во Францию, возможно, через Толстовский фонд. Во всяком случае, графиня А. Л. Толстая писала ему 4 марта 1942 года, что Долгополову послана радиограмма, уполномочивавшая его выдать из ранее переведенных сумм по 30 долл. Савичу и Бернацкому. В Париже 1942 года это были довольно большие деньги. После оккупации нацистами «свободной зоны» на юге Франции возможности оказывать русским эмигрантам помощь из-за границы уже не было.
В 1942 году умер Савич, в 1943-м скончались Бернацкий и К. К. Миллер. Единственным членом Совещания послов оставался в Париже 75-летний Маклаков. Он решил кооптировать в состав Совещания трех новых членов взамен выбывших. Нам известны имена двоих — это барон Б. Э. Нольде, принимавший некогда участие в обсуждении вопроса о способе хранения государственных средств, и Г. Л. Нобель, возглавлявший Совет директоров того банка в Лондоне, в котором была «спрятана» значительная часть остававшихся средств. Пикантность ситуации, правда, заключалась в том, что Нобель был шведским подданным. Впрочем, это не смутило ни его, ни Маклакова. Каких-либо данных о приглашении третьего лица в состав Совета послов в «розовой папке», содержащей переписку по этому деликатному вопросу, не имеется.
Своим новым коллегам Маклаков сообщал, что после смерти Миллера все «счетоводство», которое велось покойным совместно с его заместителем Никольским, а также другие документы находятся у дочери Миллера Е. К. Бражниковой, которая получила от отца инструкции передать их Никольскому. Часть документов, «относящихся к прежнему времени», осталась в «нескольких сундуках» на прежней квартире Миллера. Увы, никаких следов этих «сундуков», как и упоминаний об их судьбе, нам обнаружить не удалось.
Средства, находившиеся на счетах Миллера накануне немецкой оккупации Франции, остались в целости и сохранности, ибо, как выяснилось, осторожный финансист хранил их в Англии («Истрабанк») и США («Кемикал-банк»).
Проблема, однако, заключалась в том, что Никольский жил в провинции — сначала в Ренне, затем в Пуатье, а после освобождения Франции исчез, возможно, опасаясь репрессий за службу на предприятии, которое работало на германскую оборону. Между тем в США казенные деньги хранились на совместном счету Миллера и Никольского.
Поскольку со смертью Миллера прекратились ассигнования на возглавлявшийся Маклаковым Офис по делам русских беженцев, возобновивший свою работу после освобождения Парижа, а где находился Никольский, было неизвестно, Новицкий решил по соглашению с дочерью Миллера передать в распоряжение бывшего посла 144 тыс. фр. (72 тыс. за свой счет и 72 тыс. авансом за счет сумм Никольского) из расчета 6 тыс. фр. в месяц до 1 июня 1947 года. Эти деньги выделялись в дополнение к суммам, получаемым Офисом от французского правительства. Новицкий надеялся, что за двухлетний срок Никольский объявится и «сможет освободить суммы, полученные им по наследству от К. К. Миллера и временно блокированные из-за формальностей введения наследства и запрещения перевода валюты из одной страны в другую». Кроме того, Новицкий передал Маклакову еще 20 тыс. фр. «на покрытие разных нужд русской эмиграции» по его усмотрению.