Забытый плебисцит

Событие, о котором пойдет речь, неизвестно широкой публике. И не только потому, что касалось оно самого отдаленного региона Украины. Дело в том, что случившееся не соответствовало политической конъюнктуре ни в советскую эпоху, ни тем более сегодня. Потому историки предпочитали о нем помалкивать.

14 сентября 1937 года в Закарпатье был проведен референдум (плебисцит) о языке преподавания в школах. Прежде чем рассказать о самом плебисците, следует обратиться к более ранним страницам истории.

После окончания Первой мировой войны и распада Австро-Венгрии Подкарпатская Русь (так тогда называлось Закарпатье) вошла в начале 1919 года в состав новообразованного Чехословацкого государства. Вошла не совсем добровольно. Просто другого выхода у нее не было. Закарпатские общественные деятели единодушно высказывались за воссоединение с Россией. Но там полыхала Гражданская война. Шла война (украино-польская) и в соседней Галиции. Сотрясалась от потрясений Венгрия (вскоре там тоже произошла революция и началась гражданская война). Остаться самостоятельным в окружении чужих фронтов у маленького Закарпатья не было никаких шансов. А пражские политики обещали предоставить краю широкую автономию, обеспечить права местного населения, защитить его интересы. И лидеры подкарпатских русинов приняли решение о временном (пока в России не будут свергнуты большевики) подчинении края Чехословакии.

В Праге поначалу не было единого мнения насчет политического курса, который следует проводить на присоединенной территории. Премьер-министр нового государства Карел Крамарж был настроен русофильски. Он симпатизировал подкарпатским русинам и рассматривал присоединенный край как мост для будущей связи с небольшевистской Россией. А вот украинское движение премьер-министр считал изобретением немцев, не скрывая своего презрения к нему.

Зато президент страны Томаш Масарик являлся заклятым русофобом и полагал необходимым насаждать в Закарпатье «украинскую национальную идею».

Увы, Крамарж оставался премьер-министром всего несколько месяцев, а Масарик занимал высший государственный пост много лет (до 1935 года). Это и определило чехословацкую политику. В крае началась украинизация.

Уже в конце 1919 года было объявлено о введении в школах преподавания на «галицком украинском языке». Правда, чтобы успокоить общественное мнение, власти тут же заявили, что в старших классах введут и русский язык. Но с реализацией последнего обещания не торопились.

Разумеется, такая политика в сфере образования вызвала недовольство населения. Закарпатье веками было отрезано от России. Понятно, что большинство местных жителей не могли хорошо владеть русским литературным языком. Тем не менее этот язык они считали общим культурным языком всей Руси, а потому желали его изучения как своего тоже. Украинский же язык был подкарпатским русинам чужд.

«Наш народ ориентирован русофильски, не украинофильски, – писал видный закарпатский педагог Евме-ний Сабов. – Если показать нашим людям русскую книгу, они встретят там незнакомые слова. Но если показать им украинскую книгу, то они даже не станут ее читать, они скажут: «Это на польском».

Сам Сабов являлся сторонником использования в начальной школе народного говора русинов. «Наш народ признает свою принадлежность к тому племени, что и русские, но для нас наиболее важен наш язык», – утверждал он. Впрочем, этот (русинский) язык все равно был ближе к русскому, чем к украинскому.

«Галицкий вариант украинского языка пронизан многочисленными полонизмами и своим произношением, формами и словарным составом резко отличается не только от русского литературного языка, но и от подкарпатской народной речи», – пояснял крупный закарпатский ученый Георгий Геровский.

«Касательно украинской мовы необходимо отметить факт, что у нас не только наша интеллигенция, но и простой народ этой мовы не признал своей, – сообщал печатный орган закарпатской диаспоры в США «Свободное слово Карпатской Руси». – Украинствующих галичан, говорящих мовою, наш народ называл не иначе, как «полячками». Если на какой-либо сходке выступал «украинец», говорящий мовою, то на вопрос, кто там говорил, получался непременно один и тот же ответ: «Был там какой-то полячок». О русских же эмигрантах из России, говорящих на русском литературном языке, наши крестьяне говорили, что они говорят «твердо по-русски», подразумевая, что они говорят настоящим литературным русским языком».

Однако, несмотря на явное неприятие большинством населения украинского языка, чехословацкое правительство продолжало украинизацию. Учитывая явный дефицит ее сторонников в самой Подкарпатской Руси, украини-заторов приглашали из Галиции. Их назначали учителями в закарпатские школы. В то же время министерство школ и народного образования (МШАНО) Чехословакии запрещало преподавание в учебных заведениях на русском языке и даже само изучение этого языка. Учебники на русском в школы не допускались.

«Министерство народного просвещения не идет нам навстречу, – рассказывал депутат чехословацкого парламента от Подкарпатской Руси Василий Щерецкий. – Мы 8 раз подавали наши учебники для одобрения, но даже и ответа не достали, в то время как учебники украинцев одобряются или просто вводятся в школы».

Особенно большую поддержку власти оказывали украинскому обществу «Просвтта» («Просвещение»), основанному в 1920 году заезжими галичанами. Даже в период экономического кризиса эту организацию щедро финансировали из госбюджета. «На Подкарпатской Руси голод, а правительство вместо того, чтобы побольше заботиться о голодающих, миллионы выбрасывает на украинизацию. «Просвита» уже третий миллион получает, а голодающий русский народ с отчаянием просит помощи», – замечала в августе 1932 года газета «Карпаторусский голос».

«Удивляемся, почему чехословацкое правительство не предоставит украинцев своей судьбе, – комментировала выделение миллионов чешских крон на «Просвіту» «Народная газета», подразумевая под «украинцами» украинских «национально сознательных» деятелей. – Без его помощи давно бы об украинцах на Подкарпатской Руси не было бы и помину. Поведение правительства, поскольку оно не проявляет равной щедрости по отношению к русскому культурно-просветительному обществу «Александр Духнович», не может рассматриваться иначе как пристрастие к украинизму».