«О запрете народ, собственно, теперь и не думает и даже мало его чувствует, – сообщал тому же адресату Юрий Цветковский. – Народ еще не дошел до того самосознания, в силу которого он мог бы чувствовать всю тяжесть вышедшего указа».

В сущности, все эти жалобы на «темный», «равнодушный», «недостаточно сознательный» и «неправильно чувствовавший» народ свидетельствовали лишь о том, что сами украинофилы, выражаясь словами Владимира Ленина (сказанными, правда, по другому поводу), были страшно далеки от народа. То, что воспринималось политиканствующими русоненавистниками как «удар», «запрет», «тяжесть», вовсе не являлось таковым для подавляющего большинства населения.

«Страшный барьер на дороге украинской жизни», о котором разглагольствовал Михаил Грушевский, существовал исключительно в воображении его и его соратников. Чтоб убедиться в этом, достаточно рассмотреть, как реализовывались основные положения «Эмсского указа».

Начнем с пункта 3, о театре. В стране, где более трех четвертей населения являлись неграмотными (а Россия, как и многие другие европейские страны, была тогда таковой), театральные представления пользовались большей популярностью, чем книги.

«Запрет украинских спектаклей указом 1876 года долго оставаться в силе не мог. Фактически он даже не был воплощен в жизнь», – писал Дмитрий Антонович.

Пьесы на малорусском наречии продолжали ставиться на сцене. Только надзор за театральными представлениями со стороны местной администрации усилился, отчего оказалось невозможным устраивать после спектаклей политические манифестации. В 1880 году формальный запрет был смягчен, а спустя год и вовсе отменен.

Правда, не разрешалось ставить спектакли, где в роли говоривших на малорусском наречии выводились представители высшего общества. Репертуар малорусских театров ограничивался пьесами на темы из простонародной жизни. Но практического значения это ограничение не имело.

Как отмечал Дмитрий Антонович, «разрешение исключительно простонародных тем, ограничение сюжетов пьес рамками сельской жизни не только в действительности не стесняли украинских актеров и драматургов, а даже соответствовали направлению их деятельности».

Безусловно, ограничение мешало планам украинофилов, собиравшихся напихать в речь театральных персонажей массу новых слов, чтобы приучать к таким словам публику. Но при чем же здесь искусство театра?

«Пьеса из интеллигентской жизни на украинском языке и просто интеллигенты в европейской одежде, которые заговорили бы на сцене по-украински, вызвали бы смех у зрителей, – замечал все тот же Дмитрий Антонович. – …Сама недоразвитость украинского языка препятствовала тогда интеллигентскому сюжету».

Театровед делал вывод, что «украинский театр вошел в период своего существования, который является периодом бытового театра, не из-за принуждения жестокого, бессмысленного указа, а по совокупности причин, обусловивших развитие украинского театра. В Галиции не было указа 1876 года, галицкому театру никто не ставил ограничений для развития, и галицкий театр действительно не стал бытовым, и галицкий театр не проявил таких талантов ни на поле драматургии, ни на поле актерского дела, и не сыграл в Галиции такой роли, как бытовой театр, основанный Кропивницким для Украины российской».

К этому можно добавить свидетельство Евгения Чи-каленко. Он с гордостью заявлял, что в 1880-х – первой половине 1890-х годов «развился блестяще украинский театр». Возможно ли было сие блестящее развитие в условиях «тяжкого гнета», на который не переставали жаловаться украинофилы? Вопрос явно риторический.

В то время малорусские театральные труппы Марка Кропивницкого, Михаила Старицкого и др. с огромным успехом гастролировали не только в губерниях с преимущественно малорусским населением, а и в других регионах Российской империи. В том числе и в столице, где к их услугам, помимо прочего, была предоставлена сцена Мариинского императорского театра. «Это был первый случай в истории императорского театра, чтобы провинциальная труппа удостоилась играть в нем», – не без удовольствия вспоминал позднее известный украинский актер Николай Садовский.

Дважды малорусские представления посещал император Александр III вместе с семьей. После одного из спектаклей актеров пригласили в царскую ложу, где государь лично поблагодарил их за прекрасную игру, назвав «желанными гостями» в Петербурге.

Газеты были переполнены хвалебными рецензиями, спектакли давали полный сбор. О каком угнетении может идти речь?

Другое дело, что блестящие успехи объяснялись не только (и, пожалуй, не столько) гениальностью актеров и драматургов, сколько новизной восприятия публики. В Петербурге, Москве, других великороссийских городах малорусские труппы являлись чем-то экзотическим. Когда к ним попривыкли, популярность пошла на спад. Но не «Эмсский указ» тому виной.

Точно так же, как 3-й пункт «Эмсского указа», весьма недолго оставался в силе пункт 2, ограничивавший книгопечатание. Уже в начале 1880-х годов вновь начинают печататься брошюры на малорусском наречии. И надо сказать, теперь не все они преследовали пропагандистские цели.

В вышедшей в свет в 1884 году монографии Николая Петрова «Очерки истории украинской литературы ХIХ столетия» (как видим, украинская литература не только не запрещалась, а даже изучалась, выходили книги по ее истории) отмечалось, что в 1881–1883 годах «издан был целый ряд переводных и оригинальных малорусских брошюр, сообщающих популярные сведения о небе и земле, земных силах, почве, воздухе, земледелии, громе и молнии, зверях, насекомых, болезнях, мировых судах, воинских повинностях, дифтерии, земле и людях в России и проч.».

Перечень приводимой Петровым малорусской литературы начала 1880-х годов дополнил Сергей Ефремов. Он отмечал, что в тот период появляются в печати уже и учебники, и некое подобие («суррогат») периодических изданий.

Любовь Яновская в написанной уже после революции автобиографии вспоминала, что, приехав в 1883 году в Киев, «увидела на витринах множество украинских книжек». Вот вам и «варварский запрет украинского слова»!