– Ещё раз спасибо, дон Алесео, что вы спасли мою любимую сестру! И донью Марию тоже! Прошу вас, передайте им эти письма!

И она вручила мне запечатанные письма для Эсмеральды и Марии.

Незадолго до заката двадцать третьего декабря, за два дня до католического Рождества, мы пришвартовались у пирса Консепсьон, где мы вновь встретились с Гонсало де Вальдивия, дядей Марии де Монтерос. Нас он принял, как самых лучших друзей, но ошарашил нас новостью – капитан-генералом Чили был уже не наш старый знакомый Киньонес, а Алонсо Гарсия Рамон, хотя дон Гонсало так и остался военным министром. На следующий день нас пригласили на ночную службу, а затем на сам праздник во дворце капитан-генерала. Он нас принял вполне дружелюбно, но далеко не столь сердечно, как его предшественник. Впрочем, нас приглашали остаться на два-три дня, но мы, с позволения дона Алонсо, на следующее утро ушли дальше. Впрочем, наша короткая остановка пошла на пользу – "Колечицкий" сумел дозаправить и "Мивок", и "Победу". А вот питания закупить не получилось – как оказалось, Церковь смотрела весьма строго на работу в канун Рождества и на сам праздник.

Утром двадцать девятого декабря мы почувствовали близость Антарктики – сильный юго-западный ветер, пятиметровые волны, ледяной дождь, перемежающийся со снегом… И опять немалая часть пассажиров заболела морской болезнью, хотя меня это, как ни странно, затронуло меньше, чем в прошлый раз, и я даже вышел на палубу, чтобы лицезреть мыс Горн, точнее, как мы его здесь назвали, мыс Победы. Он представлял собой гористый остров с высоким треугольным утёсом на юге. Когда мы к нему подошли, волнение усилилось, и я поспешил обратно в свою каюту, тем более, меня вновь начало тошнить.

Но обошли мы мыс без приключений, и во второй половине дня тридцать первого декабря подошли к архипелагу Кремера, известного в нашей истории как Фолклендские острова. Новый год мы решили справить на острове Ольги, названном в честь святой покровительницы матушки Ольги. Надо было не только отпраздновать Новый 1607-й год, но и прийти в себя, а также ещё раз пополнить запасы пресной воды. Представьте себе – земля под ногами, звёзды над головой, ни качки, ни волнения… да и температура поднялась до пятнадцати градусов. Лепота! Против были разве что галдящие пингвины, не слишком довольные нашим соседством.

По требованию Ренаты мы остались ещё на день, ведь нашим немногим дамам, и не только им, нужно было отдохнуть от качки. Оказалось, что у нас с собой были две модульные бани, и ребята быстренько установили их на берегу, рядом с одним из озёр. Париться в такой бане могли одновременно по нескольку десятков человек, а для отдыха установили палатки, где столы были завалены обильными остатками новогоднего ужина. Так что праздник удался на славу.

Так получилось, что я задержался за безуспешной попыткой наладить радиоконтакт со Святой Еленой и пропустил свою банную смену – меня почему-то хотели отправить первым с другим "начальством". Следующим шёл медперсонал, и девушки-медички, увидев меня, потащили меня с собой. Рената сначала нахмурилась – может, потому, что это был я, а может, просто не хотела раздеваться в присутствии мужчины; она была одной из очень немногих, кого никогда не видели на пляже без совместного купальника. Но, подумав, махнула рукой:

– Да ладно. Вы его всё равно в неглиже видели, так что что уж там…

Как ни странно, напряжение в наших отношениях улетучилось после того, как Рената выпила лишний стаканчик вина и разоткровенничалась.

– Ты знаешь, Лёха, я злая не потому, что у меня велосипеда нет…

Увидев недоуменное выражение на моём лице, она засмеялась:

– Не смотрел ты "Простоквашино", несоветский человек… Посмотри, не пожалеешь. Это оттуда. Так вот… где я была… ага, не сложилась у меня жизнь, увы. Первый мой муж и налево ходил, и даже попробовал меня побить, когда я ему всё по этому поводу высказала – вот только мой кулак поувесистей оказался… Так мы и разошлись – он даже заявление на меня о побоях написал. А разозлилась я даже не потому, что я толстая и некрасивая…

– Это ты некрасивая? – возмутился я, ведь я только что понял, кого мне Рената напомнила, ну почти один в один.

– Он мне так говорил всё время, ещё коровой жирной обзывал, и даже свиньёй. Поэтому, мол, он и ходил налево. Но я никак не могла от него забеременеть, а тут, говорит, другая баба от него пузо нагуляла. Вот тут я не выдержала – я же всегда детей хотела… – и она тихонько завыла. Я приобнял её и сказал:

– Ну, во-первых, знаешь, ты на кого похожа? На "Русскую Венеру" Кустодиева – знаешь эту картину? Точь-в-точь! Даже цвет волос. И лицо, когда ты улыбаешься, вот как пару минут назад.

Рената вдруг прекратила вой и с удивлением посмотрела на меня, потом взяла кадку и взглянула на свое отражение.

– А, может, ты и прав… Лёх, спасибо тебе! Буду почаще улыбаться…

– А про детей… может, он был бесплоден, не ты! А ребёнок мог от кого угодно получиться, ведь та баба вряд ли твоему верность хранила.

– А и правда… слыхала я, что раскосая девочка у них родилась, а мой-то блондином был натуральным, наполовину эстонцем. Вот я и успокоилась немного. Но Алексей-то мой, за которого я здесь замуж вышла… у него от первого брака вроде дети были, хоть тоже на него не походили. А со мной не получалось ничего. И, знаешь, злая я была на него, а, когда у него в море вдруг инфаркт приключился, я похоронила его и в экспедицию напросилась. А вот у тебя всё получилось, Лёха. Не подумай, я если и завидую, то белой завистью. Я очень рада за Лизоньку.

– Даст Бог, и у тебя всё получится, – ответил я и обнял её – настолько целомудренно, насколько это было возможно в голом виде. Больше мы к этой теме не возвращались, но отношения между нами резко улучшились, даже после того, как Рената протрезвела.