Раз Соединенные Штаты признали Колчака символом «национального лидерства», признали его право распоряжаться золотом вплоть до права передать его под охрану иностранному правительству, логичным было бы признать его право назначить некую коллегию доверенных лиц, наделенную правом определять, когда и как преемник Колчака и его правительства получит право распоряжаться золотом в общенациональных интересах.
Пока Бахметев вел переговоры с Госдепартаментом, Сазонов связался с колчаковским правительством. 26 декабря 1919 года он телеграфировал послу в Вашингтоне:
По вопросу о золоте я уже снесся с Иркутском, принципиально получил ответ, что Правительство примет решение по прибытии Верховного Правителя. Замен и Рафалович считают, что во избежание возможного секвестра золото надо отдать на хранение не какому-нибудь правительству, а частным банкам и на имя доверенных частных лиц. В ожидании окончательного ответа Иркутска благоволите доверительно выяснить, согласится ли американское правительство случае надобности оказать нам это содействие и обещать нам, что, если золото будет передано на хранение крупным американским банкам, на него не будет наложено ни секвестра, ни взыскания.
Бахметев немедленно ответил, что опасаться секвестра со стороны правительства не следует, «однако имеется риск, что на золото может быть наложен запрет в судебном порядке по ходатайствам частных лиц». Посол считал желательным прямое соглашение с правительством. В то же время «в доверительном разговоре» выяснилось следующее: «Американское Правительство готово принять золото на хранение в качестве дружеской услуги России, однако не берет на себя доставку золота во Владивосток, так как не желает быть вынужденным к вооруженному отпору в случае нападения со стороны атаманов. Провоз до моря должен быть обеспечен защитой чешских или иных войск».
В конечном счете Бахметев совместно с чиновниками Госдепартамента выработал формулу, согласно которой американское правительство соглашалось, в интересах русского народа, взять под охрану золото, находившееся в распоряжении главы Омского правительства — адмирала Колчака. И прежде чем передать золото, частично или полностью, кому бы то ни было, американское правительство должно было провести консультации с российским министром иностранных дел, входящим в правительство, которое представляло «так называемое национальное движение», а также с российскими послами в Соединенных Штатах и Франции. В тот момент это означало, что в качестве консультантов американского правительства должны выступать Сазонов, Бахметев и Маклаков. Формула была направлена на утверждение президента Вильсона.
Второй абзац, намеренно составленный в весьма общих выражениях, — пояснял Бахметев, — дает основания для использования золота до признания правительства. Однако Америка не согласна обязаться подчиняться представлениям трех уполномоченных и настаивает на сохранении за собой права окончательного решения. Бахметев не мог предвидеть, что существовать Российскому правительству оставалось пять дней и что переговоры в Иркутске вскоре будут вестись не с американскими дипломатами, а с представителями социалистического Политцентра — о передаче власти.
Не мог он знать и о том, что главные затруднения в вопросе сохранения золотого запаса заключались в доставке золота к морю. 25 декабря поезд Верховного правителя, так же как поезд с золотым запасом, был блокирован на станции Нижнеудинск; 5 января 1920 года колчаковское правительство было свергнуто, а ряд его министров арестован. 15 января адмирал Колчак был доставлен в Иркутск под конвоем солдат унтер-офицерской школы, перешедших на сторону Политцентра, который руководил антиколчаковским восстанием. Колчак, еще 4 января 1920 года собственным указом передавший верховную власть генералу Деникину и «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины» атаману Семенову, стал разменной монетой. Союзники фактически обменяли его на право беспрепятственного проезда во Владивосток.
Так в руках Политцентра оказались и золотой запас, и адмирал Колчак. Однако, как и власть, ненадолго. Социалистов сменили коммунисты. В ночь на 7 февраля адмирал Колчак и последний премьер-министр его правительства В. Н. Пепеляев были расстреляны на берегу реки Ушаковки, а их еще не остывшие тела спущены в прорубь.
Золотой запас находился в Иркутске под совместной охраной красногвардейцев и чехословаков до 4 марта 1920 года, после чего перешел в безраздельное владение большевиков.
ПЕРЕВОД ДЕНЕГ НА ЛИЧНЫЕ СЧЕТА
В условиях развала колчаковского режима последний министр финансов Российского правительства Бурышкин успел принять меры для сохранения денежных средств, полученных в результате операций с золотом.
Павел Афанасьевич Бурышкин, которому пришлось сыграть решающую роль в том, что средства, числившиеся за колчаковским правительством, не попали в руки его противников или сомнительных союзников вроде атамана Семенова, был, как и многие деятели революционной эпохи, довольно молодым человеком. В 1919 году ему исполнилось 32 года. К этому времени он успел окончить два высших учебных заведения (юридический факультет Московского университета и Московский коммерческий институт) и прошел серьезную деловую школу. Выходец из состоятельной купеческой семьи, он смолоду был занят в семейном бизнесе (в 2 5-летнем возрасте стал директором Товарищества торговли мануфактурными товарами «А. В. Бурышкин»), был совладельцем ряда страховых и финансовых компаний и принимал участие в руководстве их деятельностью. Неоднократно избирался в различные представительные органы российского бизнеса, был среди прочего старшиной Московского биржевого комитета, членом Совета съездов представителей промышленности и торговли.
