Кто там в жури? Кит не знал даже список номинантов. Никогда не интересовался соперниками, но сейчас хотел видеть, этот чёртов список.

– Принеси телефон! – бросил он кучерявому в гавайской рубахе.

Запуская пятерню в редкую гриву, режиссёр обернулся к помощнику:

– Ну, чего вытаращился?! Мы никогда не снимем этот грёбаный ролик! Живо тащи! Пять минут перерыв!

Кит отрывисто надиктовал указание Суин, рассеянно поглаживая подставленную ладонь и гуляя взглядом то по возвышенностям перед носом, то по золотисто-лиловым облакам над горизонтом.

– Кто займётся речью? А кто ей обычно занимается?

Выслушав ответ, он расхохотался и сел. Мягко выпутался из загорелых лиан рук и ног, вызвал нового абонента:

– Подготовь к утру благодарственную проповедь, – не дав голосу в динамике набрать мощь, перебил: – Считай себя уволенной завтра, а сейчас пиши. Как успеешь?

Он почесал челюсть и вытянул шею, подставляя физиономию под кисти "бобрика". В голову вцепился парикмахер, щедро распыляя над макушкой струю лака, словно отгоняя насекомых.

– Так же, дорогая, как я пою на частных концертах, участвую в благотворительных ужинах, даю интервью, и снимаюсь в рекламе во время гастрольного тура.

Кит бросил телефон режиссёру. Толстяк поймал мобильный в прыжке, махнул оператору:

– Работаем! Покажите любовь! Нет женщин и мужчин! Никаких гендерных рамок! Вы материя! Космос!

Горячие тела облепили как адский конвой в азиатской тюрьме. Жаркий кокон вызвал в памяти накал Вьетнамских съёмок. Нескончаемые часы один за другим под дых. Непомерные амбиции вытягивают новый день. Расчёт до доли секунды, предел, край эмоций. До последней сцены Кит держал в руках воздух. Все или ничего. Только так умел, сколько себя помнил.

Кровь громко стучала в висках. Кит запускал руки в русалочьи волосы. Ладони наполняла пустота – тёмная и пыльная, та, что скрывается за пластиком манекена с руками и ногами, выкрученными из шарниров.

Все и ничего.

Одна суть. Он – чёрная дыра, которая сосёт жизнь. Живое в его руках – гербарий. Он тот же сопляк, который ловит бабочек, чтобы упиться красотой, а потом "гуманно" отпустить. И сколько не стряхивай прозрачную пыльцу с пальцев, тень будущего праха все равно останется.

Она до сих пор на нем. В груди завывает ветер, скрипят рваные края сквозного отверстия, куда провалилась очередная бабочка. Какой она была хрупкой...

Кит непроизвольно застонал, смял кулаками шёлк. Хотелось выблевать из себя этот мерзкий вакуум, комок тины под рёбрами, мешавший дышать. Он впился в предложенные губы, грубо ломая ртом. По хребту проползла раскалённая судорога. Боль отпустила голову, хлынула в бёдра. Кит перестал улавливать запах терпкости женских тел, туалетной воды и йода. Воздух пропитал запах пота и секса.

– Ох, черти! Давайте! Ещё! Больше страсти! Больше! Господи, я сейчас кончу!

Приоткрыв пухлый рот, режиссёр поддался вперёд, ладони оперлись в растопыренные колени, глаза пожирали движения, подсмотренные камерой. Фигуры съёмочной бригады нелепо застыли, напряжённо считали вдохи-выдохи актёров, заменившие их собственные.