По мере распространения просвещения количество тех, для кого русский литературный становился языком повседневного общения в семье, а следовательно – языком воспитания детей (для которых, таким образом, он уже был родным), неуклонно увеличивалось. Но во время первой всеобщей переписи все эти люди принуждены были выбирать между группами простонародных говоров.
Великорусы затруднений тут не испытывали. Их наречие, согласно инструкциям Станевича, приравнивалось к русскому литературному языку. Представителям других ветвей русской нации – малорусам и белорусам – было сложнее. Кто-то называл своим великорусское наречие, поневоле зачисляя себя в великорусы. Кто-то – наречие малорусское, хотя никогда на нем не говорил. Еще за кого-то выбор делали переписчики, руководствуясь «другими указаниями и признаками».
Думается, эта неразбериха, невозможность установить точный процент русскоязычных (то есть признававших родным русский литературный язык) малорусов и белорусов, являлась целью Станевича. Мещеряки, башкиры, тунгусы с якутами и прочие его интересовали значительно меньше. На этот момент стоит обратить внимание авторам, пишущим на украинские темы. Довольно часто результаты первой всеобщей переписи используются в полемике как доказательство якобы имевшей место массовой украиноязычности тогдашних малорусов. Не говоря уже о том, что отождествлять малорусское наречие с украинским языком неправомерно, сами те результаты в части малорусско-великорусских (и белорусско-великорусских) языковых отношений весьма сомнительны.
Зато достаточно достоверны данные других разделов переписи. В том числе сведения о грамотности, что тоже очень важно. О том, что Российская империя являлась «тюрьмой народов», а царский режим намеренно держал в темноте и невежестве жителей национальных окраин (значит, дескать, и Малороссии), в один голос твердили сначала революционные пропагандисты и деятели украинского движения, затем советские историки. Сегодня то же утверждают приверженцы «украинской национальной идеи».
Данные переписи наглядно опровергают такие утверждения. Среди обитателей Малороссии в возрасте 10 лет и старше грамотных насчитывалось 4 276 500 человек, то есть 25,7 % от общего количества жителей указанных возрастных категорий. Хуже всего положение с грамотностью обстояло в Подольской губернии (там грамотными были лишь 20,5 % жителей). Лучше всего – в губернии Таврической (37,9 %).
Этот уровень грамотности был, понятно, ниже, чем в культурных центрах империи – Санкт-Петербурге и Москве. Но в сопоставлении с великорусской провинцией малорусские губернии явно выигрывали. Даже малорусская глубинка, безусловный «аутсайдер» по грамотности в этом регионе – Подольская губерния опережала такие великорусские губернии, как Пензенская (19 % грамотных жителей соответствующего возраста) или Псковская (19,5 %). Положение с грамотностью в Харьковской губернии (22,9 % грамотных) оказывалось лучше, чем в соседних, преимущественно великорусских Воронежской (21,6 %) и Курской (21,9 %) губерниях. Черниговская губерния (тут уровень грамотности среди населения достигал 24,6 %) была впереди граничивших с ней губерний Смоленской (22,9 %) и Орловской (23,3 %). Екатеринославская губерния (29,6 %), регион с развитой промышленностью, превосходила по грамотности промышленные великорусские губернии – Тульскую (27,3 %) и Нижегородскую (28,3 %). Самая удаленная от центра России Херсонская губерния (34,8 %) оставила позади себя ближайшие к Москве Тверскую и Костромскую губернии (в обеих уровень грамотности равнялся 31,7 %), а тем более губернии Калужскую (25,5 %) и Рязанскую (26,9 %). Что же касается малорусского лидера по грамотности – Таврической губернии, то она уступала из великорусских регионов только главным губерниям – Санкт-Петербургской и Московской, да еще Ярославской.
Целесообразно сопоставить состояние грамотности и внутри некоторых регионов. Как известно, четыре северных уезда Черниговской губернии – Мглинский, Ново-зыбковский, Стародубский и Суражский – были населены в основном великорусами. Остальные 11 уездов по составу населения являлись малорусскими. Наивысший уровень грамотности из великорусских уездов Черниговщины наблюдался в Новозыбковском (чуть меньше 24,1 % грамотных жителей). В большинстве малорусских уездов грамотность была выше: 30,4 % – в Глуховском уезде, 29,9 % – в Борзненском, 29,1 % – в Черниговском, 28,7 % – в Нежинском, 26,7 % – в Конотопском, 26,2 % – в Сосницком, 25,7 % – в Кролевецком, 24,3 % – в Город-нянском. Самый низкий уровень грамотности в губернии был опять же в великорусском уезде – Суражском (17,5 %).
