Традиция использования «огненных» животных сохранилась в Китае даже в Новое время. Весной 1852 г. цинский губернатор Гуандуна и Гуаней Сюй Гуанцин решил разгромить восставших тайпинов, уничтожив их лагерь с помощью 4000 реквизированных быков, к хвостам которых будет привязана горючая солома, обмазанная смолой. Однако тайпины, узнав об этом, разгромили лагерь губернатора раньше[195]. Во время наступления на Тяньцзинь англо-французские войска на р. Байхэ захватили форт (21 августа 1860 г.), в котором были найдены документы, принадлежавшие маньчжурскому главнокомандующему Цэнгэринчи, среди которых было обнаружено письменное предложение с иллюстрациями бросить на врага быков с навьюченным на них горючим или взрывчатым материалом, что должно было внести сумятицу в ряды европейцев и облегчить последующую атаку китайских войск.
Рис. 51. «Победа под Нанкином» генерала Сян Жуна (ранее 1856 г.). Цины бросают на тайпинов «огненных быков», вооруженных лезвиями. Китайский лубок няньхуа. Из коллекции А.М. Пастухова.
Однако данное предложение не было одобрено главнокомандующим[196]. Позднее, в 1925 г., опять же во время наступления на Тяньцзинь, обороняемый силами генерала Ли Цзинлина, Первой национальной армии во главе с генералом Чжан Чжицзяном, последний в ночь с 14 на 15 декабря приказал выпустить на позиции противника 300 баранов с подожженной паклей на хвостах, которые должны были дезорганизовать оборону противника и облегчить атаку пехотной бригаде. Однако хитрость не удалась: баранов просто перестреляли, а пулеметным огнем отбили атаку пехоты[197].
В общем, как видим, «огненных быков» использовали как силу, способную нарушить боевой порядок противника; затем должна была последовать атака на противника, полностью разгромившая его силы. Для внесения большей паники в стан неприятеля атаки «огненных быков» производились ночью – беспорядочно мечущиеся в темноте огни создавали дополнительный психологический эффект. Использование именно крупного рогатого скота для подобного нападения объясняется достаточно просто: этих животных легче достать; они обладали большим размером и значительной физической силой, чтобы произвести опустошение у врага. Для усиления действия животных объединяли в стадо из нескольких сот голов, а порой и к самим животным прикрепляли лезвия для большей эффективности поражения. Реже за неимением быков в подобной роли мог выступать и мелкий рогатый скот. Причем, как справедливо заметил в 1131 г. китайский полководец Ван Дэ, стратагему с быками можно было успешно произвести лишь раз. Ведь противник, наученный горьким опытом, во второй раз уже будет готов ко встрече со стадом быков, отбив их нападение эффективной стрельбой или просто копьями. Если в древней Южной Европе подобные эксперименты с быками были единичным явлением, то в Китае с его книжной культурой первое единичное использование привело к установлению традиции: подобное применение быков постоянно повторялось, даже несмотря на распространение более эффективного огнестрельного оружия, способного быстро отбить атаку животных.
Глава III
Верблюды
8. Дромадеры в военном деле арабов (XII в. до н. э. – VII в. н. э.)[198]
В военном деле пустынных областей Ближнего Востока, и прежде всего у арабов, верблюды были незаменимы как средство перевозки людей и грузов. Исследователи обычно обращают внимание на частные вопросы, связанные с верблюдами в военном деле, такие как, например, роль дромадеров в великих арабских завоеваниях, но небесполезен будет и общий очерк развития использования верблюдов в военном деле древних жителей Аравийского полуострова. О дромадерах как о ездовых животных арабских воинов и пойдет речь в настоящей статье.
