Александр Трофимович Зинченко играл в бильярд. Его противником был он сам. Это была беспроигрышная игра. Кий будто бы понимал, в чьих руках он сейчас находится. В «своих» — нужно попадать. В «чужих» — можно мазать.
В комнату вошла жена, понаблюдала немного и осторожно сказала:
— Саша, может, хватит?
— Что хватит? Шары гонять?
Не глядя на Валентину, Зинченко перешел к другому углу стола, оттянул кий и врезал что было сил. Это было ошибкой. Шар с костяным стуком задел другой, перелетел через зеленый борт и с грохотом покатился по паркету.
Зинченки жили за городом, в большом доме, некогда принадлежавшем уголовному авторитету Сереже Донскому. Он ни с того ни с сего отписал дом теще Александра Трофимовича, причем сделал это очень удачно: за каких-нибудь несколько часов до того, как был зарезан сокамерниками.
Наученный телевизионными репортажами, Зинченко не держал в собственности ничего дороже двухкомнатной городской квартиры и подержанной иномарки. Все остальное числилось за родственниками различной степени отдаленности. Это было очень предусмотрительно. Раза два конкуренты пытались прищучить Зинченко и завести против него дела о взяточничестве, да только отступали несолоно хлебавши. Он был умен и удачлив. Он привык так считать. Никонов заставил его изменить мнение. Это был болезненный опыт.
— Третий день уже, Саша, — продолжала Валентина. — Нельзя так. О сердце подумай. О давлении. Не мальчик уже.
Зинченко знал, что не мальчик. Пить старался с перерывами и выкурил всего десяток сигар, хотя тянуло страшно. К сигарам он пристрастился с подачи нигерийцев — те его просто заваливали коробками, еще до того, как посвятили в детали своего бизнеса. Они просили о разных мелких услугах, и он их оказывал. Только последний идиот не воспользовался бы возможностями и связями Зинченко. Он идиотом не был. Но все равно Никонов утер ему нос и оставил без солидного куша. Прогорели планы наладить постоянный канал поставок девушек в Африку, за три моря. Мысль об этом была невыносима. Пострадало не только материальное положение Зинченко. Болезненная рана была нанесена его самолюбию.
— Я просто играю в бильярд, Валя, — сказал он, повернувшись к ней широкой мясистой спиной. — Иди вниз и не мешай.
— Ты не просто играешь, Саша, — произнесла жена с незабываемой интонацией героини «Бриллиантовой руки», уличающей супруга. — Ты пьешь коньяк. Признайся, сколько бутылок уже выпил?
— Имею право, — сказал Зинченко. — Выходные, праздники… Что там у нас? Троица или Независимость?
— Если бы ты праздновал, я бы не так переживала. Но я ведь вижу, что с тобой творится. У тебя какие-то неприятности. Ты места себе не находишь. На детей голос повышаешь, меня в упор не видишь. Больно видеть тебя таким. Больно и обидно. Мы, Саша, этого не заслужили. Нет, не заслужили. Всегда рядом, всегда на твоей стороне, всегда верой и правдой…
Валентина всхлипнула. Она была женщина чувствительная, добросердечная, отзывчивая. Плюс масса других положительных качеств. Зинченко стало жалко ее. Мучится, бедняжка. Не понимает, что с ним происходит. Думает, просто так с катушек съехал муж. Беспокоится.
— А давай, Валя, я тебе тоже коньячку плесну, — неожиданно для себя предложил Зинченко. — Хороший коньяк, настоящий. Армянские товарищи угостили. Воюют плохо, а коньячная промышленность у них на высоте.
Он был уверен, что она откажется. Но супруга тряхнула седым хохолком и сделала театральный жест, будто пускаясь в какую-то отчаянную авантюру.
— А что! Давай, Саша! Один раз живем.
— Вот это по-нашему, хо-хо! Молодца, Валюша, молодца!
Зинченко сдвинул с места шкафчик с киями и прочими бильярдными принадлежностями. За ним обнаружился встроенный стенной бар с полными, пустыми и полупустыми бутылками.
Жена шутливо погрозила Зинченко пальцем: