Они прошли в боковую комнату, чтобы забрать маленькую урну с прахом Адама Джонса. Я обернулся, но Филипс уже ушел. Все ушли. Я опустился на скамью в первом ряду и долго сидел, чувствуя, как жар печи греет мне щеки.

Когда я уезжал, на стоянке у крематория почти не осталось машин, однако в конце тихой зеленой улочки, на автобусной остановке, я увидел Розалиту.

Притормозив, я опустил стекло.

– Я кое-что помню, – сказала она.

В одном из маленьких кафе района Голдерс-Грин я заказал филиппинке чаю.

– Мне нужно отправить эсэмэс, – сказала она. – Сыну. Он меня заберет.

Я попивал эспрессо, наблюдая за женщиной. Та написала сообщение и уткнулась в свою чашку. Казалось, она жалеет, что заговорила со мной.

– Что вы помните? – спросил я.

Розалита с облегчением кивнула:

– Друзей Адама. Братьев. Индийца. Их всех. И того, которого убили. И того, который пришел сегодня. Я видела его с вами на последнем ряду.

– Продолжайте.

Она снова кивнула:

– Они приезжали летом. Все мальчики. Когда мистера и миссис Джонс не было.

– Когда родители Адама уезжали в отпуск, у него гостили друзья?

– Да.

– А дальше?

Молчание.

– Они плохо себя вели, – наконец сказала Розалита, качая головой.

Сколько ей сейчас? – подумал я. Наверное, за сорок. В то время была молодой, лет двадцати с небольшим.

– Адам вел себя хорошо. Такой милый мальчик. Только с ними он становился плохим.