Книги

Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко

22
18
20
22
24
26
28
30

Между тем удивляться было излишне. Все объяснялось просто. Получив Закарпатье во временное управление, официальная Прага вознамерилась прибрать его к рукам навсегда. Украинизация рассматривалась чехословацкими властями как переходный этап к чехизации. «Никто не согласился бы променять русский литературный язык на чешский или на словацкий, – откровенничал в узком кругу министр школ и народного образования Вавро Шробар. – Но с украинским языком мы можем конкурировать».

Если в 1920 году в Подкарпатской Руси функционировали 22 начальные школы с чешским языком обучения, то в 1931-м уже 158. Причем открывали чешские школы даже в тех селах, где не проживало ни одного чеха. Вместе с тем школы с русским языком обучения по-прежнему находились под запретом.

Использовало правительство украинское движение и для того, чтобы отсрочить решение вопроса о предоставлении Подкарпатской Руси давно обещанной автономии. Подстрекая украинских деятелей к выступлению против русского языка и культуры, власти затем заявляли, что подкарпатские русины, дескать, не могут договориться между собой, а значит, и предоставлять краю автономию преждевременно.

В ответ коренное население развернуло борьбу за свои права. Созданная Учительским товариществом Подкарпатской Руси специальная Языковая комиссия в 1926 году высказалась за введение в школы Закарпатья русского языка вместо украинского. В 1929 году за русский язык в школах высказалось 96 % участников учительского конгресса Подкарпатской Руси. Перепись населения 1930 года показала, что из 400 тысяч подкарпатских русинов лишь немногим более 2 тысяч идентифицируют себя как украинцы.

В 1931 году видные общественные деятели Подкарпатской Руси выступили с Декларацией культурных и национальных прав карпаторусского народа. «В течение более чем десяти лет посредством школ проводится украинизация нашего края, решительно противоречащая воле народного большинства, – говорилось в документе. – Украинское движение было создано на Подкарпатской Руси искусственно, благодаря широкой моральной и материальной его поддержке со стороны некоторых высших инстанций».

В следующем году положения этой Декларации были положены в основу резолюций Всенародного карпато-русского конгресса. «Украинцев выгнали из Галиции за преступления, а МШАНО дает им воспитывать русских детей», – подчеркивалось там.

Массовая кампания в поддержку русского языка прошла в прессе. «Будем бороться за права и равноправие русского языка, за русскую школу и культуру по вековым традициям нашего народа… В школьной политике не могут иметь места ни покровительствование чешским или словацким школам в русских селах, ни поддержка украинизации, явления, которое решительно осуждено самыми широкими массами карпаторусского народа».

Русский язык и учебники на нем стали вводить в школы явочным порядком, уже не спрашивая формального разрешения властей. Русскоязычным стало обучение в мукачевских гимназии и учительском институте, частично – в Хустской гимназии. Однако там, где администрация учебных заведений состояла из «национально сознательных» галичан, сохранялся язык украинский (например, в Ужгородской гимназии и в Мукачевском торговом училище).

Кроме того, русский язык доминировал в других сферах общественной жизни края. Органы местного самоуправления в Ужгороде и Мукачеве использовали его в своей работе. По-русски были написаны таблички с названиями улиц в закарпатских городах. Количество русскоязычных газет и журналов почти вдвое превышало их количество на украинском языке (14 против 8). В целом же, как свидетельствовал уже упоминавшийся Георгий Геровский, образованная часть населения «говорит на языке, словарный состав и морфология которого являются русскими литературными, но имеют особенности собственного подкарпатского произношения. Менее образованные люди говорят на местных говорах с большей или меньшей примесью книжных выражений». Вместе с тем «галицко-украинский литературный язык распространяется с очень большим трудом, и даже выпускники гимназии с украинским языком обучения не в состоянии полностью преодолеть трудности в произношении, которое очень существенно отличается от естественных звуков подкарпаторусской речи».