Аналогичная картина наблюдалась в Кубанской области, где преимущественно малорусские отделы – Ейский (26,1 % грамотных) и Темрюкский (23,8 %) опережали великорусский Лабинский отдел (22,8 %). (Беру для сравнения только эти три отдела, так как в остальных четырех значительного преобладания какой-либо этнографической группы не было.) Уровень грамотности в указанных малорусских отделах превышал и средний по области – 23,4 %.
Впрочем, данные переписи о грамотности украинские пропагандисты все равно пытались перекрутить в свою пользу. Как на аргумент они указывали на то, что уровень грамотности среди живущих в Малороссии великорусов значительно («почти вдвое», по словам тогдашнего вождя украинства Михаила Грушевского) превышал соответствующий показатель среди малорусов. Объяснялось это тем, что обучение в школах велось на якобы чужом, непонятном простым малорусам русском языке. Тут же делался вывод о настоятельной необходимости введения в систему образования языка украинского.
Сей вывод через печать пытались донести до широких кругов российского общества. Симпатизирующие украинству российские либералы благосклонно смотрели на подобные потуги и делали вид, что воспринимают предложенную аргументацию всерьез. Это тоже была интрига, хотя и гораздо более примитивная, а потому легко и быстро разоблаченная. Суть заключалась в том, что масса малорусского населения состояла из крестьянства, неграмотного в своем большинстве. Немногочисленные же, в сравнении с малорусами, великорусы Малороссии являлись служащими торгово-промышленных заведений, чиновниками, врачами, солдатами (нижних чинов в царской армии учили грамоте).
Там, где этнографический состав крестьянства оказывался иным, соответственно менялись и показатели грамотности. К примеру, в Псковской губернии крестьянская масса состояла из великорусов. Уровень грамотности там среди великорусского населения не достигал и 16 %. А среди малорусов он равнялся 30,4 % (опять-таки: почти вдвое выше). В Симбирской губернии великорусский уровень владения грамотой (22,1 %) также существенно уступал малорусскому (36,3 %). И т. д.
Как видим, о культурной отсталости малорусов (по сравнению с великорусами) не могло быть и речи. А тем более – о чужеродности для них русского языка. Этот язык являлся для большинства малорусов родным. Остается таковым и теперь.
И еще одно замечание, связанное с первой всеобщей переписью. Простой просмотр перечня языков, на основании которых определялась народность, выявляет четыре картвельских наречия – грузинское, имертинское, мингрельское и сванетское. Носителей указанных наречий переписчики относили к разным народностям. Вот только сегодня существует единая грузинская нация, а не четыре братских народа. То же можно сказать о единой литовской нации, ранее подразделявшейся на литовцев и жмудинов. Ну а носителей русских наречий (великорусского, малорусского, белорусского) после 1917 года принялись делить. Делят и до сих пор. Нужны ли тут комментарии?
Чертовщина под украинским соусом
Эта полемика касалась украинского языка, но на Украине о ней сегодня стараются не говорить, что, в общем, неудивительно. В результате тогдашней дискуссии были выявлены такие подробности происхождения и развития украинского литературного языка, о которых ныне не хотят вспоминать многие.
Причиной полемики стало катострофическое положение украиноязычной прессы в Малороссии. Как известно, после отмены в 1905 году запрета на печатание в Российской империи периодических изданий на украинском языке во многих малороссийских городах были основаны украиноязычные газеты и журналы. По замыслу руководителей украинского сепаратистского движения (Михаила Грушевского и др.), эти органы прессы должны были вызвать огромный интерес у малорусского населения (истосковавшегося, как считали сепаратисты, по изданиям «на родном языке»), что способствовало бы осознанию малорусами себя отдельной от великорусов, самостоятельной нацией.
К созданию украиноязычной периодики были привлечены лучшие (из имевшихся в украинстве) творческие силы. В это дело вкладывались и значительные финансовые средства. Но ожидаемого результата не получилось.
«В начале 1906 года почти в каждом большом городе Украины начали выходить под разными названиями газеты на украинском языке, – делился впоследствии воспоминаниями активный участник украинского движения Юрий Сирый (Тищенко). – К сожалению, большинство тех попыток и предприятий кончались полным разочарованием издателей, были ли то отдельные лица или коллективы, и издание, увидев свет, уже через несколько номеров, а то и после первого, кануло в Лету».
«Украинские периодические издания таяли, как воск на солнце», – свидетельствовал другой видный сепаратист – Михаил Еремеев.
Причину неудач не надо было искать. Заключалась она в украинском языке, на котором издавались новые газеты и журналы. Стоит напомнить, что для большинства тогдашних малорусов родным был другой язык – русский. И это не нравилось деятелям украинского движения (украинофилам).