Поль наклонился вперед:

– Наоборот, как раз в этом все дело. Объясни мне.

– Ты внесешь все в протокол?

– Я бы соврал, сказав, что нет.

Она долго колебалась, покусывая кончик ногтя.

– Мне едва исполнилось двадцать лет, я только начала работать, еще даже не встретила Габриэля… Я была операционной сестрой в гинекологии. Черт возьми, я… я никогда никому не рассказывала об этой истории.

На несколько нескончаемых секунд в комнате вновь воцарилось молчание.

– Это важно, Коринна.

– Я… я работала с профессором Шардо, – проговорила она наконец. – Патриком Шардо. Он уже несколько десятилетий подвизался в Сагасе и держал свое отделение в ежовых рукавицах. Все его боялись, этакий претенциозный князек, способный одним щелчком пальцев разрушить карьеру или, наоборот, вознести наверх. Типичный образец преуспевшего выскочки, который презирает всех остальных.

Ее зрачки расширились. Сейчас она была там, в больничном отделении.

– В ту ночь ему предстояло сделать гистерэктомию, удаление матки Катрин Эскиме. Шардо был в нелучшей форме. Он опоздал, что было на него не похоже, и орал на нас. Досталось каждой. В таком крайне нервозном состоянии ему бы не следовало оперировать. Позже мы узнали, что он владел беговой лошадью, которая в тот день неудачно упала, и ее пришлось пристрелить. Он потерял большие деньги.

– Но операция все-таки состоялась.

– Да, хотя в отвратительной атмосфере. Однако все прошло вроде бы нормально, но в тот момент, когда пациентку вывозили из операционной, чтобы доставить в блок интенсивной терапии, пульс у нее стал нитевидным. Шардо уже переодевался в обычную одежду, когда это случилось. Он срочно снова вскрыл пациентку и констатировал серьезное кровотечение. Кровь была повсюду. У него ушло слишком много времени, чтобы определить, что проблема в тонкой кишке. В ней имелось прободение, вероятно возникшее в ходе операции. Избавлю тебя от технических деталей, но Катрин Эскиме скончалась на операционном столе пятнадцать минут спустя из-за остановки сердца…

Голос Коринны прерывался от волнения. Она попросила воды, Поль принес. Он остался стоять рядом с окном, прислонившись к стене. Снаружи исчезли скворцы. Парни из бригады видели, как с первыми лучами зари огромная черная масса продолжила свою миграцию прямиком на запад.

– Шардо велел нам оставаться в отделении, пока прямо среди ночи не прибудет директор больницы. Дальше все произошло очень быстро. Нам дали понять, что в наших интересах засвидетельствовать, что операция прошла наилучшим образом, но появились «осложнения», которые и привели к смерти пациентки. Ни в коем случае не следовало упоминать о крайней нервозности хирурга.

Она покачала головой:

– Сколько времени утекло, а я… я до сих пор помню мужа Катрин Эскиме, который ждал в палате с малышом на коленях. Давиду и пяти лет не было… Его отец впал в полную прострацию, когда эта сволочь Шардо с опечаленным видом принес ему известие. У Клода Эскиме никак не укладывалось в голове, что он больше не увидит жену, кроме как на своем столе танатопрактика[44].

Поль представил себе весь ужас сцены. Муж, бальзамирующий свою собственную супругу. Без сомнения, во время консервации тела он заметил повреждения, причиненные хирургом.

– Он попытался подать жалобу на непреднамеренное убийство, – продолжила Коринна, – но было слишком поздно. Перед лицом комиссии мы, как примерные ученики, выступили единым фронтом и повторили то, что нам велели затвердить наизусть… Не говоря уж о разглагольствованиях представителя больницы, которые и привели к вердикту о «хирургическом вмешательстве, не несущем признаков вины».

«Хирургическое вмешательство, не несущее признаков вины»… Поль не очень понимал, что это должно означать. Наверняка нечто настолько же осмысленное, как утверждение, что можно неумышленно нажать на курок.