Руки гартонца легко прошли сквозь кресло, выравнивая мою спину.

Ну и ну! Иллюзии материальны, если в них веришь. Ведьме в этом отношении гораздо труднее — она знает, что часть окружающего всего лишь плод ее фантазии. А вот другие об этом и не подозревают!

— Рена! — Гент обеспокоено заглянул мне в глаза.

Я представила, как должна была выглядеть со стороны не видящего фантомов. Ноги полусогнуты, спина неестественно выгнута, руки вертят что-то над кучей незажженного хвороста, ноздри подрагивают. И засмеялась. Хорошо, не успела с одеждой намудрить!

Контроль был потерян. Огонь погас, курица испарилась, кресло растаяло. Гартонец начал пощечинами приводить меня в чувство. Надеюсь, руководствовался он именно этими мотивами.

— Хватит!

Его рука замерла, а я четко рассмотрела четыре точки на широком запястье. Как раз на венах. Словно иллюстрация к главе «Десять признаков того, что вас укусил вампир» из справочника по расам.

— Что это было? — почти шепотом спросил Гент.

— Долго объяснять. А кто тебя покусал?

Подозрения подтвердились — он незаметно покосился на левую руку. «Удивленно» переспросил:

— Кто… что сделал?

Я молчала.

Молчание — золото, недаром папа часто это повторяет. А гартонцы, к тому же, ценят в женщине молчаливость. Как бы там ни было, Гент сдался первым.

— Это и есть одна из причин нашей свадьбы.

Воображение живо нарисовало корчащегося человека на последней стадии трансформации в вампира, ползущего к алтарю и зареванной невесте со словами: «…и я завещаю все свои сокровища жене, дабы не достались они проклятым не-людям». Такие сценки часто встречались в балладах менестрелей. Одно «но» — укус кровососа для человека был неприятным, болезненным, порой даже смертельным. Только вот вампиризм не передавался, что бы ни рассказывали легенды. Ни при укусе, ни с кровью, ни с печенкой или иными внутренними органами, как считали некоторые кочевые племена.

— Продолжай.

Увы, у меня не вышло вытянуть из гартонца ни слова больше.

А вскоре зажглись звезды, и я уснула на иллюзорном матраце, укрывшись видимым только мне одеялом. Последнее, что помню, — выражение лица Гента, когда он заметил, что лежу я над землей.

Утром меня разбудил плеск воды, пение птиц и ломающийся голос, настойчиво допытывающийся:

— Почему вы спите порознь? Почему?!