– Ох, какая красавица! Ох какая!
Васька даже оглянулась в недоумении:
– Кого это Васильевна нахваливает?
– Вот сейчас еще каменьев добавим – и сам царь- батюшка глаз не отведет!
Чуточку, испугавшись, Васька опять глянула в зеркальце – и замерла: она опять преобразилась! Скромное по дворцовым меркам болотно- зеленое платье сменилось ярко – лазоревым, бархатным, в тон кафтану Ивана. Нижнее платье стало белоснежным, но не блестящим, а матовым, и по нему змеились серебристые узоры кое-где усиленные мелкими жемчужинами. Резной венец на голове, напоминающий вычурным краем снежинку, тоже был серебряным, жемчуг и аквамарины перемигивались блеском с эмалевыми вставками. Тяжелые браслеты и кольца мерцали то бирюзой, то агатом, а легкие серебряные ниточки – серьги украшались лишь двумя жемчужинками – на мочке и почти на плече. Вздохнув восхищенно, Васька полюбовалась собой в зеркальце, оправила серебристую фату почти до пола, и чинно отправилась к карете не обращая внимания на причитания Васильевны: что – де камней маловато, и пояс шелковый, а надо бы золотой, и вместо красных сапог белые туфельки, а это не по чину, непорядок! Но в ворчании старой няньки слышалось столько восхищения, что Васька все их воспринимала как комплименты.
Глава 23
Немножко отлежавшись и попив вкусного бульону царевна – лебедь решила никуда не убегать. Гвидон все еще весело носился вокруг тридцати трех богатырей, а искать неведомую светелку было лень – и тут неплохо кормят. Царица, побегав полдня по своим царским делам, заглянула к Лильке ближе к обеду:
– Пойдешь со мной на поварню? Гвидон всех к морю увел, обед сготовить некому.
Девушка в ответ пожала плечами. Ну не была она фанаткой кипящих кастрюль – яичницу пожарить могла, ну кашу сварить, бич-пакет кипяточком залить, и это, пожалуй, все. Но благодарность и женская солидарность взяли свое – Лилька поплелась на кухню, раздумывая, как бы отсидеться в уголочке. Поварня ничем особенным не поражала – большая комната, уставленная по периметру столами. В центре большая печь с плитой и нишами для сушки и выпечки. Медный чан для воды и начищенные котелки добавляли помещению мрачноватого блеска.
– Сестрица моя поварихой стать мечтала, пиры устраивать, набирая ингредиенты для супа, разговорилась царица.
– Устраивает, наверное, хмыкнула в ответ Лилька.
– Нас вровень всех учили, и прясть, и ткать, и кулинарничать. Сейчас мы с тобой кулеш сварим, с моря то все продрогшие придут, да голодные. Хлеба с утра напекли, а похлебку не успели.
Совместными усилиями женщины установили на плиту большой котел, налили в него до половины воды, и пока вода грелась, начистили овощи – морковь, лук, корешки петрушки и сельдерея. Подумав, царица отыскала еще банку с порошком из сушеных грибов – и сыпнула горсточку в котел. Лилька, скрипя зумами пилила на полоски сало. Вода закипела, забулькала, царица одним движением смахнула в котел овощи и коренья, потом осторожно, тонкой струйкой всыпала отмеренное количество крупы и сверху все украсила салом. Посолила, поперчила и накрыла тяжелой крышкой, сдвинув котел на краешек. Вскоре в воздухе поплыл аромат овощей, потом к нему добавилось пыхтение крупы, и лишь в самом конце потек легкий запах копчености – от сала. Голодные придворные и слуги и впрямь первым делом вломились в поварню, но Лильки там уже не было, а царица стояла возле стопки простых керамических мисок с огромным уполовником в руках, рядом лежал разваленный пластами каравай и несколько головок чеснока. Продрогшие на свежем морском берегу мужчины громко крикнули:
– Царице матушке – слава!
И быстренько выстроились в очередь.
Настя.
Вернувшись в беседку Настя первым делом осмотрелась – кажется солнце с места не сдвинулось, или совсем чуть – чуть, скоро наступит назначенное время, Привычного рукоделия под руками не оказалось, общипывать ромашки: любит – не любит Настя побаивалась, откуда то в сознание щедро наползли суеверные страхи. От нечего делать она запела. И не сказать, что бы голос был особенно хорош, но пара лет регулярных занятий все же чего-то стоят.
Допеть Настя не успела, на периферии зрения мелькнула тень и в «окне» беседки показалась огромная сгорбленная фигура. Пасть с клыками была закрыта, лапы скромно прижимались к бокам, чувствовалось, что зверь лесной чудо морское старается казаться меньше, незначительнее, и явно ждет воплей, слез и падения в обморок. Слушая стук своего сердца Настя подошла к нему и поднявшись на цыпочки заглянула в глаза. Если бы дожидалась сумерек, как он просил, наверное, испугалась бы, а так, в ярком закатном свете даже не удивилась – темно-карие, почти черные глаза в окружении красноватых белков и черных кожистых складок смотрели почти робко, словно не надеясь. Потянувшись вверх, Настя провела руками по жесткой шкуре, тонким длинным вибриссам, мягким кожистым складкам. Потом просто прижалась к широкой выпуклой груди. Пахло зверем и немного тиной – похоже, гостеприимный хозяин купался не в беломраморных купальнях дворца, а в слегка заросшем пруду на окраине сада. Гулкий стук у виска успокоил, тепло идущее от тела манило прижаться, укрыться от вечерней прохлады. Так они и стояли, пока солнце не село совсем. Потом усталые ноги девушки подогнулись, и зверь лесной подхватив ее своими толстыми лапами, в полминуты доставил до дворцового крылечка, там он вновь заглянул Насте в глаза, и бережно провел одним когтистым пальцем по туго заплетенной косе, а потом в один миг скрылся в темных кустах.
Неся себя как тончайшее стекло, Настя прошла в опочивальню. Девчоночка давно спала на небольшой лавке и Настю это порадовало, тихонько раздевшись она юркнула в кровать и погрузилась в воспоминания, стук сердца, запах, тепло, глаза закрылись сами собой и Настя заснула. На другом конце сада чудо морское сосредоточенно лупило копьем высоченные, выше человеческого роста пни, измочаленные щепки летели в разные стороны, крупные капли пота рассыпались веером в свете луны. И лишь тогда, когда луну закрыли облака, а над садом зарядил нудный холодный дождик, он смог остановиться и шагнул в дом – к уюту камина, к горячему мясу и нежности засевшей в сердце острым осколком.