Прыскал с призвуком:

– Кхе-х… Кхе-х… Вот и Аксенов в своей книге те же слова, что и вы, употребляет, да и сын мой – Игорь… А то знаете, что он мне давеча продекламировал? «Дон Джузеппе, кузнец из Италии, поливал кипятком гениталии. Поливал кипятком, молотил молотком. Тяжело жить рабочим в Италии!» Кхе-х… Кхе-х… Вот ему книжку аксеновскую и подарю…

Сам тоже знал множество частушек, мог под настроение или в подпитии исполнить парочку, но приводить их не стану. Разве что одну, слышанную еще в Зеленогорске: «Приятно с Полей полежать, обняться с Полей, Полю сжать. Потом вогнать полметра в Полю, а после выгнать к “Метрополю”».

Много лет спустя позвонил и едва ли не торжествующе спросил, знаю ли я перепев той частушки, придуманный кем-то во время матча в Багио. Сказал, что знаю, но он всё равно продекламировал с чувством: «Приятно с Полей полежать, обняться с Полей, Полю сжать. Но Поли нет, есть только Петра, придется ей вогнать полметра!»

Наверное, эти частушки не следовало бы включать в книгу, но не будем делать их достоянием широкой публики, пусть это останется между нами, шахматистами.

Репутацией непримиримого бойца и ненавистника ничьих очень гордился и с удовольствием вспоминал посвященное ему четверостишие, вместе с дружеским шаржем на него висевшее в гроссмейстерской комнате ЦШК на Гоголевском бульваре Москвы (и, разумеется, снятое сразу после ухода Корчного на Запад):

Помнил и другое, хотя почему-то считал более слабым:

Однажды, когда я был в Волене, сказал, что тренирует память, – и неожиданно начал читать наизусть стихотворение Бродского «На смерть Жукова». Удивился несказанно, когда я, вклинившись в его паузу, дочитал до конца:

– Петра, – вскричал он, подозрительно взглянув на меня, – да Генна всё знает!.. Одного не пойму, зачем Бродский приплел здесь какого-то снегиря. При чем здесь снегирь? Чушь какая-то!

Когда я небрежно бросил, что это экивок на стихотворение Державина «Снегирь», написанное на смерть Суворова, только пристально посмотрел на меня и покачал головой.

У него была быстрая реакция и своеобразное чувство юмора, зачастую довольно едкое. На банкете по случаю окончания Олимпиады в Лейпциге (1960) Ботвинник предложил тост за победу и подошел к нему:

– Виктор, давайте выпьем коньяку. Это хороший коньяк, армянский – как ваша жена!

Белла Егишевна Корчная, в девичестве Маркарян, была армянкой… Корчного почему-то это задело, и он мгновенно парировал:

– Да, это старый армянский коньяк – как ваша жена!

Гаянэ Давидовна Ботвинник, урожденная Ананова, тоже армянка, была значительно старше Беллы… Ботвинник обиделся, сообщил об этом руководителю советской делегации, и Корчному пришлось извиняться перед Патриархом.

Как-то, воспользовавшись хорошим настроением Виктора, задал ему вопрос из анкеты Макса Фриша:

– Хотели ли бы вы быть вашей собственной женой?

Засмеялся:

– Единственное преимущество здесь я видел бы в том, что муж часто на турнирах бывает, а жена одна дома остается!

Спросил его, когда писал о Гуфельде, об их встречах за доской и вне ее. Он начал в очень характерной для него манере: