ДАЛЬНИЙ ВОСТОК: ДЕЛО ГЕНЕРАЛА ПЕТРОВА

По такой же схеме был составлен два года спустя договор Сузуки (именовавшегося на сей раз в русском тексте Судзуки) с Всероссийским крестьянским союзом в лице его представителя К. И. Славянского на ведение дел по получению 20 ящиков с русской золотой монетой и двух ящиков с золотыми слитками на общую сумму 1 250 000 зол. руб. Эти ценности были сданы генералом П. П. Петровым 22 ноября 1920 года начальнику японской военной миссии полковнику Р. Исомэ. За спиной Славянского вновь маячил Моравский, упоминавшийся в тексте договора, как и главный истец — генерал Петров. Условия для Сузуки были фантастическими: «В случае благоприятного исхода переговоров г. Судзуки с японскими властями о выдаче денег, золото или взамен его деньги получаются г. Судзуки совместно с г. Славянским и делятся пополам, а именно 50 % получает японская сторона в лице г. Судзуки и 50 % русская сторона в лице г. Славянского». Плата за получение предполагаемых более чем 600 тыс. зол. руб. (рубль, напомню, был равен иене) была смехотворной: Сузуки брал на себя расходы по ведению дела и обязывался выдавать Славянскому безотчетно по 1 тыс. иен в месяц. Договор действовал в течение шести месяцев.

Идти на такие условия — шесть тысяч в обмен на шестьсот тысяч — можно было, на наш взгляд, только в том случае, если заказчики изначально были уверены в полной бесперспективности дела. Неясно, какое отношение к этому предприятию имел Всероссийский крестьянский союз, одна из дальневосточных эмигрантских организаций, ведь золото в момент передачи принадлежало семеновской Дальневосточной армии, начальником службы тыла которой был в ноябре 1920 года генерал Павел Петров.

Историю «петровского золота» поднял в начале 1990-х годов сын генерала Сергей Петрофф, калифорнийский предприниматель, на пенсии занявшийся историей Гражданской войны. Тогдашний корреспондент «Известий» в Токио Сергей Агафонов сумел разыскать в японских архивах заключение Высшего суда по иску Петрова к японскому государству. Процесс начался в 1934 году, адвокатами генерала выступали Хикосиро Ханэда и Тосидзо Яманэ. Видимо, Сузуки к тому времени вышел из игры. Оказалось, что генерал судился не за двадцать два, а за один ящик с золотой монетой, причем сам факт приемки золота, так же как подлинность расписки (точнее, ее заверенного перевода на японский), выданной Петрову полковником Рокуро Исомэ (Изомэ), сомнению не подвергались. Однако, согласно показаниями свидетелей, 22 ящика золота были возвращены атаману Семенову уже в декабре 1920 года, то есть через месяц после их передачи под охрану японцев. Центральным вопросом на процессе была правомерность претензий частного лица на общественное имущество. Аналогичная проблема, напомним, обсуждалась и в период тяжбы генерала Подтягина и атамана Семенова. Дело слушалось в трех инстанциях японского суда. В конечном счете в январе 1941 года Высший суд в иске генералу Петрову отказал.

Полагаем, что генерал Петров изначально не рассчитывал на возможность получения ящика с золотой монетой или компенсации за него. В пользу этого говорит то, что, во-первых, иск он решил подать почему-то лишь четырнадцать лет спустя после передачи золота, во-вторых, никогда и нигде не упоминал об этом немаловажном событии в своих публикациях (и даже сын узнал обо всей этой истории из бумаг, обнаруженных при чистке подвала своего дома). Исходила ли инициатива от самого генерала Петрова или на него вышли предприимчивые адвокаты, можно лишь гадать. Одно можно сказать с уверенностью: денег на ведение процесса в Японии генералу Петрову, кое-как перебивавшемуся в эмиграции в Китае, взять было неоткуда. Легко предположить, что и в «деле Петрова» не истец нанимал адвокатов, а адвокаты «нанимали» истца. Поэтому, видимо, генерал предпочитал не афишировать свою борьбу с японским государством за никогда не принадлежавшее ему золото.

