Евгений Колесов, выпускавший альбомы «Гражданской обороны», вспоминает: «В середине 1990-х за них вообще никто не брался – в издательских кругах все как один говорили: да нафиг кому нужна эта „Оборона“. Она считалась совершенно подзаборной маргинальщиной».

Заехавший в Москву из Германии глава будущего лейбла Solnze Records Берт Тарасов (о котором мы подробнее поговорим в другой главе) тоже был слегка обескуражен произошедшими переменами: «Я попривык в Европах к гигиене и, как бы сказать, к актуальной гамбургской трендовости, так что немытые московские панки, уходящие нестройными рядами под красные знамена, не казались уж столь симпатичными».

Как бы там ни было, «Русский прорыв» в итоге стартовал в Тюмени – 12 февраля 1994 года был концерт в ДК «Нефтяник», и на следующий день ГО еще выступили в ДК «Строймаш» в компании в меру занимательной группы под названием «Сикомор и Дуремары».

Игорь «Джефф» Жевтун рассказывает: «На концертах „Прорыва“ Летов опять стал освобожденным вокалистом, без гитары, и тогда как раз окончательно ввел в практику свои знаменитые аритмичные пассы руками. Идея его заключалась в том, чтоб дать волю телу и танцевать как одному в пустой комнате. Это то, о чем он в „Прыг-скоке“ пел: двинулось тело кругами по комнате. Но только во времена „Прыг-скока“ он такое не демонстрировал, поскольку последний концерт мы уже к тому времени отыграли, а в 1991-м не выступали вообще». Много лет спустя кто-то в ютубе сделает на тему этих танцев отдельный ролик с чеканной формулировкой: «Егор Летов ловит шизу в течение одной минуты и шести секунд».

1 мая того же года грянул знаменитый сейшен на грузовике на Воробьевых горах – Летов на фоне МГУ вместе с Анпиловым показал себя недурным агитатором, призвал к огненной революции, после чего спел «Родину», «И вновь продолжается бой» и «Новый день» – все под гитарную акустику Кузьмы и Джеффа. Собственно, он пел во второй раз за день: до этого состоялось выступление на Октябрьской площади. В решающий момент толпа вездесущих панков стала раскачивать грузовик, и он, увешанный красными знаменами, колоколами, вместе с Егором, Анпиловым, красным попом, парой советских генералов и еще дюжиной оригинальнейших типов помчал от них прочь по березовой аллее, словно пьяный корабль Артюра Рембо, который так занимал тогдашние в меру просвещенные юные умы.

Андрей Карагодин продолжает: «Квинтэссенцией альянса Егора и НБП стал концерт 27 мая 1994 года в „Крыльях Советов“. Мы поехали туда с Дугиным вдвоем на электричке с Белорусского вокзала. В вагоне одни панки. Приезжаем, огромный ДК, первое, что мы видим, – Тарас Рабко, Летов и Лимонов вешают над сценой четырехметровое знамя НБП, которое Тарас сшил в Кимрах. Помню, что в гримерке почему-то полагалось ссать в ведро, выходить в туалет было нельзя под предлогом того, что панки якобы разорвут. Но все равно ходили по этим коридорам, Женя Грехов раздавал всем желающим альбом „Прыг-скок“. Сначала вышел Лимон, объявил группу „Родина“, потом „Инструкция“, а после Ромыча должен был выйти Егор, но он как хедлайнер выпустил вместо себя Дугина. И Дугин как-то не очень удачно выступил – вот Лимонов попал в аудиторию, хотя и нес абсолютную хуйню, но он был на одной волне с этой беснующейся толпой. А Александр Гельевич не попал в эмоцию, хотя говорил вещи куда более осмысленные и релевантные, про время разбрасывать камни, и его в итоге освистали. И вот обратно мы опять едем вдвоем с Дугиным в электричке, и опять переполненной теми же самыми панками, только на этот раз они уже узнают Дугина – ба, да это ж тот с бородой, который мешал слушать Егора! Это были не самые приятные двадцать минут до Белорусского вокзала – экзистенциально насыщенные, как любил говорить сам Дугин. Но вообще, наиболее удивительным мне показался факт присутствия на одном из концертов „Гражданской обороны“ Юрия Витальевича Мамлеева с женой».

Мамлеев действительно интересовался Летовым (впрочем, интерес был взаимным), принимал его у себя в гостях, а концерт, о котором идет речь, состоялся в ДК Бронетанковых войск – там, в частности, Константин Рябинов в какой-то момент спьяну упал ничком и умудрился сыграть соло из положения лежа на животе.

