Так что не одной лишь исторической справедливостью питался процесс близящейся реабилитации, но еще и «политической целесообразностью». У того же Марка Юнге возникло ощущение, что «печать создала в лице Бухарина идентификационную фигуру, обнаруживавшую сходство с имиджем образованного и культурного нового поколения руководителей во главе с Горбачевым, что должно было сделать его более приемлемым для населения». В книге немецкого исследователя одна из подглавок так и названа – «Бухарин как символ реформируемости системы».
Инициатива «сверху» – это советскому человеку всегда было привычно, добавочных разъяснений не требовалось. В данном случае необычным оказалось то, что за реабилитацию Бухарина ратовали теперь еще и «снизу», причем без всякой административной режиссуры. Нет, не только родственники. Те, разумеется, с началом перестройки усилили свой эпистолярный пыл, адресуя запросы и обращения к новым руководителям страны. Однако объявились вдруг и иные адвокаты, из «гущи народных масс».
Еще в апреле 1987 года в адрес ЦК КПСС поступило пространное письмо от имени некоего Клуба комсомольских активистов из города Брежнев (так одно время, после смерти Леонида Ильича, звались Набережные Челны). Отправители петиции, перечислив заслуги своего «подзащитного», призывали руководство партии «восстановить доброе имя Н. И. Бухарина, с тем чтобы он занял достойное место в нашей истории». Текст воззвания, хотя и пестрил сентенциями насчет того, что следует «достойно ответить нашим идейным противникам», отличался вольными риторическими оборотами и даже некоторой требовательностью интонации.
История этого дискуссионного клуба сама по себе удивительна и в то же время симптоматична. Официально он образовался в феврале 1983 года, а до того на протяжении полутора лет существовал в формате квартирных «сходок». Альянс между пытливыми молодыми рабочими с КамАЗа и интеллектуалами, выпускниками истфака Казанского университета, привел к тому, что клубные активисты, поначалу лишь обсуждавшие отдельные «проблемные» страницы из летописи СССР, ощутили в себе потенциал для практических действий. И перестройку они восприняли как сигнал к началу этих действий – в том числе по развитию кооперативного движения. Феномен доморощенных прикамских политологов-предпринимателей получил заметный публицистический отклик на рубеже 1980–1990‐х; на них возлагались немалые надежды как на провозвестников будущей экономики. Однако тема вскоре иссякла: на государственном уровне в ход был пущен механизм приватизации, перечеркнувший все альтернативные попытки внедрения частных форм собственности.
К нашему рассказу этот сюжет примыкает не только по причине упомянутого письма в защиту Бухарина, но и в силу дальнейших обстоятельств. Вот как описывала ситуацию в своем очерке «Президент читает Бухарина» Елена Иллеш, дочь философа Эвальда Ильенкова:
Однажды, в начале 1988 года, позвонил Юрий Николаевич Ларин, сын Н. И. Бухарина. От него я в первый раз услышала о молодых рабочих из Набережных Челнов, которые каким-то образом создали несколько лет назад политический клуб, назвали его именем Бухарина, стали наезжать в Москву и подружились с вдовой и сыном бывшего много лет в опале большевика. Рассказывая, Юрий Николаевич то и дело восклицал: «Это просто фантастика какая-то!»
Комсомольский клуб действительно в конце 1987‐го переименовался в «Политклуб имени Бухарина», а некоторые его участники сблизились с семьей своего титульного героя. Особенно тесными оказались отношения родственников Николая Ивановича с «политорганизатором клуба» (так именовалась его должность) Валерием Писигиным. Очень скоро тот стал довольно влиятельной фигурой среди сторонников перестройки (а были, напомним, и противники): в 1989 году возглавил новую прогрессивную институцию – Межрегиональную кооперативную федерацию СССР; потом перебрался на жительство в Москву, работал журналистом. Анна Михайловна Ларина прониклась к Писигину огромной симпатией и даже называла его «еще одним сыном».
Но вернемся чуть назад. После юбилейной речи Горбачева реабилитация Бухарина с очевидностью назревала – и, наконец, состоялась. 4 февраля 1988 года пленум Верховного суда СССР отменил приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 13 марта 1938 года и прекратил дело за отсутствием состава преступления. Все осужденные (кроме Генриха Ягоды, бывшего главы НКВД) были формально реабилитированы, а 21 июня 1988‐го еще и посмертно восстановлены в партии.
И сразу «бухаринский бум», как охарактеризовал Стивен Коэн совокупность происходивших в то время событий, вышел на новый виток. В своей книге «Жизнь после ГУЛАГа» Коэн писал:
Из «архиврага народа» Бухарин превратился в одного из величайших героев нации, даже в подлинного наследника Ленина. Составляющими «бума» стали сотни хвалебных статей в прессе, переиздания его трудов, исследования, положительно оценивающие роль идей Бухарина, три полных биографии – помимо ставших бестселлером мемуаров Анны Лариной, годовая выставка в Музее Революции, три художественных фильма, целый ряд романов, пьес и стихов, а также многочисленные визуальные артефакты, от значков с его изображением до живописных полотен.
