Местами вода казалась кристально чистой – под ней проглядывались длинные коричневые стволы поваленных деревьев. И эта чистота тянула, лукаво блестела под первыми солнечными лучами, придавая мрачному месту таинственности. На какое-то время Смоль замерла. Осмотрелась, неловко поводя плечами, включила фотоаппарат. Щелкнул затвор, и она, словно завороженная, уставилась на экран. Сзади присвистнул Славик:
– Вот эту точно мне скинь. Кажется, что из воды вытянется рука и утащит вниз. Стремное место.
Оно казалось страшным. Виноваты в этом слова мальчишки или нет, но атмосфера вокруг стала тяжелой. Несмотря на высокий писк комаров и шустрых водомерок, в скольжении пускающих рябь по тихой воде. Несмотря на редко пролетающих птиц. Это место казалось неправильным, давящим.
Пустота вокруг не просто существовала, она заполняла внутренности и выбивала мысли из головы. Ребята просто бездумно шагали вперед, ежась от сырости, стараясь дольше задерживать дыхание, чтобы потом сдаться, шумно и жадно втянуть воздух, пропахший гнилью, тиной и сыростью. Мысли о том, что рядом могла быть трясина, давили.
Через тридцать метров в дело пошли шесты – коварные кочки проваливались при нажатии, а кажущиеся ненадежными островки героически стояли под ногами. Не проверь, куда тянешься, и придется вылавливать из болота. Где-то совсем близко закричала выпь, заставляя Катю шарахнуться. Одоевский и вовсе прыгнул куда-то в сторону, с почти девичьим высоким криком оступился и чуть не слетел с тропы. Его нога с громким хлюпаньем ушла по колено в болото за миг до того, как гогочущий Славик успел поймать друга за шкирку. Все истерично просмеялись, и путь продолжился.
Бессмысленный, упрямый, под грустное хлюпанье ботинка Одоевского. Они искали любое упоминание захоронений, любой подходящий холм, который мог оказаться курганом. Когда за спиной лес превратился в далекую точку – часы Славика показали, что шли они третий час. Рюкзаки за спиной стали тяжелее, ноги не желали двигаться дальше.
Смоль в очередной раз проверила лямки, пальцами оттянула их от ноющих плеч с громким выдохом. Вечером будет сеточка кровоподтеков и натертая кожа, не иначе. Изнуренная, она почти убедила себя, что никакие снимки ей не нужны и пора просить ребят возвращаться. Не обязательно в работе упоминать болотных ведьм, рассказывать о страшном месте, в котором они обрели свой покой. Жаль, какая хорошая была бы работа…
Первым сдался Павел – просто замер на середине широкого островка. Постоял, презрительным взглядом огибая бескрайнюю и унылую водную гладь впереди, а затем сел прямо на землю. Принялся расшнуровывать хлюпающий на каждом шагу ботинок. Елизаров прошел еще несколько шагов вперед, но, не услышав за спиной пыхтения, обернулся и вернулся к товарищам. Как раз к моменту, когда Одоевский снял ботинок и стянул мокрый носок, выкручивая на землю.
– Не могу, все. Давайте пожрем?
С ботинка скатилась осиротевшая пиявка, не успевшая добраться до кожи. Славик невозмутимо поставил на нее ногу, послышалось тоскливое «хрусь».
– Тебе, Одоевский, лишь бы пожрать. А как же дух приключений, не чуешь?
– Я тут другое чую, менее привлекательное. – Павел мрачно втянул трепещущими ноздрями воздух и раздраженно скривился, для вида помахивая ладонью у собственного носа. Сбросил с плеч лямки рюкзака, и тот бесшумно упал на мягкую сырую землю. Все присели на корточки.
На мох постелили старый, проеденный мышами плед, который утром нашли в сарае у дома. Катя со стоном стянула с плеч тяжелый рюкзак, поставила на край ткани и опустилась рядом. Болела спина, дрожали сведенные в напряжении ноги. Им нужно было пройти несколько километров – всего ничего. Но каждый метр они преодолевали с боем, природа вскидывалась и бунтовала, здесь живым было не место.
– Это всего лишь сероводород. Мне кажется, тот мальчик не имеет ни малейшего представления о курганах. – Катя потянулась к рюкзаку, достала припасенные консервы и воду. Все задумчиво последовали ее примеру. Никому не хотелось верить, что такую дорогу они прошли напрасно.
Тонкая ткань пледа отсырела почти в ту же секунду, как коснулась влажной земли. К долгому пикнику это совершенно не располагало – еще немного, и мокрыми станут штаны неудавшихся путешественников.
Елизаров свел широкие брови к переносице, нахмурился. Впереди – гладь вод и небольшие островки, на курганы ни малейшего намека. Куда им идти дальше? Решиться на пятый километр вглубь болот? Они не вернутся к дому засветло, а ночевать на сырой земле без подготовки было равносильно смерти. Когда Слава был готов признать собственное поражение, жующий мясо из консервов Павел заговорил:
– А вон там не наши холмики?
Внимательно рассматривающие пустошь впереди, Смоль и Елизаров обернулись, недоверчиво прищурились. Пятнадцать минут назад они проходили узкую косу суши – там, будто издеваясь над студентами и усложняя им путь, влажная почва взрастила на себе юродивые невысокие деревья и широкий, почти непролазный бурьян багульника. Им казалось, что клочок земли там всего ничего, уже через десять минут ребята снова ступили на безжизненные почвы, не озаботившись осмотром островка.
Коса оказалась куда длиннее, к западу она расширялась, деревья на ней упрочнялись, начали расти неожиданно ввысь. Что отвело их глаза от этого места?
Там, где коса превратилась в широкий остров, вырывающий клок болота зеленым росчерком, они увидели первый холм, зловещим пятном выбивающийся над общими просторами. На нем не росло ничего, не было даже привычного мха. Бурая земля, возвышающаяся на метр, может, немного больше.