14 декабря 1994 года случился весьма мамлеевского толка фестиваль «Стиль консервативной революции». Он был подготовлен при каком-то участии моих приятелей и проходил в дискотеке «Мастер». Организаторы уверили меня, что на концерт инкогнито прибудут Егор Летов и почему-то Петр Мамонов. Официально на приглашении был обещан «фестиваль моделей экстремистской моды», а также некий «ночной концерт». В итоге на ночном концерте выступили Юрий Орлов, лидер «Николая Коперника», а также roots-группа «Джа Дивижн», которая в итоге была слегка помята раздосадованной патриотической молодежью, так и не дождавшейся обещанных хедлайнеров, и на следующий день выступила уже на каком-то антифашистском фестивале, более приличествующем их стилистике. Опять вызывали ОМОН, а пока он добирался до места назначения, вместо фантомных Летова и Мамонова звездами вечеринки стали Александр Дугин в наряде красноармейца, читавший стихи Головина, и Андрей Карагодин, продекламировавший Северянина в одолженной на «Мосфильме» отутюженной нацистской форме.

Константин «Жаба» Гурьянов, филофонист, пианист и в прошлом барабанщик групп «Комитет охраны тепла» и «Лолита», вспоминает о «Русском прорыве» так: «В 1994 году мы поехали с Егором и компанией в Питер в одном вагоне – с ними был Ромик Неумоев, который почему-то вел себя так, как будто он и есть главный. Они вроде собирались где-то в Питере играть, но в тот вечер случился концерт Джона Маклафлина, на который я, собственно, и ехал, и я в итоге потащил Ромика-хромоножку с собой. А концерт роскошный, с Джоуи Дефранческо на органе, и мы в итоге по полной нарядились. А Летов с компанией охуели и проклинали меня, дескать, Жаба – алкота, увел у нас Ромика, сорвал нам наш прорыв». Дизайнер и создатель первого сайта «Гражданской обороны» Максим Хасанов присовокупляет: «Прекрасный апрельский день 1994 года – раздается звонок в дверь, открываю, первым входит Ромыч со свистком таким спортивным. Их менеджер Грехов не смог с ними поехать и назначил старшим за всю ораву Ромыча. Тот по такому случаю купил себе свисток и время от времени в него посвистывал, когда народ начинал разбредаться. Но в целом нашествие было культурное, особо даже никто не бухал, поскольку тур только начинался и надо было как-то себя держать в руках».

В том же 1994-м Летов дал совсем уж лиминальное интервью голландскому телевидению. Дело, собственно, не в том, что он говорил (уже привычная риторика той поры), а в каких именно интерьерах: за спиной оратора висели красный флаг, двуглавый орел, огромная свастика (на плакате памяти Рудольфа Гесса), ну и, чтобы ни у кого уже не оставалось сомнений, портрет Гитлера. На фоне данного мудборда Летов во всех отношениях трезво порассуждал о маленькой революции, о новой религии и о том, что рок – это война, высшая свобода состоит в отказе от свободы, а фашисты и коммунисты утверждают общечеловеческие ценности и борются с одиночеством.

Вообще, нельзя сказать, чтобы он совсем исчез из медийного поля. Переформатированная из запрещенного «Дня» газета «Завтра» освещала некоторые акции «Русского прорыва» – см., например, материал «А в Киеве Летов!» про апрельский концерт 1994 года, прошедший при поддержке Партии славянского единства и курсантов киевского летного училища. Как было отмечено в публикации, «концерт прошел на высоком эмоционально-энергетическом подъеме и привлек внимание широких кругов молодежи».

В «Московском комсомольце» Летову дали неплохое прозвище – Кричала, и там же впоследствии был напечатан довольно подробный сатирический отчет о майской акции в «Крыльях Советов», выдержанный в таких примерно выражениях: «Вопли Неумоева, выскочившего на сцену во второй раз, уже без арабского подарочка на башке, но в отчаянно розовых штанцах, напомнили о том, что иногда котам можно прищемить хвост дверью».

Апофеозом медийной раскованности стала «Программа А», мало того что показавшая концерт ГО в «Крыльях Советов» уже в субботу, на следующий день после самой акции, так еще и пригласившая Летова в студию (куда вдобавок можно было позвонить по горячей линии) на интервью. Ведущий общался с ним на «ты», ставропольская фракция ЛДПР устроила какие-то разборки прямо в эфире, дозвонившаяся девушка поинтересовалась: «Егор, а хотели бы вы видеть Землю из космоса?» Он сидел, выставив вперед ноги в кедах, говорил, что правда одна для всех, и развивал свою любимую теорию медиума, согласно которой его песни принадлежат не ему, а он лишь проводник жизненного потока. Потом он спалил в эфире телефон квартиры в Москве (166-91-03, я успел судорожно записать его в блокнот, но, естественно, ни разу не воспользовался) и продекламировал опять-таки Маяковского – про рябчиков и последний день буржуя. Это было первое и, кажется, последнее появление Егора Летова на центральных телеканалах новой России. Так или иначе, большой известности акция «Русский прорыв» не получила – например, в Иркутске уже летом 1995 года на импровизированной пресс-конференции ему задали довольно характерный вопрос: «Существует байка, что у вас якобы есть какая-то партия, это правда?»