Добавим, что в московском издательстве «Прогресс» тиражом 150 тысяч экземпляров вышла и книга Коэна «Бухарин. Политическая биография» – та самая, в переводе «Е. и Ю. Четверговых». При нашей встрече Стивен Коэн рассказывал:
Мою книгу о Бухарине издали здесь, на ней указан 1988 год, но это неправда. «Прогресс» это издание действительно подготовил в 1988‐м, но его заблокировали. Тогда проходила последняя партийная конференция, на ней обсуждали «дело Ельцина». А «Прогресс» был мощным, влиятельным издательством под контролем Александра Яковлева, возглавлял его Александр Авеличев. Они собирались выпустить тираж к конференции и раздать каждому делегату по экземпляру. Лигачев этого не допустил. И тираж появился только в 1989‐м.
Это был первый случай, когда в СССР издали труд, принадлежавший перу западного советолога. Тогда же, в 1989 году, увидел свет упомянутый «бестселлер» – книга воспоминаний Анны Лариной «Незабываемое», начатая ею еще в 1970‐х. Перед тем журнал «Знамя» опубликовал большие фрагменты этих мемуаров, и они стали сенсацией, несмотря на лавину других сведений о прошлом, прежде закрытых.
А вот среди «целого ряда стихов» одним из самых ранних оказалось произведение Евгения Евтушенко «Вдова Бухарина». Опубликованное в марте 1988 года – чуть ли не в формате передовицы – в газете «Известия», главным редактором которой состоял до своего ареста Николай Иванович, сочинение это должно было послужить образчиком «нового мышления» применительно к конкретной исторической коллизии. Тут смешалось многое: и битье в политический набат («Если когда-нибудь / вы повторите такое, потомки, / то покаяние / вам не поможет уже»), и педалированная псевдофутуристическая образность (о Юре Ларине: «Впервые ему открытое имя „Бухарин“ / его обожгло, словно магма, / выплеснувшаяся из столовских, / сошедших с ума кастрюль»), и актуальная новостная повестка («Но в квартире на улице Кржижановского / примета есть / эпохальная – / письмо рабочих КамАЗа / в защиту чести Бухарина»). Суммарно почти рэп, еще до всякого рэпа.
Стихотворение «Вдова Бухарина» уже и в момент его публикации воспринималось многими скорее как патетическая «агитка», нежели пример высокой гражданской поэзии, – но «агитка» все-таки своевременная, уместная, подыгрывающая полезным переменам в обществе. Сегодня эти строки читаются буквально через усилие (да простит нас покойный Евгений Александрович, а заодно уж и все поклонники его творчества). Тем не менее, перед нами примечательный документ эпохи, которая то верила, то не верила в силу собственных заклинаний, но на всякий случай придавала им максимальную звучность: вдруг поможет? Кстати, одно предсказание оттуда все же сбылось. Евтушенко написал: «Простите, Юрий Борисович, / который должен быть Николаевич», – и действительно, свое паспортное отчество Ларин вскоре изменил официально.
Для членов семьи известие о реабилитации стало, естественно, событием исключительным, первостепенным. Разделить с ними радость поспешили все, кто был рядом – и уже давние союзники, и вновь обретенные.
Собрались отметить это счастливое для нас событие в моей мастерской в Козицком переулке, – рассказывал Юрий Николаевич. – Помню, был Юра (Карякин. –
Сопутствовали празднику дополнительные приятные новости – например, семье вернули из спецхрана некоторые мемориальные вещи Николая Бухарина. А его дочери Светлане Гурвич позволили, наконец, защитить докторскую диссертацию, которая «мариновалась» с 1970‐х.
Известность в той или иной мере обрушилась на них всех, но наибольшее бремя славы досталось Анне Михайловне. В тот период ее буквально рвали на части. По словам Стивена Коэна, опубликованные мемуары «сделали ее самой знаменитой политической вдовой Советского Союза». В «Жизни после ГУЛАГа» он так преподносит ее реакцию: «Представляешь, – говорила она удивленно-смущенно, – эта старая зэка в 74 года стала звездой!»
Правда, наставшая «звездная жизнь» протекала все еще в прежних, непритязательных декорациях и отчасти по предыдущему сценарию. Надежда Фадеева мысленно реконструирует тогдашнее положение дел: «Юра живет у нас в проходной комнате, Коля один на Дмитровском шоссе и ни в какую не хочет менять школу». Казалось бы, самое время воспользоваться благоприятной ситуацией и предпринять что-то кардинальное в интересах семьи. Но Анна Ларина – человек со своими принципами, и она не склонна извлекать личные выгоды из долгожданного торжества справедливости.