– Вы напали на след?

Габриэлю не хотелось внушать ей ложные надежды. Он сам не представлял, что ищет.

– Из-за моей памяти я пока ничего не знаю. Но не могли бы вы рассказать мне о Матильде? Вдруг ваша история подействует как спусковой курок. Нужно попробовать.

Женщина отставила свою чашку. Уже некоторое время она облизывала языком губы, словно пыталась согнать невидимое насекомое. Она вскочила и взялась за бутылку водки:

– Налить вам?

Габриэль отклонил предложение. Собеседница казалась разочарованной. Она налила себе внушительную порцию алкоголя в стакан и отпила большой глоток. Лицо ее расслабилось.

– Матильда только что отпраздновала свое двадцатилетие. Она была… всегда в хорошем расположении духа. Все любили ее, да, и я это говорю не потому, что я ее мать. Она действительно была хорошей девочкой…

Габриэль ничего не сказал. Было больно слышать, как она говорила о дочери в прошедшем времени.

– …Она изучала право в университете Орлеана, а жила здесь, с нами. У нас не хватало средств, чтобы снять ей жилье в городе, да и зачем, если она могла каждый день возвращаться домой? Хороший предлог держать ее при себе, прежде чем она упорхнет. Муж всегда этого боялся, дня, когда она уедет…

Жозиана покатала стакан между ладонями. На Габриэля она больше не смотрела, как в начале разговора. Может, из стыдливости…

– Она много бегала вдоль набережных, как минимум три раза в неделю, и летом и зимой. Вечером она надевала фонарик с мигающей лампочкой, ничто не могло ее остановить…

Женщина уставилась на алкоголь в стакане с лихорадочным блеском в глазах.

– Третьего февраля две тысячи одиннадцатого года около семнадцати часов она вышла на пробежку. Шел мокрый снег, но ей было все равно. Я оставалась дома, муж работал в своей информационной конторе. Больше мы ее не видели…

Глоток водки. Момент исчезновения – тот, который между непосредственно «до» и непосредственно «после», – навсегда врезался в сознание близких. Последняя улыбка, последний жест, последнее слово становились заключительными воспоминаниями.

– В ее деле друг за другом сменились четыре следователя, десятки дознавателей, и все обломали себе зубы. Расследование закрыли в октябре пятнадцатого, сославшись на сто семьдесят пятую статью Уголовно-процессуального кодекса. Несколько строк, дающие право судейским чиновникам похоронить вас живьем; они просто переворачивают страницу, и вы ничего не можете поделать. Это стало для нас как удар ножом в и без того кровоточащую рану. Это просто-напросто означало, что с точки зрения юстиции наша дочь больше не существует. Как потерянная вещь.

Четыре года процессуальных действий, и вот все кончено. Габриэль по-прежнему не представлял, как он смог это пережить. Он кивнул, показывая, что понимает:

– Значит, расследование ничего не дало… Ни единого серьезного следа?

– Ни черта. Они опросили одного или двух свидетелей, которые действительно видели в тот вечер кого-то, бегущего по набережной с мигающим фонариком, и ничего больше. Было холодно, темно, падал этот проклятый мокрый снег. Сначала копы предположили случайное падение в Луару; они прочесали берега на километры и километры, много дней обследовали абсолютно все рукава и притоки, но тела так и не выловили…

Она обреченно покачала головой:

– Самое страшное – это не знать, что произошло. Несчастный случай? Убийство? Похищение? Ей причинили зло? Мы так и не получили никакого ответа. Те, кто отнимает наших детей, становятся могильщиками нашего существования.