Уже Аристотель отчетливо различал бактрийского верблюда с двумя горбами и одногорбого аравийского (camelus bactrianus, camelus dromedarius)[199]. Одногорбый дромадер в целом легче бактриана, ноги и шея у него длиннее; рост взрослого самца – 1,8–2,3 м, длина туловища – 2,4–3,2 м, вес – 300–500 кг[200]. Дромадеры хорошо приспособлены для жизни в сухом климате при небольшой влажности[201]. По своему использованию они делятся на ездовых и вьючных, которых Лев Африканский в первой половине XVI в. именовал равахил и худ-жун[202]. Рахила – верховая верблюдица – излюбленное животное для скоростной езды[203], о быстроте которой упоминал еще во второй половине VII в. до н. э. пророк Иеремия (2:23); также для езды использовались кастрированные самцы[204]. Дромадер идет двумя естественными аллюрами: широким (1,2 метра) шагом и рысью[205]. Ездовой дромадер идет со скоростью 9-17 км/ч и мог проходить за 12 часов 170–260 км, и так в течение многих дней[206]. Сильный алжирский верблюд может нести на ровной местности кроме наездника 300 кг, средний – 200 кг, слабый – 150 кг[207]. Дромадер может обходиться без воды несколько дней (по Плинию – четыре дня: Plin. Nat. hist., VIII, 68)[208], питаясь грубыми растениями. Однако, будучи неделю без воды, теряет ок. 85 кг веса, для восстановления которого нужно выпить 110 л воды[209].
Дромадеры более управляемы, нежели лошади: чувство стадности позволяет легче управлять ими с помощью меньшего количества погонщиков[210]: в караване за одиннадцатью верблюдами может смотреть всего два человека, а десять вожатых смогут управиться с 64 дромадерами[211]. В сухом климате верблюд лучше лошади и мула, он может легко найти корм, нести вдвое больше груза, а на его содержание уходит меньше средств[212]. В обозе верблюды лучше повозок, запряженных быками, для которых требуется ровная местность, они могут быстрее и довезти груз на большее расстояние[213]. Кроме того, верблюд менее пуглив, нежели другие животные, в частности лошадь[214].
Считается, что дромадер был одомашнен в Западной или, возможно, в Южной Аравии в первой половине III тыс. до н. э.[215], однако использование дромадеров в качестве ездового и вьючного животного распространилось лишь к концу II тыс. до н. э.[216] Наиболее ранней посадкой считается посадка позади горба дромадера, как до настоящего времени сидят кочевники Южной Аравии, располагаясь на седле-подушке (howlani), позднее появилась посадка сверху горба; в Северной Африке наездники сидели спереди горба у шеи, что позволяет перенести центр тяжести животного и облегчает ему ход[217]. Уже в начале I тыс. до н. э. на верблюде ездили, сидя на плотной «подушке» (так называемое южноарабское седло), закрепленной парой подпруг сверху горба. Такое седло позволяло ездоку сидеть более устойчиво, освободив руки для управления и сражения. Подобное снаряжение мы видим на рельефе из Тель-Халафа на северо-востоке Сирии, датированном первой половиной IX в. до н. э.[218] Рельефы дворца Ашшурбанипала в Ниневии середины VII в. до н. э. показывают арабов, управлявших верховыми животными с помощью прута и сидящих на подушке-седле, закрепленной поверх попоны нагрудным и поднагашным ремнями; иногда видна подпруга[219]. Поскольку верблюд послушнее лошади, управлять им можно просто длинной палкой [220]. В 701 г. до н. э. вьючного дромадера иудей ведет за повод, укрепленный на наносном ремне[221]. Судя по рельефу Ападаны в Персеполе (рубеж VI–V вв. до н. э.), арабы управляли верблюдом с помощью стека-трости, но появился и недоуздок[222].
Рис. 52. Известняковый ортостат из Телль-Халафа (камень № 102); представлен древнейший вариант седла для верблюда (IX–VIII вв. до н. э.). Воспроизведено по:
В середине I тыс. до н. э. появляется более сложное, так называемое североарабское седло (sadäd), которое состояло из двух соединенных А-образных лук, установленных на подушках; сверху каркаса также помещалась подушка[223]. Наиболее раннее изображение высоких лук этого седла показывает финикийско-арабская монета из коллекции Британского музея, датированная V–IV вв. до н. э.[224]. Подобное седло без всадника видно на римской монете М. Скавра (58 г. до н. э.), представляющей набатейского царя Арету III с оливковой ветвью рядом с дромадером[225]. Конструкция позволяла наезднику подвешивать к седлу оружие, различного рода сумки и бурдюки, которые не создавали неудобства для движения животного[226]. Также данное седло считается удобным для сражения копьем с верха верблюда[227]. Верблюдом при этом обычно управляют поводом, привязанным к медному кольцу в носу, а у буйных самцов – в верхней губе [228].
