Огромный вклад Льва Николаевича в географию и обществоведение – признание им существенной роли окружающей среды в судьбах общества. Это полагалось считать смертным грехом, проявлением тоже почему-то буржуазного мышления. Сталин приказывал думать, что эта среда способна только ускорять или замедлять развитие общества, но никак не влиять на него сколько-нибудь решительно. А у Льва Николаевича одно хазарское наступление Каспия, поднявшего свой уровень, взяло, да и затопило всю Хазарию вместо того, чтобы замедлять или ускорять ее развитие!

Однако, увлекаясь, Лев Николаевич кое-что и преувеличивал в этих влияниях среды. Человек знания в нем совмещался с человеком веры, а ученый – с интуитивистом-писателем и художником мысли и слова – вот и случилось, что он принимал за уже доказанные некоторые свои догадки. Такие случаи, как и проявления торопливости и небрежности, неизбежные при исполинских объемах его трудов, занимают в них единичные проценты, но и это делает некоторые положения Гумилева уязвимыми для критиков, чем те с удовольствием и пользуются.

Даже свою статью 1971 года в журнале «Природа» с активной поддержкой основных положений Гумилева я сопроводил рядом указаний на такие небрежности, и он благодарил за такие замечания печатно. Однако возглавлявший противогумилевскую оппозицию в Академии наук этнограф Бромлей, перечисляя в своем капитальном труде об этносах пороки взглядов Льва Николаевича, не постеснялся привести и мои частные замечания, вырвав их из хвалебного текста и изобразив меня… «врагом Гумилева». Хорошо, что Лев Николаевич отнесся к этому как к скверному анекдоту, своим противником меня не счел и сказал только: «От академика Бармалея я жду еще и не такого».

Увы, позже этот же анекдот ухитрились повторить и два наших географа. Свои страницы для этого им, к сожалению, тогда предоставили наши «Известия Всесоюзного Географического Общества», хотя сами много лет были трибуной важнейших выступлений Л. Н. Гумилева. Поводом Я. Г. Машбиц и К. В. Чистов избрали неразделяемое ими выступление в защиту ученого, которое опубликовал в этом же журнале К. П. Иванов – ближайший ученик, помощник и продолжатель Льва Николаевича. Они тоже сослались на мои же замечания, когда-то выдернутые Бромлеем из статьи, пропагандирующей взгляды Гумилева, то есть расписались в том, что ее не читали, а меня опять изобразили его противником. Увы, моего ответа им журнал не поместил – даже после того, как я огласил свой протест по этому поводу на ученом совете Географического общества 24 апреля 1990 года.

Однажды встречаю Льва Николаевича в Питере, и он ошарашивает меня сюрпризом – вручает автореферат своей новой диссертации – «Этнос и биосфера» – на соискание ученой степени доктора – теперь уже географических наук!

Выражаю недоумение каким-то молодежным оборотом вроде «Ну, дает», а он в ответ восклицает:

– Дорогой мой, разрешите, я вас расцелую!

– За что?

– Вы – первый человек, не спросивший меня, зачем мне это нужно.

– Но мне же это и так ясно. Коллеги-историки и этнографы вас блокируют, не прощают химер и пассионарного якобы расизма, значит, нужно усилить формальные права на голос хотя бы в географической науке, где докторские лампасы тоже в чести.

Защита второй докторской прошла в 1974 году в тогдашнем Ленинградском университете, одним из оппонентов был наш московский географ и знаток Внутренней Евразии Э. М. Мурзаев. Дело было за утверждением присвоенной степени в пресловутом ВАКе.

Еще до этого Лев Николаевич с интересом выслушал мой рассказ о коренном изменении взглядов Саушкина. Перед заседанием ВАКа ему дали прочитать разгромный анонимный отзыв «черного оппонента», в котором он легко опознал «почерк» Саушкина, его доводы и стиль (впоследствии тот своего авторства и сам не скрывал).

В роли сочувствующего провожаю Льва Николаевича на ректоратский этаж, где заседают 15 членов геолого-географической секции – 12 геологов и 3 географа, абсолютно чуждые защищаемой проблеме. Чин из приоткрытой двери пробасил – который тут из вас Гумилев? – и предложил войти. Прозвучало это совсем как «Введите» в суде. Полчаса спустя «подсудимый» вышел ко мне как оплеванный: забодали и закопали. Вопросы задавали глупые и невежественные.

– А Саушкин был?

– Был, но молчал, он же высказал все в своей чернухе.

Как утешать? Все же попытался, помню дословно:

– Что же вы хотите? Чтобы 15 дядь – каждый лишь единожды доктор – согласились, – что вы любого из них вдвое умнее и хотите стать дважды доктором? Вот они вам и показали…

Забойкотированный ведущими историками и этнографами (не всеми, конечно, его авторитетно поддерживали Лихачев, Руденко, Артамонов и многие другие), Лев Николаевич проявил чудеса находчивости – догадался депонировать свою непроходимую вторую докторскую в академическом реферативном журнале Института информации. Тем самым была открыта возможность заказывать копии с его труда всем желающим. Получились три тома, рублей, кажется, по двадцать, – по-тогдашнему недешево, но число заказов вскоре уже превысило все ожидания – счет пошел на многие тысячи! Учение об этносах «на крыльях депонирования» полетело по стране!

Появились и отклики. В президиуме большой Академии заволновались, подняли новую волну антигумилевских публикаций, распоряжались прекратить такое тиражирование.

Но вскоре времена изменились. Труды Льва Николаевича стали публиковаться широким потоком, питерский университет обнародовал злополучную «недодокторскую» монографию «Этногенез и биосфера Земли».