К выборам 1996 года его участие в Национал-большевистской партии фактически сошло на нет. Тиражи «Лимонки», высылаемые ему в Омск на реализацию, Летов складывал стопками под кровать. Он жаловался в интервью журналу Fuzz (пожалуй, единственное неангажированное издание, которое регулярно обращало внимание на его существование в середине 1990-х): «В последнее время я почувствовал, что он (Лимонов. – Прим. авт.) использует нас в своих целях: например, не ставя меня в известность, распространял сведения, что якобы я буду куда-то баллотироваться… В целом мы как бы солидарны, разделяем одни убеждения, но мне не нравятся методы, которыми он пользуется, поэтому я и перестал сотрудничать с ,,Лимонкой“». Они разошлись после того, как Лимонов в марте 1996 года объявил о намерении поддержать на выборах Ельцина, а не Зюганова (в то время мелькал шикарный слоган «ЗюганOFF, ЕльцON!»), а потом некоторое время агитировал за советского штангиста Юрия Власова. Нацболы звонили Егору в Омск за комментариями и разъяснениями и получали в ответ неизменное: «Ну, это хрень, однозначно». Лимонов попробовал снова привлечь Летова к сотрудничеству в 1998 году, это был период создания Фронта трудового народа в пику все тому же Зюганову, к которому Егор переметнулся несколько лет назад (чисто, впрочем, теоретически). 1 февраля Лимонов написал ему в высшей степени трогательное письмо: «Занимаешься ли концертной деятельностью, то есть ездишь ли по стране и взрываешь ли залы? Где был? Каковы твои сегодняшние политические пристрастия? Не изменил ли ты красной идее? Помнишь, как на Ленинских горах ты пел

„А Ленин такой молодой“? А Анпилов, стоя на коленях, держал перед твоей гитарой микрофон? А я держал микрофон перед другой гитарой… Ты все еще с нами или ушел? …У меня такое впечатление, что „Советская Россия", Чикин и Зюганов умело использовали и тебя в 1996 году, буквально вынудив тебя поддержать Зюганова. К тому же они намеренно попытались поссорить тебя и НБП, ты так не думаешь?»

В мае 1998-го вождь НБП пришел со свитой на концерт «Гражданской обороны» в «Крылья Советов» и даже постоял какое-то время на сцене в качестве секьюрити, с видимым удовольствием скидывая с нее карабкающихся панков. Летов тогда выступал в майке Че Гевары, подаренной Лимоновым, – в ней же и прыгнул в зал. Это была последняя мало-мальски совместная с НБП акция.

Игорь «Джефф» Жевтун вспоминает: «У Егора все было двояко всегда. Когда он, например, спел „Я не верю в анархию“, мне это не очень было понятно, ведь сам же только что пел, мол, „да будет анархия“. Уж не помню, чем он объяснил, но ту же перестройку, например, он не особо поддерживал. Мы однажды были в Вильнюсе, играли где-то во дворе общежития или университета и потом гуляли по городу. К нам подошли какие-то западные корреспонденты с камерой – все такие восторженные, вот, мол, перестройка. Егор им выдал: ничего хорошего не будет, никакой перестройки нет, все останется по-старому, никому не верьте. Те аж рты пораскрывали. И так всегда: с одной стороны – у него песня „Тоталитаризм“, а с другой – родина поднимается с колен. Может, он и впрямь разочаровался тогда в деяниях демократов, а возможно, все это из серии „Я всегда буду против“. То же и с Лимоновым: только вроде подружились, дали концерт в „Крыльях Советов“, а потом Егор возвращается в Омск и дает интервью „Советской России“ на тему, что Лимонов – рыночник, а он будет голосовать за коммунистов. А потом в 1998-м мы опять выступали под лимоновской эгидой на Первомай на Васильевском спуске».

Тот самый апофеоз беспочвенности, который трепыхался в Летове, мешал слиться в едином экстазе с почвенниками, да и со всеми остальными. В этом смысле «Русский прорыв» стал манифестацией его давнего желания остаться, с одной стороны, в одиночестве, а с другой – в некоем фиктивном большинстве. Так с ним было и будет всегда – даже когда он принимает чью-либо сколь угодно увесистую сторону, он все равно остается один на один с куда более колкими материями. Летов – вечный миноритарий: несмотря на весь соборно-милитаристский пафос, он играл от противного и в этот раз встал, как водится, на сторону проигравших. Да и не могли они выиграть в том же 1993-м.

Лидер движения «Авангард красной молодежи» Сергей Удальцов вспоминает: «Мне казалось, что для него важна антисистемная стезя как таковая. Его взгляды я бы определил как анархо-коммунистические в широком смысле. А что касается конкретных партий и личностей – это уже носило вторичный и преходящий характер. Но Егор был очень органичен в своих коммунистических порывах, это никогда не выглядело конъюнктурой».

Кроме всего прочего, «Русский прорыв» продемонстрировал еще и те самые стилистические расхождения с властью. Например, когда сегодня (ок, вчера) Андрей Макаревич выступает за Украину, а, допустим, Александру Ф. Скляру больше по душе ДНР – это, безусловно, разводит их по разным политическим гримеркам, но их близкородственная музыкальная составляющая никак от этого не меняется, и, если бы не обстоятельства 2014 года, они прекрасно смотрелись бы в реестре одного гала-концерта.