Вернулись за полночь, дорогу им освещала лишь луна. Уже на подходе к болотам услышали визгливый голос Гавриловой, зовущей Павла. И тогда Кате подумалось, что несносная девчонка все-таки любила Одоевского куда больше денег. Зареванная, с потекшей тушью и широким дрожащим ртом, в лунном свете она напоминала неказистую огромную жабу – зеленый спортивный костюм сочно дополнял образ. Надя ломанулась бы к ним по топи, но Бестужев схватил ее за руки.

Когда они выбрались, Смоль с отвращением отбросила шест, едва не упала. Подхватил Саша. Обдал хриплым горячим дыханием ухо и взял ее на руки. Злые колючие глаза блестели в темноте, делали его образ чужим. В противовес взгляду, он зарылся носом в мокрые, пропахшие тиной волосы и быстро зашагал к дому.

По дороге тихо переговаривался с Вячеславом, тот рассказывал о падении Смоль в бочаг, о кадрах и о предложении раскопать один из курганов и сделать по-настоящему зловещие фотографии. Бестужев не поддержал, молча слушал, лишь пальцы на коже Кати сжались сильнее, когда услышал о бочаге и исчезнувшем спасителе.

Опуская ее в бане, потянулся было к свитеру, но затем отдернул руки и широким шагом направился прочь, громко хлопнув дверью.

Смоль долго тряслась в парилке, пытаясь прогреть замерзшие кости. Каким же было ее удивление, когда вместо отложенного грязного свитера Щека на лавке в предбаннике она нашла собственную одежду. При этом ребята клялись, что мокрую они не забирали. Колготки и носки сиротливо ютились у скамейки, а свитера не было. На его месте, словно издевку, она нашла пару прелых осиновых листьев и сочла это очередной глупой шуткой Гавриловой.

Первое лукошко очень быстро заполнилось, Катя бережно накинула сверху тряпку и перевязала резинкой края – нести несколько корзин сразу, не растеряв содержимого, будет проще. Смоль потянулась ко второй, когда тело ее подвело. То, что ноги затекли, она не почувствовала сразу, онемение ударило по бедрам, когда Катя выпрямила ноги. Пытаясь подавить жалобный стон, принялась растирать кожу. Стало хуже, злые иглы кровожадно вцепились в мясо, и Смоль сдалась, плашмя упала на землю, смеясь в прижатые ко рту ладони. Это чувство оказалось невыносимо мучительным, его было вынести куда сложнее, чем ноющую боль от удара. Если закрыть глаза, точно покажется, что в ноги ядовитыми зубами вцепились маленькие монстры. И рвали, рвали, рвали.

Сладковатый запах растений пьянил, лучи солнца били прямо в глаза, в раскинутые по земле волосы ловко поползли муравьи. Позже, на подходе к избе, она наверняка пожалеет об этих минутах – застудит спину на холодной земле, начнет ощущать невидимые лапки клещей, шныряющих по одежде и коже.

Неожиданно тень заслонила солнце, и Смоль сокрушенно выдохнула:

– Я немножко отдохну и буду дальше работать, бабушка Софья, не обязательно сюда наведываться.

Тень превратилась в силуэт, нависающий сверху. Из-за долгого взгляда на солнце она никак не могла разобрать на контрасте. В легкие уже врывался знакомый запах листвы и дождя, по-девичьи длинная коса скользнула по скуле кончиком хвостика, заставляя потереть пострадавшее от щекотки место. Память признала его раньше, чем глаза смогли разглядеть:

– Щек.

Карие глаза встретились с насмешливыми светло-ореховыми. Здесь, на солнечной поляне, они казались почти желтыми. Как у кота, облюбовавшего их временное жилье. Как у волшебного дракона, стерегущего в горах сокровища.

Он сел не просто близко – ворвался в ее личное пространство, заставляя алеть щеки. Сильные руки уперлись по обе стороны от ее головы, бедро касалось вытянутой ноги, делая мурашки еще болезненнее. Онемение не отпускало. И это вызвало всплеск обреченного веселья, Катя засмеялась, прикрывая алеющее лицо ладонями и отворачивая голову.

Мужчина засмеялся тоже, бархатно, мягко. Этой мягкости в его голосе в прошлую встречу она не слышала.

– Такой реакции на свое присутствие я еще никогда не видел. Не очень приятно.

– Боже мой, прости. Дело не в тебе, у меня ноги сейчас отвалятся. – Щек забавно приподнял брови, заставляя пояснить. – Они замлели.

– Это тебя оправдывает. – Удовлетворенный ответом, он отстранился, а ей стало легче дышать. Смоль почти приподнялась, когда его рука обхватила лодыжку, аккуратно сняла кроссовку и принялась массировать кожу. – Сначала ты ныряешь в бочаги посреди болота, потом сидишь на цветочных полянах. Ты не перестаешь меня поражать многогранностью, девочка Катя.

Монстры немилосердно терзали ногу под его руками, Смоль глухо застонала и заерзала, упала обратно в траву. Зубы сжались на рукаве кофты, и она прикрыла глаза. Мужские пальцы массировали ступню, медленно поднимались выше. Его движения были уверенными и лишенными скованности, будто это в порядке вещей так врываться в чужое пространство и кроить его под себя. Самое страшное – она не была против. Ни когда едва теплые пальцы коснулись коленки, ни когда они поползли по бедру. Щек остановился за мгновение до того, как она напряглась. Будто кожей почуял установленную границу. Дразняще скользнул по наружной стороне бедра, потянулся ко второй ноге. Стало легче. По крайней мере, одна из двух могла сгибаться и не выбивала из нее жалобные стоны боли.

– Это все ради работы. В суровых реалиях я более приземленный человек, легко понять, чего от меня ожидать.

Пальцы на голени замерли, вывели задумчивый круг по штанам, и она, разжав зубы на ткани, виновато улыбнулась. Сложно понять нечеткий бубнеж с закрытым ртом, но он понял. И сейчас задумчиво осмысливал.