Рис. 53. Римский денарий М. Скавра (58 г. до н. э.). Аверс: верблюд, перед которым стоит на колене царь набатеев Арета III, держащий оливковую ветвь, реверс: Юпитер в квадриге. Воспроизведено по:
Обратимся теперь непосредственно к военным функциям животных. Еще в I в. н. э. римский натуралист Плиний Старший, обобщив все известные ему сведения, так охарактеризовал дромадеров и бактрианов: «Все же
Рис. 54. Современное верблюжье седло североаравийского типа из Сахары. Воспроизведено по:
Обратимся к древневосточным репрезентативным и письменным источникам. На двух сирийских печатях, датированных XV–XIV вв. до н. э., изображены ездоки, сидящие на абстрактно показанном животном, который считается верблюдом[229]. В Ветхом Завете верблюдов активно используют кочевники Аравийской пустыни. В книге «Бытие» (37:25) упоминается караван измаильтян, в котором верблюды везут ношу. Обычное использование верблюдов в караванной торговле на Ближнем Востоке относится примерно к 1200–1100 гг. до н. э.[230] Измаильтяне сопоставляются с более поздними мадиамитянами (Суд., 8:24), которые вместе с амалекитянами совершали на верблюдах набеги на земли израильтян (Суд., 6:3–6; 7:12) в XII–XI вв. до н. э.[231]. Так, ок. 1005 г. до н. э. амаликитяне, совершив набег на поселение Секелаг (Циклаг) в Южной Палестине, находившееся во владении Давида, были нагнаны отрядом Давида, который неожиданно напал на лагерь противника и перебил их. Спаслись лишь 400 юношей, вскочив на верблюдов (I Цар. (Самуил.) 30:1-18; Jos. Ant. Jud., V, 14, 6 (362–364)). В данном случае верблюды использовались именно для бегства – обычный способ избежать битвы с неожиданно напавшим врагом, к тому же не обладавшим верблюдами. В качестве добычи от кочевников захватывались овцы, волы, ослы и верблюды (I Цар. (Самуил.) 27:9; Jos. Ant. Jud., V, 13, 10 (323)) – нет упоминаний ни лошадей, ни мулов. Блаженный Иов в земле Уц, которая помещается в Эдоме [232], сначала имел среди своего скота 3000, а позднее – 6000 верблюдов (Иов, 1:3; 42:12). В Книге пророка Исайи в части, считающейся написанной Второисаией (VI в. до н. э.), среди характерных черт, присущих разным народам, многочисленные стада верблюдов даны арабам Мадиама и Эфы (Ис., 60:6)[233].
Рис. 55. Мадианитский наездник на верблюде, охотящийся на льва. Скарабоид из Телль-Гемме с надписью «Человеку Хадада» (VII в. до н. э.). Музей Рокфеллера, Иерусалим. Воспроизведено по:
В 853 г. до н. э. ассирийский царь Салманасар III (858–824 гг. до н. э.) встретился с коалиционной армией двенадцати царей из Сирии, Финикии и Палестины, контингенты которых состояли из пехоты, конницы и колесниц, и лишь арабский князь Гиндибу привел отряд в тысячу мегаристов[234]. Это первое упоминание в письменных источниках не только собственно арабов, но и их боевых верблюдов. Причем у арабского контингента не было ни всадников, ни пехотинцев, что вполне можно объяснить тем, что это был экспедиционный корпус, состоявший из наиболее боеспособной и мобильной части воинов Гиндибу, у которого конница вообще отсутствовала, а простые пехотинцы не были столь мобильны и боеспособны; к тому же они могли быть посажены на верблюдов.
О развитии верблюдоводства в северной части Аравии в VIII в. до н. э. свидетельствует тот факт, что после поражения, нанесенного в 732 г. до н. э. арабской княгине Шамси, союзнице дамасского царя, ассирийский царь Тиглатпаласар III (744–727 гг. до н. э.) захватил 30000 верблюдов и 20000 голов другого скота [235], т. е. верблюды уже стали основой арабских стад.