Внутри сыро и тихо. Жутковато. В стеклянной банке мерцает одинокая свеча. Мой взгляд приковывает деревянный ящик с надписью слева от нее: «Ваши пожертвования помогают поддерживать нашу церковь. Благодарим вас».
Я могу его вскрыть. Не стану притворяться, что не испытываю искушения.
Я подхожу ближе и беру ящик в руки. Монеты погромыхивают внутри. Но все же так нельзя. Это неправильно.
Оставив ящик в покое, я устраиваюсь на деревянной скамейке. Она жесткая, как асфальт, но я беру одну из подушечек, которые люди подкладывают под колени во время чтения молитв, и использую как обычную подушку. Если не буду ворочаться — то не упаду и все будет в порядке.
Ветер воет снаружи, как плачущий ребенок. Дождь барабанит по крыше. Но я погружаюсь в сон.
Наверно, я проспала всю ночь. Потому что следующее, что вижу, — солнечный свет, льющийся внутрь, от него мои глаза и открылись.
Надо мной стоит человек в черном.
Глава 15
Элли
Все пошло по-другому после той ужасной ссоры между Шейлой и ее матерью. Они почти не разговаривали друг с другом, хотя бабушка Гринуэй и пыталась.
— Я расстроила ее, сказав, что ей нужно обратиться к врачу-мозговеду, — доверительно пояснила мне старушка. — Как я уже говорила, она боится, что у нее могут отобрать Майкла — как случилось с ней самой в детстве. И теперь видеть меня не может.
Я пыталась ее успокоить, но это было правдой. Моя мачеха вела себя так, словно ее матери вообще не существовало.
— Кажется, она собирается меня отправить куда-то, чтобы я больше не сболтнула ничего такого, что пришлось бы ей не по нраву, — шепнула мне бабушка Гринуэй спустя несколько недель. — Я подслушала, как она говорила об этом по телефону.
Конечно, такого не могло быть. Когда я рассказала об этом отцу, тот заверил, что не стоит волноваться.
— Старики часто все понимают неправильно, — сказал он.
Вскоре настал день школьной экскурсии в Лондон, в Британский музей, — той самой, которой мачеха пыталась меня лишить в качестве наказания. Мы ехали в большом туристическом автобусе, однако я чувствовала себя лишней, поскольку остальные ребята все еще болтали о вечеринке у Кристины, на которую мне не разрешили пойти.
В музее мы прошли в зал с красивыми зелено-голубыми картинами на стенах, выложенными из маленьких камушков.
— Я видела такое раньше! — воскликнула я. — Это мозаики!
— Все верно, — кивнула учительница. — Молодец, Элли.
Ее похвала — первая, что я услышала за длительное время, — приободрила меня. Я долго рассматривала камни, плотно пригнанные друг к другу и образующие картину. Так искусно! И тут я вспомнила о маминой голубой чашке. Увидела осколки фарфора мысленным взором очень ясно, как и трещины в асфальте, которых надо избегать любой ценой. И внезапно меня охватило навязчивое чувство — я должна поскорее вернуться домой, чтобы убедиться, что там все в порядке.