Правда, в деле генерала Петрова есть неувязка: если он судился всего за один ящик золота, игра как будто не стоила свеч — в случае успеха номинальная выручка составила бы 60 тыс. зол. руб. (по условному паритету 60 тыс. иен), что вряд ли покрыло бы расходы на многолетнее ведение процесса. Не будем, однако, забывать, что к 1934 году, когда начался процесс, цена золота в Лондоне по сравнению с докризисной выросла на 65 % (к 1940 году — вдвое) и на столько же снизился курс иены по отношению к девальвированному фунту стерлингов (к 1940 году — на 70 %, а на самом деле более чем вдвое). Таким образом, даже один ящик из золотых кладовых российского Госбанка был вполне привлекательным призом.

Повторим, что все вышеизложенное является лишь нашим предположением. Однако, учитывая характер ряда дел по вопросу о возвращении денег и/или золота, принадлежавших антибольшевистским группировкам и сохранившимся на счетах в японских банках — на самом деле или по утверждениям лиц, никаких прав на эти ценности не имевших, — это предположение представляется нам более чем вероятным. Иск генерала Петрова точно вписывается в череду аналогичных дел.

ДАЛЬНИЙ ВОСТОК: СУДЬБА «ПОДТЯГИНСКИХ» ДЕНЕГ

Единственным реальным результатом дальневосточных тяжб, если не считать доходов, полученных японскими посредниками, и некоторой суммы, доставшейся атаману Семенову, стало поступление в кассу Русского общевоинского союза (РОВС) около 1 млн. иен — суммы, эквивалентной приблизительно 7 млн. фр. Однако пустить в дело эти деньги тогдашний руководитель РОВС генерал А. П. Кутепов не успел. 26 января 1930 года он был похищен в Париже советскими агентами и умер от сердечного приступа то ли еще во Франции, то ли на борту советского судна по пути в Новороссийск.

Мировой экономический кризис 1929–1933 годов больно ударил по финансовому положению РОВС. «Подтягинские миллионы» якобы были вложены в акции корпорации шведского спичечного короля Ивара Крегера. Генерал Е. К. Миллер, сменивший Кутепова на посту председателя РОВС, купил акции, как пишет Б. В. Прянишников, по совету своего брата К. К. Миллера. Однако Крегер разорился и 12 марта 1932 года покончил с собой в Париже. Выстрел Крегера прозвучал погребальным салютом для ровсовских капиталов. Пропало 7 млн фр.; после такой потери организация была обречена влачить жалкое существование. Прянишников, член РОВС и Национально-трудового союза нового поколения, исследователь борьбы советских спецслужб против эмиграции, утверждал, что к разорению РОВС приложили руку советские агенты, в частности некий Владимир Петрович Багговут-Коломийцев, агент ГПУ с 1922 года и один из ближайших сотрудников Крегера. Зная о его тяжелом финансовом положении, он «каким-то таинственным образом», через третьих лиц, посоветовал разместить капиталы РОВСа в бумагах крегеровского предприятия.

Полагаем, что это всего лишь еще одна конспирологическая теория. Генерал Е. К. Миллер, сменивший Кутепова на посту председателя РОВС, давно занимался проблемами финансового обеспечения эмигрантских военных организаций, при этом работал и с ценными бумагами. Он хорошо понимал переменчивость биржевой конъюнктуры. Трудно предположить, что такой осторожный человек, как Карл Миллер, мог посоветовать генералу «сложить все яйца в одну корзину». Если же на братьев нашло затмение и они в самом деле вложили все ровсовские средства в бумаги Крегера, сетовать скорее приходилось на рыночную стихию и злую судьбу, нежели на интриги ГПУ.

