В небольшом помещении размером десять на шесть чешов не было ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего драгоценности. Деревянный стол в центре, расшатанное кресло, поеденная молью шкура какого-то животного на полу, яркий гобелен в полстены и множество полочек с керамикой вдоль остальных стен. Я бы не дала за все это больше пары сребриков, да и то чисто из любви к искусству и уважения к коллекционеру.

За такими поделками даже в Клусс не надо ехать — их в нашем Веселом квартале штампуют быстрее, чем успевают впаривать покупателям под видом подарков. «Возьмите букет, господин, и получите вазочку бесплатно! Госпожа будет рада вашей бережливости!» — как много провинившихся мужей покупаются на обманные посулы… Им бы задуматься, чего ради продавец станет разоряться из-за какой-то незнакомой женщины, чей благоверный на старости лет (или по глупой молодости) ударился в загул, а когда весь запал выветрился, начал прислушиваться к едва слышному голосу совести, еще вчера наотрез отказывавшейся просыпаться. Ха! Обычно в стоимость роскошного букета, в средине которого стыдливо прятались изрядно помятые, а порой и засохшие цветы, включена даже цена капелек воды, придававших вялым лепесткам свежесть.

В общем, ничего нового я не увидела.

Гент снисходительно улыбнулся:

— Каждая из этих вещей стоит больше, чем император платит своей гвардии за год, а ради некоторых из них Клусс без раздумий развяжет войну. Вон там, — он кивнул в сторону правой стены от гобелена с птицей, — преимущественно артефакты, но я не стану утверждать, будто точно знаю, для чего предназначен каждый из них. Остальные вещи имеют скорее историческую ценность. Например, — гартонец указал на невзрачный кувшин в виде уродливой жабы с крыльями, стоявший на полке у левой стены, — это последнее изображение принцессы одной из эльфийских автономий, в грубой форме отказавшейся выходить замуж за орочьего шамана. Его сделал гончар, чей сынишка поймал страшилу. Ее потом на рынке за деньги показывали до тех пор, пока слухи не дошли до отца страдалицы. Стали разбираться, что к чему и кто виноват, а жаба лапки протянула. Кстати, влюбленный орк себе другую лягушку в невесту превратил. Красивую! Только разговаривать она не могла — как рот откроет, квакать начинает. Это еще до войны было, так что вещь — более чем раритетная.

Я внимательно оглядела кувшин. Жуть! То ли гончар гениальный попался, то ли у Гента прорезался талант рассказчика, но в выпученных глазах животины отражалась такая тоска!

— Амфору с запаянным горлышком, — продолжал просвещать меня гартонец, — Рех лично вручил министру Тревпину. Тот несколько лет провел у Храма Смерти, благодаря бога за то, что забрал тещу, и моля ни при каких обстоятельствах не воскрешать ее. Представь, насколько ж надо было ненавидеть ту тетку, чтобы каждый раз, заглядывая в Зеркало Тайны, видеть ее, мирно почивающую в гробу! Я не приукрашиваю, Рена — многие современники Тревпина упоминают об этом в своих мемуарах. В конце концов терпение Реха лопнуло, и он отдал министру душу сварливой тещи со словами: «Если тебе не нужна твоя родственница, то мне она зачем? Теперь сам отвечай за нее!». Университет Радиса с руками оторвал бы такую вещь, лишь бы узнать, действительно ли там кто-то есть.

С опаской покосившись на пузатую амфору, я перевела взгляд на другую стену, где находились преимущественно мелкие предметы — чашки, тарелки, блюдца, трубки и пепельницы. Гент повернулся следом.

— Смотри, вон та маленькая чашка с отбитой ручкой давным-давно принадлежала Первому магу Радису. Когда в великой войне наступил переломный момент, и раса людей оказалась под угрозой полного уничтожения, он появился на одной из попоек не-людей и выплеснул Лану в лицо напиток именно их этой посудины. С тех пор и началось их сотрудничество, а позже — дружба. Любой клуссец душу за нее продаст, лишь бы доказать Радису свое почтение.

— Скажи лучше, попытаться повторить его подвиг! — хмыкнула я. — С каких это пор в Гартоне принято интересоваться историей? Оглядываться в прошлое, так сказать? Вы же только вперед и вперед, без отвлекающих мыслей и… это…

Под пристальным взглядом синих глаз я чуть ли не впервые в жизни смутилась и скомкала конец тирады. В самом деле, почему мне все время приходят на ум избитые фразы из баек о гартонцах? Так ведь и веллийцы не идеальны. Если в Гартоне кичатся силой и воинскими умениями, то в Велли — трудолюбием и порядочностью, а в Клуссе — умом и магией. Естественно, таково общественное мнение… Отношения между Клуссом и Гартоном прохладные, но ни одно из государств не лезет на рожон: сила и умение против умения и силы — кто может сказать, на чьей стороне окажется удача?

А с Веллийской империей до недавних пор вообще не считались. Наш император только после смерти дочери и рождения наследника мужского пола взялся за страну. Казнил малочисленную братию, облизывавшуюся на трон, «за измену», осадил крупных землевладельцев, вообразивших себя единственной властью на вверенных территориях, и напомнил — вся «…Велли — собственность короны…». «Почистил» тюрьмы, отправив половину заключенных в рудники «…оплачивать свое пребывание на казенных харчах…», а вторую — в мир Реха, «…замаливать грехи…». Объявил строевую подготовку обязательной для знати «…во избежание насмешек над армией, которой некому командовать». Кстати, это все официальные формулировки.

— Лишь ясный взор откроет небо, — задумчиво пробормотал Гент.

Я едва не взорвалась от возмущения. Он, выходит, на птицу смотрел, а меня совесть за обиженный Гартон и конкретного его представителя грызла! Это ж надо такое вообразить! Что за судьба ведьмы — постоянно думать о других? Злой — как нагадить, доброй — как помочь… Зачем мы вообще существуем? Люди ведь и пакости сами умеют делать, и за помощь благодарности от них не дождешься.

— Да ткни ей в глаз, пусть не зырит! — решительно со мной происходило что-то странное.

Я ведь спокойная, уравновешенная, могу держать свои чувства под контролем… могу выбить зуб и послать дальше Крайних гор, но это так, в особых случаях. А птица действительно буравила нас взглядом, словно желая вонзить когти в непрошеных гостей. Не стоит повторять, что выглядела она как живая.

Гартонец послушно (а, может, ему самому не терпелось поэкспериментировать, и лишь присутствие дамы сдерживало горячего… проклятье, снова байки в голову лезут!) нажал на желтый ограненный камень, служивший птице глазом, затем — на второй. И ничего не произошло. Мы тщательно осмотрели гобелен, стену за ним, пол и потолок. Ничего… Оставалось поверить в то, что фраза о ясном взоре и небе была всего лишь цитатой.

— А там что за рычажок? — Я заметила в углу под потолком воткнутую вилку и сразу же потянулась за ней.

— Не трогай! — Гент оттолкнул меня, только было поздно.

Изъеденный ржавчиной металл охотно остался в моей руке. Сзади что-то заскрежетало. Мы обернулись, чтобы увидеть, как каменная плита, служившая в подвале подъемником, заняла свое место в потолке.