Стратегической целью украинофильского движения являлось расчленение России, отрыв Малороссии от Великороссии. Понятно, что совершить подобное возможно было лишь при условии серьезного потрясения государства Российского в случае революции или иностранной интервенции. Собственно, на это украинофилы и рассчитывали, налаживая сотрудничество с российскими революционерами и пытаясь найти поддержку за рубежом.

Однако самих по себе потрясений было, конечно, недостаточно. Ни вторжение Наполеона, ни Крымская война не привели к всплеску сепаратистских настроений. Как не привели к нему путч декабристов, крестьянские волнения начала 1860-х годов или польский мятеж 1863 года.

Чтобы развалить Россию, требовалась долговременная подготовительная работа в разных сферах общественной жизни. Ею и занимались украинофилы. В том числе с помощью «филологических» ухищрений. Они пытались как можно сильнее обособить малорусов от великорусов, посеять рознь между двумя ветвями русского народа. Для чего, помимо прочего, настойчиво трудились над созданием самостоятельного малороссийского (позднее переименованного в украинский) литературного языка.

Трудились не потому, что в этом языке нуждалась малорусская культура. Культурные потребности малорусы (как и великорусы) удовлетворяли с помощью русского литературного языка, являвшегося в Малороссии таким же своим, как и в Великороссии. Но общность литературного языка малорусов и великорусов противоречила политическим планам украинофилов. Что и обусловило их языкотворческие потуги.

Придумывались новые (или заимствовались из иностранных языков) слова. Не потому, что в этих словах существовала потребность, а чтобы вытеснить из малорусской речи слова русские. Сочинялся новый алфавит. Не для того, чтобы лучше выражать на письме звуки речи, а чтобы иметь самостоятельную форму письменности, отличную от той, которой пользуются великорусы. Вся печатная продукция, выпускаемая украинофилами, издавалась прежде всего не с просветительской целью, а чтобы приучить читательскую публику к нововведениям.

По-иному это называлось подрывной деятельностью. Ее и запретил «Эмсский указ».

Повторю еще раз: под запретом оказалась не литература на малорусском наречии. И уж конечно, не само это наречие. Запрещение налагалось на попытки сочинить новый язык. Язык, которого еще не было, но который старательно создавали, руководствуясь политическими (и враждебными России) соображениями.

«Правительство не хочет и не может посягать ни на язык, ни на литературу малорусскую, а восстает только против той розни, какую в последнее время малорусская литература вносит в малорусскую письменность по отношению к Великороссии», – пояснял в связи с «Эмс-ским указом» начальник Главного управления по делам печати Василий Григорьев.

Разумеется, сегодня, в начале XXI века, такая мера может действительно показаться варварской. Но нельзя забывать, что цензурные запреты и ограничения, которые в современном цивилизованном обществе воспринимаются как покушение на основные права и свободы, во второй половине века XIX считались вполне в порядке вещей. И не только в России, а и в большинстве других европейских государств.

Были основания у тогдашних властей для указанного запрета? Да, были. На сей счет имеются весьма компетентные свидетельства участников украинского движения. Не кто иной, как Михаил Грушевский, в мемуарах отмечал, что замыслы украинофилов (а они, напомню, сводились к расчленению России) были «разбиты и спутаны зловещим указом 1876 года».

Павел Житецкий позднее признавал, что как раз в середине 1870-х годов украинофилы сомкнулись с социалистами, готовившими социальный переворот. И те и другие стремились к разрушению России. Уже в XX веке Матвей Яворский констатировал, что революционеры составили «проект использования украинских этнографично-культурнических форм для революционной деятельности». По словам Яворского, при содействии украинофилов «этот проект имел все данные на свою реализацию».

Тот же Яворский отмечал, что инициатор созыва Особого совещания для противодействия украинофильской пропаганде Михаил Юзефович подозревал украинофилов в стремлении настроить малорусов против Российского государства путем извращенной подачи русской истории (метод, и сегодня энергично применяемый на Украине). В этом, соглашался Яворский, «Юзефович не ошибался».

Думается, весьма показателен и перенос в 1870-х годах центра украинофильского движения в австрийскую Галицию. Спустя десятилетия украинские деятели тужились пояснить сей перенос именно «Эмсским указом». Дескать, «варварский запрет» не оставил им иного выбора. Между тем перенос был задуман и начал осуществляться еще в первой половине 1870-х годов. То есть в то время, когда, даже по признанию «национально сознательных» украинских исследователей, обстановка в России «была относительно благоприятной для украинской литературы и вообще для культурной жизни».

Михаил Драгоманов свидетельствовал, что цензура в тот период была настроена по отношению к украинофилам весьма лояльно, дозволяла к печати иногда даже «откровенную нелегальщину».

Зачем же понадобилось переносить центр деятельности за границу?

Все объяснялось просто. Каким бы мягким ни являлся режим императора Александра II, откровенно разрушительной деятельности он дозволить не мог. Украинофилы же, стоит подчеркнуть это вновь, стремились к разрушению России. Покушались на ее территориальную целостность. «Мы сепаратисты с деда-прадеда», – откровенничал в узком кругу Павел Житецкий.

Очевидно, что с точки зрения соблюдения государственных интересов «Эмсский указ» был оправдан. По понятным причинам он вызывал недовольство в украинофильских кругах. Но ни малороссийским образованным обществом, ни широкими народными массами это недовольство поддержано не было.

«Я не припоминаю себе, чтоб кто-нибудь говорил про какое-то ошеломление от этого удара», – вспоминал Михаил Грушевский. И комментировал: «Люди редко оценивают или даже чувствуют правильно то, что происходит перед ними».

«Отсутствие хоть какого-то протеста против указа 1876 года, которым запрещено было украинское слово, доказывало полное бессилие украинской интеллигенции и полную темноту народа», – делал вывод другой мемуарист, также выдающийся деятель украинского движения Евгений Чикаленко.

«Запрет украинской умственной жизни во всех сферах деятельности не исторг из интеллигенции украинской даже упрека, ропота: будто так и должно случиться», – негодовал Николай Лысенко в письме к Михаилу Драго-манову.