История с пропажей денег в результате краха крегеровских предприятий, скорее всего, драматизирована. Автор книги о русской армии в изгнании П. Робинсон, не обнаружив в архиве РОВС никаких следов, свидетельствующих об инвестициях в корпорацию Крегера, предположил, что причина финансовой катастрофы РОВС гораздо прозаичнее. «Подтягинские» деньги были переведены в доллары и хранились для пущей сохранности в американских банках. Однако вследствие Великой депрессии конца 1920-х — начала 1930-х годов курс доллара сильно понизился. К 1935 году падение доллара относительно франка составило около 40 %. В начале 1935 года Миллер был вынужден объявить о серьезных сокращениях бюджета РОВС. Версия Робинсона выглядит вполне реалистично. Заметим, однако, что, хотя нам также не удалось обнаружить в архиве РОВС документов, подтверждающих «крегеровскую историю», это не является доказательством того, что ее не было. Вполне возможно, что финансовые бумаги были уничтожены или же Е. К. Миллер хранил их где-то отдельно. Возможно также, что в крегеровские бумаги была вложена часть средств РОВС — однако, повторяем, столь авантюрные инвестиции со стороны осторожных Миллеров трудно себе представить и объяснить.

Итак, российские средства, хранившиеся в Японии и представлявшие собой остатки от продаж золота и колчаковских золотых займов, в 1920-х годах были переведены в Европу; «подтягинские» деньги кончились к середине 1930-х. Иная судьба постигла средства, хранившиеся на счетах Карла Миллера.

ЕВРОПА: 1924–1946. «ВОСКРЕШЕНИЕ» ФИНАНСОВОГО СОВЕТА

В 1924 году неизбежное свершилось — Франция признала Советский Союз. В. А. Маклакова в посольском особняке на улице Гренель сменил советский полпред Л. Б. Красин. Бывший посол возглавил Офис по делам русских беженцев при французском МИДе и одновременно — по должности — стал председателем Эмигрантского комитета, в который вошли на паритетных началах представители эмигрантских организаций левой и правой частей спектра. То есть, по остроумному замечанию И. И. Милюкова, Маклаков стал «парижским губернатором». Такая же метаморфоза произошла почти со всеми российскими дипломатами в странах, в которых осело значительное число русских беженцев. Кто-то должен был представлять их интересы, и это было признано как Лигой Наций, так и национальными правительствами. Деятельность бывших послов, посланников, поверенных в делах и консулов носила теперь по большей части не политический, а гуманитарный характер.

Однако Совет послов не был упразднен. Бывшие дипломаты обменивались информацией, составляли аналитические записки — словом, старались подготовиться к возможным переменам в России, хотя надежды на них становились с каждым годом все иллюзорнее. Еще одной заботой Совета послов был контроль над расходованием остатков казенных средств, за счет которых содержался в числе прочего и сам Совет.

После ликвидации Финансового совета функции управления казенными деньгами и их распределения перешли к Финансовой комиссии в составе финансовых агентов, председателя М. В. Бернацкого и контролера Н. В. Савича.

От участия в распределении средств отныне отстранялись общественные организации. Это объяснялось, во-первых, тем, что деньги теперь предоставлялись на конкретные нужды, а во-вторых тем, что средства выделялись из неприкосновенных запасов, которые послы и агенты ранее намеревались сохранить для будущего правительства постбольшевистской России. О существовании этих запасов знали очень немногие, и выносить проблему их «разбронирования» на всеобщее обсуждение дипломаты не хотели.

18 мая 1925 года система распоряжения казенными средствами вновь была пересмотрена: деньги поступали на хранение финансовым агентам под их личную ответственность, а для решения наиболее важных вопросов устанавливался специальный состав Совещания, действовавшего от имени Совета послов и его заменявшего. Оно состояло из Бирса, Маклакова, Бахметева и приглашенных в него Савича, Бернацкого и К. К. Миллера.