На выборах в парламент Чехословакии за русские партии голосовало огромное большинство избирателей. Украинские же партии довольствовались ничтожным меньшинством голосов, основную часть которых давали представители еврейской и венгерской национальных групп, а также чешские чиновники. Скажем, на выборах 1929 года за русские партии было подано в Подкарпатской Руси 136 тысяч голосов, за украинские – 8 тысяч. (Справедливости ради стоит заметить, что еще около 63 тысяч голосов получили так называемые интернационалистские партии – социал-демократы и коммунисты, – поддерживавшие украинизацию.)

«Невзирая на все старания чешского правительства, не брезговавшего никакими средствами, невзирая на миллионы чешских крон, израсходованных на украинскую пропаганду, незаконную украинизацию школ, украинство у нас не восторжествовало во время чешского режима, – констатировал позднее журнал «Свободное слово Карпатской Руси». – Украинствующие составляли после двадцати лет чешского управления Карпатской Русью незначительное меньшинство».

Наконец власти не выдержали. Они согласились предоставить Закарпатью автономный статус и в сентябре 1937 года провели референдум по языковому вопросу. «Каждый селянин получил два билета, – вспоминал местный общественный деятель Михаил Прокоп. – На одном было написано: «малоруський язык (украинский язык)», на другом – «великорусский язык (русский язык)». Несмотря на жульничество со словами «малорусский» и «великорусский», ибо малорусский народный язык это не украинский язык, а русский язык (литературный) это не великорусский, наши самостийники потерпели полное поражение, ибо 86 процентов селян, подчиняясь тысячелетнему чувству единства всего русского народа, голосовали за «великорусский язык».

И вновь-таки голоса за украинский язык были получены преимущественно в местностях, граничащих с Галицией, поскольку школьные администрации там были плотно обсажены эмигрантами-галичанами, имевшими возможность влиять на голосующих. За этим исключением Подкарпатская Русь высказалась за русский язык.

Результаты референдума вызвали форменную истерику у «национально сознательных» деятелей. Они собрали в Ужгороде свой митинг, на котором объявили народное волеизъявление «антинародным» и «ненаучным» (как же это похоже на действия украинских профессиональных «патриотов» сегодня!). Но на вопли митингующих маргиналов уже никто не обращал внимания. А вскоре начался процесс предоставления краю реальной автономии.

К сожалению, этот процесс остался незавершенным. Общеизвестные мюнхенские соглашения 1938 года сокрушили Чехословакию. В политических верхах произошли перемены. Новые руководители страны во всем следовали указаниям из Берлина. Они совершили в Закарпатье переворот. Премьер-министр уже сформированного правительства только что созданной автономии Андрей Бродий (лидер одной из русских партий) был арестован и обвинен в «государственной измене».

Новым премьер-министром, опять же по указке из Берлина, назначили «национально сознательного» Августина Волошина, тут же установившего в крае фашистскую диктатуру и начавшего тотальную украинизацию.

Ошибка волынского партизана

Про книгу «Непоставленный памятник» я узнал случайно, наткнувшись на упоминание о ней на одном из интернет-форумов. Автор книги – уроженец Волыни Григорий Стецюк, бывший член Организации украинских националистов (ОУН). Во время гитлеровской оккупации Украины он состоял в партизанском отряде ОУН. Правда, партизанами оуновцев можно назвать с натяжкой. С оккупантами они не боролись. Наоборот, помогали им поддерживать «порядок» на своей территории. А вот когда в 1944 году в пределы Волыни вступили советские войска, оуновские вояки попробовали оказать им сопротивление. Быстро выяснилось, однако, что силы слишком неравны. И большинство членов отряда сочло за благо бежать на запад. В том числе – Григорий Стецюк.

После войны он перебрался в Великобританию. Затем в Канаду. Там в 1988 году под эгидой диаспорянского Института исследователей Волыни и издал книгу своих мемуаров, пояснив, что его труд будет памятником людям, погибшим на Волыни в период Второй мировой.

На Украине книга практически неизвестна. Мне удалось разыскать ее в одной из крупнейших библиотек страны. Туда экземпляр мемуаров передали шесть с половиной лет назад в качестве подарка от украинской диаспоры. И за все это время книгой не заинтересовался ни один человек. Библиотечный формуляр был девственно чист. Я оказался первым читателем.