Бурышкин был также довольно заметным общественным и политическим деятелем — гласным Московской городской думы, членом московской группы ЦК Прогрессивно-экономической партии, членом редакционного комитета газеты «Утро России». В годы Первой мировой войны Бурышкин был товарищем председателя Всероссийского союза городов, членом Центрального и Московского военно-промышленных комитетов. В 1917 году Бурышкин — товарищ Московского городского головы, участник Государственного совещания; в октябре он возглавил торгово-промышленную группу в Предпарламенте (Временном совете Российской республики). Его кандидатура дважды рассматривалась для назначения на пост министра промышленности и торговли во Временном правительстве, но в одном случае он отказался из солидарности с ушедшим в отставку министром А. И. Коноваловым, в другом против его назначения выступили собратья по «торгово-промышленному классу», недовольные его участием в «эсеровской» городской управе Москвы. Бурышкин принимал участие в борьбе с большевиками с первых дней октябрьского переворота. Входил в различные антибольшевистские объединения: в Правый центр, затем в кадетский Национальный центр. Летом 1918 года пробрался на Юг, к генералу Деникину. Весной 1919-го Национальный центр направил его в Сибирь. В Омске он вошел в состав Государственного экономического совещания, стал начальником Главного управления заграничных заготовок (Главзаграна), а в ноябре 1919 года — министром финансов в правительстве В. Н. Пепеляева.
Было очевидно, что в случае падения колчаковского правительства — а в том, что это произойдет в ближайшее время, мало кто сомневался — счета правительства за границей, став бесхозными, будут арестованы. Единственным выходом в этой ситуации Бурышкину представлялся перевод государственных средств на личные счета российских финансовых агентов.
Во второй половине ноября в Сибири еще не было известно о начавшемся стремительном отступлении войск Деникина, и Бурышкину, как и некоторым другим членам правительства, казалось необходимым обеспечить передачу средств (прежде всего золотого запаса), находившихся в распоряжении Колчака, под контроль Деникина. Бурышкину были предоставлены «чрезвычайные полномочия по охране ценностей, находящихся на счетах министерства финансов за границей» с правом определить порядок хранения по собственному усмотрению и информировать Совет министров о принятых мерах постфактум.
Позднее Бурышкин признавал, что ему пришлось «законспирировать внешне некоторые стороны своих предположений». Очевидно, он опасался, что идея о переводе казенных средств на личные счета не встретит поддержки среди его коллег.
В конце декабря 1919 года Бурышкин отправил телеграммы в Токио К. К. Миллеру, в Нью-Йорк — С. А. Угету и в Лондон — К. Е. фон Замену, сообщив, что дал «весьма конфиденциальное» указание директору Кредитной канцелярии во Владивостоке А. А. Никольскому «поставить все суммы инотдела» в Японии, Англии и Франции в их распоряжение. Бурышкин сам определил, кому из финансовых агентов доверить распоряжение казенными деньгами.
Телеграмму отправил Никольский. Чтобы не допустить утечки информации, он передал ее через английскую военную миссию. Использовав шифр миссии, под видом ее служебной телеграммы он передал приказ англо-американскому синдикату перевести всю выручку от золотого займа на счета Замена и Угета. Телеграмму передали через Гонконг-Шанхайский банк, в котором и был размещен золотой депозит. В телеграмме говорилось: Поставьте их (суммы инотдела. — О. Б.) на особые частные счета ваши в банках, пользующихся наибольшим доверием, и примите все меры к сохранению этих сумм, в случае наступления неблагоприятных политических [событий]; фактическое распоряжение счетами должно производиться вами пока лишь по получении платежных приказов иностранного отделения, ввиду того, что вся политика министерства финансов направлена к сосредоточению распоряжения валютою в одних руках. При разнородности притязаний со стороны разных правительств, ведомств и посольств, иной порядок невозможен, так как лишает возможности строить какие-либо предположения о покрытии расходов на будущее. Все финансовые агенты будут уведомлены о заключенных нами контрактах и суммах, ассигнованных на содержание заграничных установлений, и если наступят крайние внешние обстоятельства, они должны будут распоряжаться самостоятельно в государственных интересах находящимися в их ведении суммами, согласуя свою деятельность с указаниями Бернацкого.
При определении лиц, на которых он намеревался возложить «тяжелое бремя ответственности», Бурышкин руководствовался не личными предпочтениями, а, как ему казалось, объективными критериями:
1. Эти лица должны были быть связаны с Министерством финансов прежнего времени (до октября 1917 года) и занимать и ранее положение, делавшее естественным исключительное к ним доверие.